Ошибка архитектора

И он снова улыбнулся так открыто. А потом выпустил из себя воздух с силой, лицо его стало хмурым, жутким:

— Хорошо, что её отец погиб и не видел того, что с ней случилось. Он любил её безумно. Он бы не пережил, — мотнул головой Дэнар. — Я с ним был, тогда на войне, хотел его останки перевести, но так и не смог. Похоронил его в общей могиле. Место запомнил. А потом Эвку туда возил, аккурат перед нашей войной дело было. Мама умерла её, а перед смертью сказала, что была бы счастлива с супругом вместе быть похоронена. Вот мы прах и отвозили.

И Шэйли хмурилась, слушая. Вроде говорил он спокойно, но голос этот глухой, сам он мрачный.

— А тогда я, когда вернулся и её увидел, если бы мне под руку кто попался — я бы не посмотрел кто… уничтожил бы. Как пелена кровавая, — и он стал зверем. Злым, опасным. Шэйли было жутко быть рядом и слушать его. — Я всю столицу эту проклятую изрыл — притоны, подворотни, подмостки, кажется подо всеми камнями эту тварь искал. Но много времени прошло… много… ушёл. Я потом, когда в службе был где, всё искал, никак унять себя не мог. Но только девиц находил. Каждая такая как она — шрамы эти, — и мужчина втянул воздух жутко, с какой-то нереальной яростью. — А она детство забыла. Всё, что было хорошее, меня тоже не помнила. Боялась даже.

И Дэнар повёл головой. Шэйли поняла, что он говорил о том, что случилось с Эйвой, о том, откуда у неё был шрам. И даже больше — девушка почему-то знала, что шрамов было больше и внезапно в сознании появилось знание о произошедшем, отчего скрутило с болью и горем.

— Эйва мне сказала, — проговорил он. — И отпустило. Жаль не я, но…

И Дэнар глянул на Рэнда. В глазах жуткого гвардейца Шэйли видела слёзы.

— Командир? — окликнул кто-то и Дэнар повёл головой, небрежно кулаком ткнул в свой глаз, потом прочистил горло и сплюнул.

— А? — отозвался он.

— Тут из города от ювелира коробки. Тебе сказали.

— Ставь, — приказал Дэнар и кивнул на лавку.

— Неужели решил себе колье прикупить? — пошутил гвардеец.

— Ща я тебе колье на шее изображу, как у меня, — ответил на это Дэнар и гвардеец предусмотрительно предпочёл уйти прочь.

А жуткий дядька подошёл к скамье.

— Вишь, побрякушки бабки Эйвы, — сказал он обращаясь к Рэндану, кивая на коробку. — У них-то не было ничего, иногда вообще голодали. Матиль всё хотела продать их, но ни Эйва, ни её мать, не разрешали. Матиль хотела, чтобы Эйва тогда на них восстановила дом, чтобы титул был при ней. Но видишь — из театра выставили, а камни себе оставили, словно они не её. А Матиль их герцог дарил, дед Эйвы.

И Дэнар встретился с Рэндом взглядами:

— Отнесёшь ей? А то мне выпить надо. Стар стал для всех этих соплей.

Рэндан кивнул ему и тоже уставился на коробку.

Эйва была одна, Шэйли видела, как писала что-то. В комнату постучали и женщина, несмотря на то, что была в рубашке, с накинутым на плечи пледом, разрешила зайти.

Шэйли никогда не замечала между Рэнданом и Эйвой что-то, ни разу, и то, что видела сейчас, было так невообразимо странно, безумно, а главное било по ней чувствами, что были между этим мужчиной и этой женщиной.

Она спасла его от смерти ценой своего брака с первым наследником — и это тоже было знание, которого не могло быть внутри Шэйли, но оно было.

— Дэнар сказал принести, — проговорил Рэндан и показал ей коробку.

— Туда можно, — женщина указала на столик.

И Рэндан сделал шаг, ставя коробку. И Шэйли не хотела, чтобы он уходил. Или это чувства Эйвы?..

Защемило внутри, будто сердце остановилось.

Но, сделав шаг в сторону дверей, Рэндан обернулся и кажется всего пара шагов — Эйва вскочила ему навстречу, стул упал на пол, плед сверху, и этот поцелуй кажется самое запрещённое, что видела Шэйли в своей жизни. Столько в нём всего, что даже близость между Ианом и Ланирой, свидетельницей которой она стала, не была настолько сотрясающей сознание девушки.

Эйва и Рэндан утопали друг в друге. Шэйли хотела отвернуться, но у неё не вышло, зажмуриться тоже не получилось, девушка сжалась, стараясь не смотреть, но взгляд тянулся к тому, что между ними происходило. Жар захватил её целиком.

— Шельма, — зарычал в Эйву Рэндан, перенося одной рукой на кровать, задрал её сорочку и продолжил целовать — грудь, живот, ниже… — Воздух мой. Истосковался по тебе. Смерти подобно.

И Шэйли не понимала, как вылезти из этого — нельзя же так, нельзя смотреть так бесцеремонно, вмешиваясь в чью-то сокровенную близость.

Эйва втянула воздух, сдерживая стоны, когда Рэндан, потянул её за ноги и стал целовать лоно. Волосы женщины разметались по кровати, она расставила руки вцепилась в покрывало, натянула на себя, скрываясь в нём и, Шэйли чувствовала, сгорая от стыда и жара страсти.

— Лисичка… — выдохнул Рэндан и Эйва глухо взвыла, подалась к нему навстречу, поведя бёдрами, выгнула дугой спину и содрогнулась. — Да, моя шельма, иди ко мне.

И он вытянул её из под натянутого покрывала, вцепился в губы своими губами. Эйва стала раздевать его, а он стащил с неё сорочку, накрыл своим телом.

И у Шэйли наконец получилось отвернуться. Она горела вместе с ними — стыд, желание… страсть.

Словно умирала…

— Ты будешь среди тех из отряда, кто уйдёт на войну? — спросила шёпотом Эйва, когда они лежали вместе в постели. И, если отвернуться получилось, то с “не слушать” у Шэйли было сложно. Она полыхала от услышанной между ними близости.

— Да, — ответил он.

— Рэндан… — выдохнула Эйва.

— Прости, шельма… Я уйду воевать, — он говорил тихо, с таким страшным спокойствием. — И меня найдёт моя пуля. Получу её прямо в сердце. И вот эти мгновения, пока буду умирать, вспомню то, что сейчас вижу, пальцы тебя ощутят, тепло кожи, волосы твои между ними. Лисичка моя… Я выдохну свой последний воздух твоим именем…

Эйва всхлипнула, и Шэйли невольно глянула на них. Женщина уткнулась в него, такого огромного, что только вот эти её волнами рыжие волосы были на подушке и было понятно, то она там есть, внутри его объятий.

— Не могу так. Не могу. Лучше смерть, чем мука эта. Видеть тебя и не иметь возможности прикоснуться, — прошептал Рэндан, гладя волосы Эйвы, целуя её лицо, пальцы рук, которые хватались за него. — Я бы ушёл, построил бы тебе дом, как ты хотела. На море.

И она подняла на него заплаканные глаза:

— Виноград, гранат, персик, четыре курицы и петух, коза, кошка и собака. Гамак из сетей. Лодку бы сделал. Ловил бы рыбу и ждал бы тебя, — проговорил он с болью. — Если бы знал, что ты придёшь, Эйва, я бы ждал. Год, два, десять, двадцать. Пусть ты пришла бы в последний день моей жизни. Я бы подождал. Но ты не придёшь. А я не хочу по-другому. Не хочу, лисичка.

И Шэйли чувствовала их страдание одно на двоих. Она тоже плакала.

— Мне нужно видеть тебя, трогать, целовать, любить, — продолжил Рэнд. — Я хочу быть с тобой и смотреть, как ты меняешься. Стареешь. Станешь ли ты сухой, или округлишься, станешь мягкой, тяжёлой? Морщинки твои на лице, волосы поседеют или нет. Мне всё равно. Я хочу всё это видеть.

И Эйва расплакалась, снова уткнулась в него.

— Говорить с тобой, улыбаться, смеяться, спорить, ругаться, — а он потёрся щекой о её волосы. — Злиться, когда не могу доказать тебе что-то, называть тебя в порыве бессильного раздражения глупой, а потом жалеть об этом. И ты обидишься на меня, а я буду просить у тебя прощения. Вымаливать его. И ты меня простишь, и я буду изводить тебя собой, буду любить тебя до потери сознания.

Рэндан взял Эйву за подбородок, чтобы видеть её лицо, стал целовать заплаканные глаза, слизывать слёзы с щёк.

— Сутки, двое, лишь только прерываясь на короткий сон и воды попить. И ты вся будешь влажная, уставшая, но не сможешь отказать мне. Я буду печь тебе хлеб, а ты будешь делать сыр, будешь ругать меня, что я соль забыл купить, а я возьму тебя прямо на столе в кухне, и ты взмокнешь, а я оближу тебя и скажу, что мне соль не нужна, потому что ты моя соль… И больше ничего мне не надо.