Орки. Финал

Шторы не задернуты, но внутри никого не видно.

Я медленно достал маленький нож и, задрав рубашку и куртку, вонзил лезвие в живот — статы выросли. Пригнувшись, не сводя взгляда со ставших вдруг чужими окон, я медленно пошел к открытому настежь подъезду.

Полумрак. Но кнопка лифта горит. Неужели реально есть электричество? Проверять не буду.

Максимальная скрытность гасила шаги, а «Ухан» работал на полную, донося до меня — тишину.

Третий этаж. Четвертый. А вот и нужный пятый. Черная решетка, отделяющая две квартиры от лестничной клетки, открыта.

Снова замираю. Запах! Жаренная на подсолнечном масле картошка с чесноком.

Хочу рвануть внутрь, но месяцы, проведенные в «мире испытаний», удерживают. Закрываю глаза и врубаю «Ухан» по максимуму.

Скворчащая сковородка... И больше ничего. Жду... Раздается глубокий вздох, потом скрип табуретки и шаркающие шаги.

Одним прыжком перескакиваю последние пять ступеней, но останавливаюсь перед самой дверью — появление бородатого вооруженного человека на пороге доведет до инфаркта любого.

Убираю копье, щит, и тихо стучу в дверной косяк. Раздается металлический лязг — сковородка падает на плиту.

— Кто там? — шепчет испуганный голос.

— Бабуль, это я, Саша!

После рек слез и долгих объятий (минут пять бабушка не хотела разжимать рук и постоянно тайком щипала, видно проверяя — реален ли я) на пороге, мы прошли на шестиметровую кухню.

Старая, еще советских времен белая табуретка, стол из того же гарнитура и на нем тарелка с нарисованными героями какого-то старого мультика. Этой тарелке лет больше, чем мне. По сути, она детская, и, когда я ел из нее уже взрослым, все время приходилось просить добавки. Более того, весь сервант в большой комнате забит подаренными кем-то наборами посуды, но доставать их оттуда почему-то было нельзя, а со временем то, что я должен есть именно из этой тарелки, стало традицией.

Только сейчас, когда бабушка поставила ее передо мной, пришло окончательное осознание, что все происходящее мне не снится.

— Ты всегда будто чувствовал и приходил тогда, когда я готовила, — с так хорошо знакомой и родной улыбкой, вытирая ладонью все еще текущие слезы, сказала бабушка.

— Ты просто всегда заранее знала, что я приду.

Она сняла с крюка на стене прихватку, выключила газ и взяла сковородку.

— Помочь?

— Да уж справлюсь.

И она справилась — совсем скоро перед нами стояли две тарелки, наполненные ароматной дымящейся картошкой. Потом открыла навесную полку и достала оттуда целлофановый пакет с мелко нарезанными сухарями и две консервные банки с кукурузой и скумбрией.

— Давай, это съешь, а потом я макарон отварю с тушенкой...

— Бабуль, не открывай пока.

Я отставил в сторону консервы и вывалил принесенные из системных миров припасы. Не все конечно, они бы просто не поместились на маленький стол, но достаточно, чтобы глаза у бабушки широко распахнулись, и она, охнув, сделала шаг назад.

— Откуда, Сашуль?

— Долго рассказывать (да и незачем слабой немолодой женщине слушать всякие ужасы). Садись, ешь, а потом мне нужно, чтобы ты ответила на несколько вопросов.

Бабушка покорно взяла вилку, наколола на нее два ломтика картошки, с опаской откусила кусок мягкого хлеба. Не жуя, проглотила и посмотрела на меня.

— Слушаю тебя.

Ладно, поесть она и потом сможет.

— Расскажи, что произошло двадцать второго июля и происходило позже.

Начало ее рассказа подтверждало то, что мы слышали от людей, переселенных во вторую волну, а впоследствии от жителей «мира отбора».

Сначала пропала примерно треть людей, а в течение следующих двух дней почти все остальные. После первой волны началась паника. Потом прекратилась — паниковать стало некому.

Электричество осталось, так же, как и интернет, вот только общаться там стало не с кем. По телевизору тоже крутили только то, что запустили перед последней волной исчезновения.

Бабушку все это застало на даче, но она женщина деятельная, и, придя в себя, пешком отправилась в Москву. И стала встречать людей...

— Что за люди? — прервал я. — Дети там, или старики. Общего у них что было?

— Да разные, — задумчиво произнесла бабушка, поправляя седые волосы. — Всех поровну, как и в обычной жизни. Мужики, женщины всех возрастов... Ну и детки.

— Какой-то должен быть принцип, — почти про себя проговорил я. — Чем-то они должны отличаться от тех, что исчезли.

— Не знаю, Сашуль...

— Ты общаешься с кем-нибудь?

— Регулярно только с одной девушкой, женщиной и парнем, немного блаженным. С ними каждый день почти, правда в основном по городскому телефону... А вообще тут в районе за все время человек, может, тридцать видела, и то большинство только поначалу у магазинов, когда еду по домам таскали...

— И какие они?

— Да обычные. Сначала испугались... Растерялись... Потом смирились.

— А гопники... Ну бандиты всякие есть?

— Вроде нет, Сашуль. По крайней мере, я не видела и не слышала, — пожала плечами бабушка. — Да и с чего бы? Магазины же полные, народу мало...

Хм. Я задумчиво ковырял картошку и смотрел в окно. С одной стороны, да, но ведь не только материальные ценности и голод заставляют людей сбиваться в кучи и обижать других. Власть еще, сексуальные желания...

— Хорошо, что дальше было?

— Да ничего, так и живем с тех пор, — бабушка грустно посмотрела на меня. — Газ есть. Электричество обычно тоже. В октябре пропало, правда, по всему району, но в ноябре опять включили. Вода сначала была, но уже месяца полтора как только холодная тонкой струйкой течет. Газом греем, поэтому и сплю на кухне. По телевизору одно и тоже. Живем... Ждем, пока люди вернуться.

— Ясно...

Что ничего не ясно. Ладно, пришла пора выяснить действительно важные вещи.

— У тебя сейчас болит что-нибудь?

— Не поняла...

— Ну там голова, спина, руки может быть?

— Сашуль, мне семьдесят почти... Бывает...

— А прямо сейчас?

— Да поясницу тянет маленько...

— На, выпей, — я протянул ей большое «зелье лечения». — Не бойся — это лекарство.

Бабушка взяла бутылку, с сомнением посмотрела на меня и сделала маленький глоточек.

— Больше! — рассмеялся я.

Вздохнув, она выпила пол бутылки.

— Есть изменения в организме?

— Да, вроде чувствую что-то, — бабушка скользнула по мне взглядом.

— Бабуль, я серьезно! Это эксперимент. Есть изменения?

— Да, нет, — она поставила бутылку на стол. — Ну может немного совсем.

Ага. Зелье на нее не действует. Тогда следующий этап эксперимента.

— А вот это выпей.

Бабушка приняла у меня крохотный пузырек с «Адреналином» и с сомнением понюхала.

— Спиртом пахнет!

— Ага. Пей до дна.

Выдохнув, она проглотила настойку, закашлялась и принялась заедать картошкой, а потом вдруг откинула вилку и вскочила с табуретки.

— Саша, что это!?

— А что ты видишь?

— Таблицу какую-то... Меню. Характеристики. Навыки. Особенности. Инвентарь. Эффекты... А снизу написано красным: для полноценной работы в атмосфере недостаточно плинжа.

— А теперь глотни из бутылки.

Уже не споря бабушка залпом допила вторую половину «зелья лечения».

— Саша!

— Что?

— Прошла спина! И голова! И сердце не стучит!

— Ты не говорила, что это все болело до этого, — с ухмылкой произнес я.

— Ну не то, чтобы болело, — прищурила глаза бабушка, садясь на табуретку. — Чувствовала это все. А теперь не чувствую!

— Хорошо, перекуси пока, а мне подумать надо.

Комплект на правильномыслие был на мне с момента, как я вошел в квартиру, а сейчас я дополнительно выпил стимулирующий компот и съел пирожок, повышающие эту же характеристику. Затем встал и подошел к окну.

Еще до того, как мы с Чжуром встретили Гмиильца, в одном из снов папа рассказывал, что плинж распространяется по расширяющейся вселенной, условно говоря, следуя за этим самым расширением с некоторым отставанием. И что Землю его волна еще не достигла. Сейчас я получил окончательные доказательства этому.