Страница 34 из 37
– Спасибо, деточка, спасибо, – зашоколадила женщина, – ты молодец. А скажи, кроме челнов в Дединово ничего больше не строили? Нам говорили… – И посмотрела с укором на мужа.
– Как же! – спохватилась Катенька. Теперь в её глазах была мольба-оправдание: «это же меня заведующая своими лодками на челны сбила!» – Здесь у нас самые разные суда строили! Ещё до смуты, во времена Грозного, а, скорее, и гораздо раньше, целиком из досок строили тридцатиметровые грузовые струги, дощаники, вот, посмотрите рисунок. Они брали тридцать тонн груза, были очень прочными, и тогдашние власти распространили эту технологию на все другие реки России. Дединовцы с тех пор уже ездили обучать корабельному делу и на Дон, и на Двину. Чуть позже в Дединове, опять первыми в России, стали строить средние, двадцатиметровые струги из пильных досок, знаменитые коломенки. Они были гораздо легче дощаников, а плоское дно позволяло проходить окские мели даже в засуху, в мелководье, что было очень важно, ведь через нас шёл главный хлебный путь в Москву. Строились и большие ладьи, больше пятидесяти метров, по двадцать и больше телег с лошадьми везли. С середины восемнадцатого века здесь в год спускали на реку по шестьдесят и больше только сорокаметровых орловок, вот посмотрите, чем они отличались от коломенок, потом уже только барки и полубарки, но это был шаг назад, хоть барки были велики – шестьдесят метров в длину, но возили только сено, правда, до четырёхсот тонн на борт. А лучшего сена, чем на наших лугах, до сих пор в мире нет.
– Говорил я тебе про дединовских куликов! – опять с усмешкой обратился мужчина к спутнице. – А что ж ты нам, голубушка, про главное, про «Орла» не похвалилась?
– Что ж в нём главного? – неожиданно даже для Семёна отрубила девушка, словно бесёнок показал рожки. – Мы три века каждый год по сто торговых судов строили, и за то же время всего один военный корабль – ни сами ни немцы, ни вашим ни нашим, хлеба не возил, во врага не стрелял… Что ж главнее?
– Ха-ха-ха! Слышала? Нет, ты слышала? – захохотал «адидас» хоть и с некоторым разочарованием в голосе, но совсем не зло, толкая при этом свою спутницу в бок. – Вот здоровый взгляд на вещи! Сто в год, это десяток тысяч за век, это же… это невообразимо сколько за всё время. Тут жили люди, и они – жили! Правильно, какой, к чёрту, «Орёл»! – И вдруг без всякого перехода толстяк сделался мрачен, Семёну даже показалось, что он собрался заплакать. – Какой, к чёрту, «Орёл»! – сокрушённо качая головой, ещё раз повторил он, и, согнувшись, как будто разом одряхлев, пошёл вон.
– Деточка, не обижайся, ты молодец, деточка… – прощебетала мадам, – а скажи, какие-нибудь легенды или сказки про этого «Орла» у вас ведь записаны? Тайны?
– У нас сказок нет, у нас только быль, – опять довольно жёстко ответила музейщица.
– Ну как же? А корабль, который возвращается, чтобы… – мадам запнулась, не умея сформулировать, зачем возвращается легендарный корабль. – Или всё враки?
– Враки.
«А ведь не хочет рассказывать, знает, а не хочет… есть, значит, какие-то легенды, и тайны есть, – подумал Семен. – Гонористая».
– Ну да, ну да… – и дамочка, тоже не простившись, поспешила вслед за мужем.
В музейчике повисла неловкость. Катенька казалась растерянной, Семён задумал атмосферу разрядить и брякнул:
– Девочка, а откуда ты всё это знаешь? – Он тоже сначала хотел сказать «деточка», но остановился на среднем между «деточкой» и «девушкой», показалось, что в самый раз.
– Живу я здесь, мальчик, – и опять стала некрасивой, но, странное дело, от этого только больше привлекательной, маняще-таинственной, как молодая учительница для пятиклассника – таким он себя и почувствовал.
А разговору тогда склеиться было не суждено: у девушки сквозь злой прищур с лица не сходила гримаса: «легенды им подавай!», то есть знает она их тысячу, да расскажет не всякому, а он как раз сейчас был для неё «всяким».
«Всё из-за этого орла!» – подумал тогда Семён, сам не понимая про кого.
Шесть лет назад…
В комнату неуверенными шагами вошёл паренёк лет двенадцати. Тапочки, вратарская кепочка. У двери остановился, явно оценивая, кто тут кто.
– Заходи, – к неудовольствию ребят Катенька сделала приглашающий, как старому знакомому, жест рукой, – чего ты хотел?
– Показать… одну вещицу, – настороженно проговорил мальчишка.
– Показывай, что ж, – включился в игру Африка, знающий, как быстро такие игры заканчивать. Не мог теперь не включиться, ибо – Катенька.
– А вы… кто?
– Тебе какая разница, – осадил любопытного пацана Африка.
– Эксперты, – перебил его Семён с интонацией: разве не видно? – Ну, что у тебя?
– Медаль, старая, редкая.
– А ты с ней на Таганку съезди, там бы взяли, – посоветовал Африка, а заодно блеснул перед Катенькой нумизматической эрудицией.
– Куда? – переспросил парень. – Какую ещё поганку?
– На Таганку, метро в Москве, там такими железяками торгуют… а деньги, наверное, сейчас нужны?
– Нужны… – Мальчишка стушевался, и к Кате: – Не в этом дело… медалька наша, дединовская. Мне её… – замялся, – мне бы…
– Узнать, сколько стоит? – спросил Африка.
– Что значит – дединовская? – остановила африканский напор Катя.
– Ну, отношение имеет, – паренёк смотрел на всех уже с растущей враждебностью, – корабль там…
– Покажи.
– А вы правда… понимаете? – Семёну в этом вопросе послышалось: «А деньги у вас есть?»
– Да ты покажи сначала.
Парень замялся.
– Вот… – вытащил фотографию, чёрно-белую, качества никакого.
– Дай-ка…
– Нечего, так смотри, – по-взрослому буркнул паренёк.
– Тут не корабль, тут два корабля.
– Значит, два.
– А где орёл? – спросил Семён.
– Наверное, который побольше, – предположил Африка.
– Побольше… орёл где? Это решка, оборотная сторона, а где лицевая, орёл?
– Где надо орёл, – огрызнулся парень.
– Ты чего-то темнишь. Украл, что ли? С этой фотографией тебя не в музей, а сразу в милицию.
При слове «милиция» парень втянул голову в плечи и полуобернулся на выход.
– Ну-ка, дай посмотреть-то! – Африка потянул фотографию на себя, но парнишка не хотел её отпускать.
– Дай, говорю! – дёрнул, фотография разорвалась на две неровные половинки.
Парень, напуганный таким поворотом, попятился, совершенно взрослым взглядом глянул на Катю и выскочил из комнатки.
В руках у Африки остался большой обрывок.
– Зачем ты так, Женя, это же мальчик, пришёл в музей, эх… – Катя выбежала вслед.
– Ну и что тут? – Семён, чтобы загладить неловкость, стал рассматривать.
– Корабли, лодки….
– Написано-то что?
– Да вот читаю… Не-бы-ва-е-мое бы-ва…
– «Небываемое бывает»?
– Похоже.
– Ерунда какая-то. Небываемое на то и небываемое, что его не бывает.
– Бывает, и небываемое бывает, и даже немыслимое. Ты про старикашку по фамилии Черчилль слышал?
– При чём тут Черчилль? Медалей таких не бывает, – гнул своё Африка.
– Если само небываемое бывает, то что ж медали не быть?..
– Чего он так сиганул?
– Понял, какие мы эксперты, – Семён убрал фотографию в карман.
– Нет, милиции боится тот, чья совесть нечиста.
– Теперь и ты будешь бояться, справился с ребёнком.
Африка вздохнул…
Катя вернулась быстро: не догнала.
– Что за пацан?
– Не знаю. Наш, местный, несколько раз видела его… и всё. Ладно, идите…
Физика прекрасного
…Женщина такой же знак, как и бесконечность, с помощью этой мнимой величины мы решаем уравнения этой жизни со многими неизвестными.
Вышли, какое-то время смотрели на одинокий ржавый купол церкви Воскресения.
– Вот, Женя, каких девушек нужно брать в жёны… – Все они, кроме самого младшего Аркадия и самого старшего Виночерпия были разведёнными, как спирт перед большой пьянкой. Причём Африка – дважды.