Плохие Манеры

— Твоя мама не просила бы тебя об этом, если бы знала, как тебе это все тяжело и неприятно.

— Не переживай об этом. — он целует меня в лоб и гладит по волосам. — Расскажи о своей семье.

— Однажды моя мама ушла из дома за хлебом, и так и не вернулась. Знаешь, какого это, когда ты успокаиваешь на руках маленького ребенка и волнуешься, что с твоей мамой что-то случилось. Переживаешь. А оказывается, что ты, твоя сестра и твой отец просто надоели этой женщине, и она решила пожить для себя любимой. — я никогда не рассказывала всю правду об уходе матери. Даже Илонка знала что-то про Колыму — и верила. Мне не хотелось ни перед кем казаться ущербной, я не желала ничьей жалости и всегда следовала словам баб Риты: «не выноси сор из избы». Но рядом с Димой вся правда сама выбирается из меня. Кажется, словно боль копилась долгие годы и теперь нашла наконец выход.

Он не перебивает, внимательно слушает, ласково гладит по голове и нежно целует, когда мой голос временами предательски трескается.

Мы говорим почти всю ночь, обнажая друг перед другом уже не только тела, и засыпаем под утро, крепко обнявшись.

Глава 40

— Кнопка, нам надо поговорить. — произносит папа, появившись в моей комнате. Его строгий, но одновременно смущенный взгляд, заставляет мою кровь начать превращаться в холодные кубики самой разной формы: от ужасающегося тираннозавра, решившего стать веганом, но, ожидаемо, провалившегося в своих стремлениях, до испуганной сейлор-мун, чья лунная призма дала непредвиденный сбой. — Я заварил твой любимый чай со смородиной. Жду тебя на кухне. — и выходит из комнаты.

Плечи моего создателя опущены, голос таит в себе печаль, которая неумело маскируется кривой улыбкой. Эти слишком очевидные признаки свидетельствуют о том, что нам предстоит не простой разговор. И тема его самого мало воодушевляет.

И тут на меня вдруг наваливается понимание. Пугающее. Чудовищное. Покрывающее мои щеки алыми пятнами первосортного стыда.

Он узнал!

Узнал!

Сирена в голове вопит как умалишенная.

Эрор! Эрор! Спасайся, кто может.

Но как? Как он догадался?

Вдруг звонил Кате, спросить, действительно ли я ночую у неё? А она…Она была не в курсе моих авантюрных шагов во взрослую жизнь, и сдала меня, сама того не ведая.

Да нет же, у него нет ее номера телефона.

Или он…

В голове проносится столько идей, что я, кажется, могу податься в сценаристы триллеров.

И как назло Янки сегодня нет дома. Моя чудо-женщина-мать сумела развести отца на еще большую лояльность к ее адской сущности, и теперь сестре разрешалось оставаться у этой особы не только на выходных днях, но и в будни.

Собравшись с духом, поправляю зачем-то толстовку, приглаживаю волосы, будто вид более прилежной дочери мне сможет помочь, и, склонив в раскаянии голову, иду на кухню.

Не знаю, ожидаю ли найти на столе ремень, за который схватится отец и горько скажет: «Не так я тебя дочь воспитывал!», или, может, замахнется на меня половником, в сердцах восклицая: «Развратница!»

Но застаю совсем иную картину.

На столе разложены мои любимые кушанья: творожные кольца аккуратно лежат на тарелке, варенье из инжира в корзиночке, печенья с йогуртовой начинкой — они безумно вкусные, но покупать их можно исключительно по акции, иначе кусачая цена — и две чашки с чаем, успевшим окутать кухню приятным ароматом смородины.

— Присаживайся, дочь, — приглашающим жестом папа указывает мне на стул и я, двигаясь к указанному мне месту, задаю очевидный вопрос:

— Мы что-то празднуем?

Вряд ли, узнав о лишении девственности, отцы покупают дочерям творожные кольца? — ехидно замечает внутренний голос.

Ну, а вдруг? — спрашивает в ответ моя, наверняка, более тугодумная сторона.

Первые глотки чая мы делаем в тишине. Затем папа заботливо кладет на мою тарелку творожное кольцо и, улыбаясь, говорит:

— Ты у меня такая умница, дочь. Никогда не давала мне повода беспокоиться. Я всегда был в тебе уверен, всегда знал, что ты и уроки сделаешь и бабушкам с младшей нашей поможешь.

А ты взяла и по наклонной пошла… — внутренний голос не остается в стороне, но я усиленно запихиваю кляп в его рот и, пытаясь подражать ангельскому взгляду Янки, поднимаю на папу глаза.

— Извини, если не смог дать тебе нормального детства, кноп.

— Пап, ты же ничем не болен, правда? — сериалы баб Риты усиленно маячат в памяти.

— Да, нормально все, — непонимающе хмурится папа, и я немного успокаиваюсь. Но расслабленность недолго плещется внутри, так как в следующую секунду отец неожиданно снова выдает пугающие реплики, — Иногда, дочь, в жизни каждого происходят изменения. Это вполне нормально. Люди порой расстаются, — он узнал о нас с Димой и хочет, чтобы мы перестали встречаться? Но как, почему? — Я долго думал, и считаю, что это пойдет на пользу вам обеим. Поверь, мне данное решение тоже далось не легко. — обеим? О чем он вообще говорит?

— Пап, я совсем не могу понять, что ты имеешь в виду?

— Твоя мама попросила забрать Янку к себе. И я дал согласие. Ее муж все устроит, и Янка сможет пойти в школу в Англии. Она у нас тоже неглупая девочка, быстро освоится.

— Папа, — я вскакиваю с места. В теле нет больше ни тревоги, ни смущения, одна клокочущая внутри волна возмущения, — О чем ты говоришь? Зачем отдавать этой недалекой нашу Янку?

— Не говори так о маме. Они смогут дать ей лучшие условия, чем я, дочь. Не кипятись ты так сразу. Я и о тебе подумал. У тебя больше свободного времени появится. Ты у меня девушка молодая, а редко куда выходишь, чаще с сестрой сидишь, будто я не знаю.

— Меня устраивает сидеть с сестрой! — зло отвечаю я. — Мелкая обидится на тебя, если ей такое предложишь! Она тебя точно не простит!

Папа поднимает на меня глаза, в которых плещется грусть, бьющая меня прямо в сердце, и слегка улыбнувшись, очень тихо произносит:

— Она сама меня об этом попросила, кноп..

Глава 41

— Антон, немедленно отойди от салата! — долетает до нас крик тёти Дины, несмотря на то что мы сидим в комнате Ника за плотно закрытой дверью.

— А я ещё в детстве говорил, что его надо проверить на наличие глистов, — философски замечает мой лучший друг, почесывая свой подбородок, — Существенная экономия семейного бюджета могла бы быть. — уверенный голос на миг отгоняет неприятные мысли, и я широко ухмыляюсь.

— Я серьезно. Ты же знаешь, сколько он жрет. Не пойму, где напутали, но он должен был родиться предводителем саранчи.

— Ты за эту саранчу любому морду набьёшь.

— Это не отменяет того, что я не могу глаголить истину. — Ник тянется к своему телефону, берет его в руки, а затем что-то спешно начинает печатать. — Если согласишься на эту ересь, я тебя на собственном костре разочарования сжигать буду. Как Филипп Красивый сжигал Жака де Моле.

— Думаешь мне самому приятно на такое соглашаться? — зло закрываю глаза. — Да я послать был готов и его, и ее этот…

— Не надо посылать своего отца в лунные долины, друг мой. Почему у тебя мозги всегда отключаются в важные тактические моменты? Ты точно лучший студент в универе? Может Киринов питает слабость к твоим волосатым ногам, потому и прикрывает, когда тупить начинаешь?

— Да пошёл ты! — он ловит, кинутый в него мяч, как раз в ту минуту, когда дверь в его комнату открывается, и на пороге появляется фигура тети Дины.

— Мальчики, все за стол! — улыбаясь, говорит она нам и снимает с себя фартук, на котором красными нитками вышиты томаты. — Димочка, мы очень рады, что ты сегодня ужинаешь вместе с нами. Давно тебя не было видно, мы с дядей Валерой соскучились.

— Мам, а ты уверена, что оставлять своего младшего сына один на один с едой, верное решение? — скрывая ухмылку, серьезно интересуется Ник.

— Можно подумать, сам ты питаешься, будто фитоняшка? — сразу огрызается появившийся за спиной матери Тоха. — Ты, между прочим, весишь больше меня.