Страница 10 из 13
Товарищ Берия с пёсьей головой это – сильно. Неловко даже говорить, но ничего удивительного. Лёня Геллер – почётный профессор университета Лозанны. Ровно потому, что таким же точно почётным профессором был его папа Михаил Геллер, известный диссидент, бежавший из СССР и кропавший всю жизнь антисоветские пасквили.
При такой биографии недолго и Горбачёва в добром фараоне углядеть. Одна беда, сохранились слова писателя Ефремова про что на самом деле его книга. Вот послушайте:
«Повесть «На краю Ойкумены» написана в 1945 году, когда у нас полностью отсутствовали книги, художественно излагавшие древнюю историю или рассказывавшие о дальних, тропических странах. Я объединил в повести обе задачи и попытался их решить на основе марксистского анализа истории и социалистического гуманизма».
По-моему, исчерпывающе сказано. Дальние страны, древняя история, марксистское понимание истории. Зачем придумывать то, чего и в помине нет в этих двух повестях?
Не менее коварно и название сей фундаментальной статьи. Сергеев пишет про поиски Ефремовым «третьего пути». Понятно, это отсылка к известным словам Сталина, что никакого третьего пути нет. Или вперёд к социализму, или назад в капиталистическое рабство и неизбежный империализм. Вот Вам и весь третий путь.
Правда в том, что нигде, кроме оговорки в одном крайне сомнительного происхождения письме, Ефремов не сказал о товарище Сталине дурного слова. Книги его – великая мечта о лучшем, более справедливом обществе. Никогда наш народ не был ближе к правильной дороге, чем в «Сталинские времена».
Любые попытки либеральных деятелей потоптаться на нашей истории, наших замечательных писателях ведут ровно к одному. Не сказать об этом лучше самого Ивана Антоновича:
«Прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за Родину жизни. На изгаженном, вытоптанном месте не вырастает любовь к своему народу, своему прошлому, воинского мужества и гражданской доблести. Забыв о своём славном прошлом, народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо и выпить вина!»
Рабочих на фронт, фабрику закрыть
Бастующих работников отправили на мобилизацию. А мастера – подпевалы Прохорова пытались остановить фабрику назло рабочим. Совершенно ядерные мемуары Сталинского наркома финансов Арсения Зверева.
Зверев – могучая фигура, два десятка лет командовал финансами нашей страны. Уволился со скандалом за год до Хрущевской реформы 1961 года. Прямо заявил, что это не реформа, а грабёж, маскирующий банальный подъём цен.
Есть даже история, что в ходе горячего обсуждения реформы революционный нарком порылся в портфеле и вытащил верный наган ещё времён Гражданской. Чуть не застрелил тогда Никитку.
Звучит, конечно, как байка, но характер у Зверева и правда был крутой. Если и не наганом, то словом Хрущёва припечатал, наверняка, крепко.
Зверев пишет очень просто чем была Россия при царе и чем стала при Ленине и Сталине. Не для буржуя или дворянина, с позиции самого простого человека. Да он сам ровно таким простым рабочим ткацкой фабрики и был.
Родился в деревушке под Москвой, родители простые – рабочий и крестьянка. В семье тринадцать детей.
В цветущем царском двенадцатом году Арсений вынужден идти на ткацкую фабрику, чтобы прокормить семью. Рабочий Зверев – ровесник века, ему всего двенадцать!
Никаких скидок ребенку не делали, выполнял ту же взрослую работу. Впрочем, одна скидка была – платили ребёнку вдвое меньше, чем обычному рабочему, по 34 копейки в день.
Условия труда жесточайшие, целый день в испарениях ядовитых анилиновых красителей для ткани. Зверев вспоминает своего первого наставника – рабочего – проборщика Якова Чудесова. Тот был гордостью цеха, умелый и ловкий специалист. Но через несколько лет от ядовитых испарений потерял зрение и работать уже больше не мог.
Работал ребёнок по десять часов в день. Жили в рабочем общежитии – грязный и тесный барак с жесткими нарами. Про жизнь основной массы рабочих в цветущие царские годы тоже пишет:
«Жизнь их сломлена, подавлены мечты. Что видят они, кроме тупой, изнуряющей и однообразной работы? Кто просвещает их? Кто о них заботится? Тяни из себя жилы, обогащай хозяев! И никто не мешает тебе оставить в кабаке свои трудовые».
Кстати, за людей рабочих не считали. Даже по улице работник должен идти по грязной и слякотной проезжей части. Тротуар только для господ.
Ничуть не шучу. Зверев вспоминал, что назначались особые жандармы «хожалые». У них была только одна задача – гонять рабочих с тротуаров.
Прозвища были соответствующие – «Баран», «Волк». Всегда ходили с тяжёлыми палками и нещадно избивали нарушителей.
«Жаловаться было бесполезно – выгонят с фабрики, и свисти в кулак».
После очередных выступлений рабочих фабрикой был построен «Народный дом». Такой простенький клуб, в нём были: библиотека, бильярд и буфет.
Но продержалось это недолго. Скоро фабричное руководство «наказало» рабочих. Доступ в «Народный дом» был для рабочих закрыт. Нарком пишет так:
«Много мы натерпелись хозяйского хамства и своеволия: не вовремя снял шапку, не так взглянул на начальство, осмелился высказать свое мнение».
В шестнадцатом году фабрика поднялась, бастовать вышли больше пяти тысяч человек. Терпеть невыносимые условия и копеечные зарплаты было невозможно. Опять же, цены во время Первой Мировой росли, обгоняя друг друга.
Фабрикант особо не переживал. Вызвал полицию для усмирения и спокойно ждал, когда голод пригонит рабочих обратно к станкам. Запасов, чтобы пересидеть забастовку ни у кого не было, жили от зарплаты до зарплаты.
Рабочие держались стойко. Тогда хозяин фабрики приказал лишить рабочих отсрочки от призыва и отправить всех бастующих на фронт. Многие рабочие были вынуждены уступить угрозам и прекратить забастовку.
На Прохоровской Трёхгорной мануфактуре было не лучше. После февральской рабочие больше не потерпели хамства и рукоприкладства от приказчиков. Холуёв хозяина Прохорова смыло как «грязь весенним дождём».
С Революцией старый хозяин боролся как мог. Фабриканты стремились остановить все заводы, чтобы рабочая власть захлебнулась без продукции.
В середине весны Прохоров приказал остановить все работы. Якобы, кончились запасы сырья на складах. Нужно пару месяцев «переждать». Видимо, капиталисты надеялись, что через пару месяцев власть вернётся в их руки.
Понятно, для рабочих это не только саботаж производства. Люди просто-напросто окажутся без зарплаты, выживай как хочешь.
Фабричный комитет из эсеров и меньшевиков немедленно с хозяином согласился. Вот такие были после февраля «защитнички» рабочего дела. Фабрику спасли большевики.
Рабочие-коммунисты собрали митинг и потребовали открыть склады для проверки. Созданная комиссия через пару дней отчиталась, что сырьё никуда не делось. Никакой нужды останавливать фабрику нет!
Скоро рабочие потребовали и ограничить рабочий день восемью часами. У Прохорова случилась натуральная истерика – работа на фабрике рухнет, где это видано! Остро напомнило другого капиталиста Прохорова, который, через сто лет, выдвигаясь в президенты, предлагал планку рабочего дня поднять часов хотя бы до двенадцати.
Несмотря на категорический запрет Прохорова, рабочие установили нормальный рабочий день явочным порядком. И ничего, работа продолжалась, объёмы выпуска даже выросли.
Зверев вспоминал, что страстно хотел учиться, получать специальность. Попасть даже в мануфактурно-техническое училище от самой фабрики было просто так нельзя. Это не институт, обычный техникум, но без разрешения директора мануфактуры никто учиться не возьмёт.
Зверев пошёл в фабричный комитет, но рекомендацию в училище ему не дали из-за активной позиции на митингах!
«А там сказали, что я больно горласт: кричу на митингах что надо и чего не надо, да и работаю на Трехгорке совсем мало. Пусть поучатся другие, кто посерьезнее и поспокойнее».