Страница 8 из 19
— С чего это вдруг?
— А с того! Вот, смотри! — он сунул руку куда-то под доспех и швырнул на пол серебристую молнию. Следующим на пол полетел блестящий нагрудник, обнажая мускулистый волосатый торс. — Ты больше не будешь мне перечить! Иначе отправишься за своим папочкой!
— Зевс мне папочка не меньше, чем тебе, — растерянно пробормотала Персефона, пытаясь как-то осмыслить новости.
Арес тем временем наступал, и одежды на нем оставалось все меньше, ровно как и осмысленности во взоре.
— Иди-ка ты лучше проспись!
Арес её не слушал: он бормотал «это, конечно, не Афродита» и слышал только себя. Даже пьяный, Неистовый мог быть быстр, если хотел — вот и сейчас Персефона и моргнуть не успела, как это, казалось бы, вяло бредущее тело рванулось вперед и подмяло ее под себя.
Царица не успела вовремя среагировать и повалилась на спину. В голове с треском и искрами взорвался Везувий.
Взорвался — и осыпался на пол грудой черепков.
Владычица осторожно приподняла голову — в затылке словно заворочалось бронзовое копье — и попыталась столкнуть куда-то в сторону распластавшееся на ней тело.
— Тише, тише, — тяжесть, прижимавшая её к земле, вдруг исчезла, но туман, плывущий перед глазами, развеиваться не спешил. И боль тоже никуда не делась.
— Лежи спокойно, — все тот же тихий, уверенный голос. — Ты неудачно упала, головой на ступеньку. У смертных в таких случаях даже лекаря не зовут — бесполезно. Но ты не волнуйся, все заживет. Поболит немного, и всё.
Персефона вспомнила, что это Аид, и хотела попросить его не болтать, но он прижал пальцы к ее чуть шевельнувшимся губам:
— Не надо.
— Нужен… Асклепий…
— Нам совершенно незачем посвящать в это Асклепия, — пробормотал Аид. — Я тоже умею немного лечить.
Спорить не хотелось, и царица сомкнула веки. Голос бывшего царя доносился до неё как будто сквозь толщу воду. Сосредоточившись, Персефона разобрала, что Аид недовольно бормочет «ну почему так не вовремя», и еще что-то на незнакомом языке, а потом зачем-то приподнимает её голову (новая вспышка боли) и начинает петь.
Когда она снова открыла глаза, затылок уже не болел. Царица хотела повернуть голову, осмотреться, понять, что вообще происходит, но тихий голос экс-Владыки снова спутал ее мысли:
— Пожалуйста, не мешай. Осталось чуть-чуть.
«Не мешать — что?», — хотела спросить царица, но вдруг ощутила:
Во-первых, ее голова лежит на коленях бывшего царя — можно только порадоваться, что он носит эти варварские штаны!
Во-вторых, его пальцы то и дело касаются ее волос — кажется, он заплетает ей косы, множество мелких косичек.
В-третьих, он что-то тихо напевает на незнакомом языке.
В-четвертых, если бы не странное, почти забытое ощущение расслабляющего тепла, она бы прибила его прямо сейчас!
— Не надо нервничать, ты меня сбиваешь, — теперь в его голосе звучало напряжение. — Это обычная скифская магия. Если не хочешь два дня лежать с пробитой головой, потерпи еще пять минут.
Персефона решила, что за пять минут с ней действительно ничего ужасного не случиться, и снова закрыла глаза.
Голос Аида смягчился:
— Если ты будешь чувствовать что-то странное, не обращай внимания. Все дело в песне, она всегда так действует.
Персефона не стала отвечать, даже в мыслях. Слова про магию немного успокоили ее, но все равно оказалось непросто привыкнуть к ощущению тепла и чужих пальцев в волосах. Почему-то вспомнилась мама, Деметра, ее ароматный чай и разноцветные цветы.
Когда она, кажется, более-менее успокоилась, Аид уже закончил петь и молча расплетал ее косы.
— Всё, можешь вставать, — он убрал руки и легонечко подул ей в волосы.
Персефона поднялась на ноги и ощупала голову: волосы были мокрыми от крови, но от раны не осталось и следа. Кажется, Асклепий бы не справился быстрее.
Но всё же…
Его прикосновения, его песни — всё это было слишком личным.
— Аид, я, конечно, благодарна за помощь…
Экс-царь дернул плечом:
— Прости, что я влез в твоё личное пространство, но бежать в такой момент за Асклепием…
Персефона ощутила неловкость:
— Да он вроде привык…
— Привык! — прошипел экс-Владыка. — Привык!
Он бросил на храпящего Ареса странный взгляд, словно прикидывал, не разбить ли об его голову ещё одну амфору.
Царица перевела взгляд на измазанную ихором ступеньку, и, проглотив добрую сотню вопросов, прошипела сквозь зубы:
— Хотела бы я знать, сколько правды в том бреде, который он нёс.
В глазах Аида медленно остывала бездна:
— Брат никогда не оставляет молнии без присмотра. Даже когда пьёт нектар и ходит по нимфам. Ни-ког-да. Много веков назад Гермес исхитрился украсть одну, так чуть с Олимпа не полетел. И еще, когда Арес рядом, у него рука сама на колчан ложится. А вторая за розгами тянется. Вот такая отцовская любовь. Поэтому я думаю, он не врёт.
Аид решительно надел хтоний, и Персефона опустила глаза — отчего-то стало неловко.
Брат.
Не Зевс. Брат.
Какими бы ни были их отношения, Владыка Аид явно не собирался оставаться в стороне.
— Нужно понять, что происходит на поверхности, — донеслось из пустоты.
— Постой! Как насчёт выкинуть эту тушу в Тартар? — царица толкнула ногой храпящего Ареса.
Пустота перед ней отозвалась шелестящим смешком:
— Рано. Он явно не…
Аид неожиданно замолчал; спустя секунду двери тронного зала распахнулись, и внутрь ввалилась толпа подземных: Мом, Эмпуса, Ламия, с десяток стигийских чудовищ, Гипнос, Эак, Радамант и впереди почему-то Минта.
Персефона молча сложила руки на груди и окинула «делегацию» сумрачным взглядом. Ни одного вопроса — зачем? Всё понятно без слов. Это ведь не с Аидом беседовать, где промолчать дороже выходит.
Минута, две, три — царица ждала, кто первый прервет молчание.
Наконец Минта незаметно (по ее мнению) толкнула Эака, тот явственно дернулся и выдал:
— А… — он как-то совсем не по-царски ткнул пальцем в Ареса, — а что это с ним?
Персефона отчего-то ощутила, как её губы сами собой растягиваются в улыбке.
— Он перебрал нектара. И захотел овладеть мной.
— И… — Эак явно не улавливал взаимосвязь. Как и остальные присутствующие.
— И овладел.
Подземные смотрели с непониманием, граничащим с ужасом. Казалось бы, что здесь такого. Подумаешь, муж овладел женой — так что его сразу амфорой бить? Но говорить об этом своенравной подземной царице желающих как-то не находилось.
Повисшее в тронном зале молчание можно было резать ножом, складывать на золоченое блюдо и как изысканное лакомство подавать на Олимпе.
— Когда Владыка закончил, — пояснила Персефона, вдоволь насмотревшись на красноречивые лица присутствующих, — он назвал меня Афродитой.
Всеобщий вздох облегчения, и робкий голос Эака, не хочет ли Владычица пройти в свои покои.
— Пожалуй, мне действительно нужен отдых, — задумчиво произнесла царица. — Гипнос, приготовь маковый настой. Минта, иди, распорядись насчет воды в купальне. Ламия и Эмпуса, нарвите асфоделей. А остальные — приберитесь в зале и отнесите Владыку Ареса в его покои. И, Стикс свидетель, пореже попадайтесь мне на глаза.
Персефона махнула Эаку и направилась в покои. На пороге тронного зала она обернулась:
— Ах да, мне показалось, вы что-то хотели?..
Порочные алые губы Минты вдруг тронула улыбка:
— Да, царица.
4
Аид
Пока Персефона закатывала подземным истерики по поводу и без, Аид изучал Минту.
Плотная, низенькая, с мятно-зелёными глазами и порочной улыбкой на пухлых губах, она совсем не походила на ту роковую женщину, которая жаждет добраться до власти, для чего «даёт всем подряд и стучит». Точнее, в «даёт» как раз верилось, и даже очень, но не во всё остальное. С виду это была самая обычная нимфочка, которой, может, и хватило настойчивости влезть в постель Ареса, но…