Страница 90 из 100
Глава 46
— Как я выгляжу, Викешенька? — Аглашка повернулась вокруг своей оси и закинула мушкет на плечи, как коромысло.
Я с трудом удержал серьезное выражение на лице. Нет, не то, чтобы она была смешной, но сам ее облик вызывал забавные ассоциации. Сегодня — первое сентября, Новый год на Руси, и все девушки (это праздник, скорее, девчоночий, чем семейный) надевают самые нарядные одежды. А какой цвет на Руси считается нарядным? Правильно — красный. Вот на скоморошке сейчас — красный, ярко-алый кокошник, рубашка с красной вышивкой, темно-вишневый сарафан, черная короткая коса перекинута через плечо, руки положены на заброшенный на плечи мушкет… Да, уже забавно получилось, тянка из аниме в стиле girls with guns, так она, помимо этого, для пущей нарядности прицепила на кокошник — звезду. Красную. Пятиконечную.
Получился этакий символ России сразу всех исторических периодов. Рубашка с красной вышивкой — Русь домонгольская, богатырская, кокошник — Русское царство, мушкет (да знаю я, что называется эта дура — пищаль! Но мне это название кажется дурацким, мушкет — круче) — Российская империя, ну и красная звезда — СССР.
Мушкет, понятное дело, не настоящий, вырезанный из дерева и раскрашенный. Пронырливая Аглашка уже успела с кем-то спеться — за один день! — и будет участвовать в какой-то самодеятельной новогодней сценке, вот для этого ей деревянный мушкет и нужен. Настоящий она, боюсь, не удержала бы.
Интересно, а можно ли наложить на деревянное оружие какое-нибудь Слово, чтобы оно стало по-настоящему стреляющим? Нет, ну а что? Вырежу себе кучу оружия… ага, потом вырежу себе еще и деревянных солдат, и буду как Урфин Джюс, с армией дуболомов. Главное — сделать им лица так, чтобы перерисовать было нельзя.
Господи, какой бред в голову лезет…
— Ты отлично выглядишь, Аглаша, — показал я большой палец, сделав вид, что не заметил обращение, как к возлюбленному.
— А я как выгляжу, Викешенька? — противно-слащавым голосом спросила Настя. В отличие от простой, как гудок, скоморошки, она просто дразнится.
— И ты просто очаровательна, Настя.
Аглашка явно задумалась, что лучше — быть отлично выглядящей или очаровательной. Настя нехорошо прищурилась, вот она явно для себя этот вопрос решила и, похоже, не в свою пользу…
— А я как выгляжу, Викешенька?
Клава, ну ты-то со мной так за что? Ты же хорошая девочка, а не язва, как эти две. Я посмотрел на княжескую дочку. Ее большие ясные глаза еще не наливались слезами, но явно было, что она и вправду хочет, очень хочет услышать слова одобрения. Господи, что там с ней делали в ее семье, что мне теперь приходится разгребать целые горы ее неуверенности в себе?
— Ты, Клава, сегодня особенно мила и прелестна.
И я опять не соврал. Все мои девочки прекрасны, как сегодня, так и каждый день. Повезло же мне, наверное… Или нет. Я еще не определился.
Глаза Клавы просто засветились обожанием. Глаза Аглашки, наоборот, сощурились, мол, а как же я?! И она явно задумалась, как ей переплюнуть прелестную Клаву и очаровательную Настю вместе взятых.
— А я как выгляжу, Викешенька?
Тетя Анфия! Тебе-то я что плохого сделал?! Тетя давилась смехом, изогнувшись в соблазнительной позе в нарядном сарафане.
— А я, Викешенька? А я?
Дита, невидимая никому, кроме меня, каталась от хохота, дрыгая длинными ногами. Она как-то выпытала у меня, что носят «за моей Гранью» и сейчас сменила одежду на наряд горничной: черное платье, такой длины, что ее правильнее было бы назвать не «длиной», а «коротиной» — но было ненамного ниже пояса, кружевной фартучек и белые бантики на рожках. Бесовка, одно слово…
— А давайте уже пойдем, а? — взмолился я.
Город, когда мы вышли из дома, уже кипел весельем. Множество красивых девушек с румяными щечками, в нарядных шубках — и зачем, спрашивается, сарафаны надевали? Д-девушки… — пение, хороводы, огромные чаши с медовухой, подходи, угощайся, сновали уличные торговцы с лотками пирожков, блинов, калачей, кувшинами сбитня, чая, бочонками кваса, да и просто воды, плясали скоморохи, пищал резкий голос Петра Ивановича Уксусова, то бишь просто кукольного Петрушки…
— Ай-я-яй, дяденька, пусти, а то мамке расскажу!
Я вывернул руку мальчишки и короткое острое лезвие, которым он тянулся срезать с моего пояса кошель, лязгнуло о доски мостовой.
— Скажи своей мамке, пусть тебя лучше учит. У меня мошны-то и нет вовсе.
Мальчишка сплюнул, пробормотал «англичашка…», и исчез в толпе. Я оглянулся — мои девчонки уже разбрелись кто куда, и решил зайти в ближайшую корчму, выпить чаю, а то, хоть и лето только что кончилось, но за Полярным кругом погода уже далеко не летняя.
За девчонок я не боялся: если кто-то вдруг решит обидеть природную ведьму или княжескую дочку, владеющих Огненным Словом, то я об этом и так узнаю. По громким крикам и запаху горелого мяса. Клава не отойдет от Насти, и за всеми тремя присматривает Дита… если, конечно, опять не заскучает… Ну и тетя с ними, присмотрит, чтобы никто не потерялся.
А я — в корчму. Чаю мне, чаю!
В корчме было тепло и уютно, потрескивали дрова в печке, булькала вода в чайниках, пахло свежей выпечкой, по стенам для украшения и дополнительных заедок к чаю висели связки баранок.
Я сел за ближайший стол.
— Чаю!
— Какого? — спросила меня разносчица, пухлощекая девица, румяная, как тот самый чайник, — Китайского, русского, алтайского, брусничного, смородинового, липового, зверобойного, душица, ромашка, мята?
— Что, прям все это есть? — ошалел я от этого перечня. «Китайский» — это обычный, я имею в виду, обычный в двадцать первом веке, чай, он на Руси еще в новинку и дороговат, но в Мангазее, как городе более близком к Китаю и в принципе достаточно богатом, он уже привычен. «Русский» — из иван-чая, да и все остальные я встречал… но не все в одном месте же!
— Ну, лгать не буду — липовый кончился, — несколько разочарованно произнесла девица. Ах, вон оно что — я-то наряжен англичанином, вот она и решила утереть нос «англичашке». А у того нос и не утерся.
— Ну, тогда давай китайского.
Мне принесли дымящийся чайник с чаем и кружку, мол, наливай, сколько душе угодно, поставили тарелку с бубликами такой величины, что это уже целый бубель. Я с наслаждением отхлебнул горячий ароматный напиток и лениво подумал, что должен, наконец, стать прогрессором, как все приличные герои бояръ-аниме, и изобрести самовар. А то какая-то Русь тут не очень русская — чай пьют не из самоваров, водку не любят, блины едят без икры, балалаек нет, матрешек нет, ватников нет, ушанок и тех нет, медведи по улицам не ходят… пусть хотя бы самовар будет.