Страница 13 из 103
Он остановился у двери.
– Подумай над этим, – сказал он, снова направляясь к балкону. – Возможно, все уже собрались. Пошли.
На балконе полукругом лицом ко входу уже сидели двое мужчин и две женщины. Один из мужчин, одетый в небесно-голубой хитон, был, несомненно, очень стар; другой, помоложе, худощавый, в сером хитоне, вел себя очень сдержанно; из двух женщин неопределенного возраста одна была маленькая, черноволосая, в одежде зеленого цвета, а другая – высокая, бронзовокожая, с курчавыми каштановыми волосами, в темно-коричневом хитоне. Два кресла оставались свободными, спинки их были повернуты в сторону двери, как бы замыкая круг. И именно к этим креслам подвел его Амид.
– Позвольте представить вас друг другу, – произнес Амид, когда они сели. – Нонна, социолог с Мары…
Нонной оказалась маленькая черноволосая женщина в зеленом. Глаза на ее немного грубоватом лице смотрели изучающе.
– Очень приятно, – сказал Хэл, обращаясь к ней. Она кивнула.
– Алонан с Культиса. Хэл, Алонан – специалист по взаимодействию культур.
– Очень приятно.
– Очень рад встрече с тобой, Хэл. – Голос Алонана, худощавого мужчины, был так же сух и сдержан, как и его внешность.
– Падма, он занимается внутренними связями.
– Очень приятно, – кивнул Хэл. Он явно недооценил при первом взгляде, насколько стар был этот человек, которого звали Падма. И хотя лицо экзота, на которого он сейчас смотрел, было гладкое, почти без морщин, и руки, сжимавшие подлокотники плавающего кресла, отнюдь не поражали невероятной пергаментностью или узловатостью вен, но крайняя неподвижность его тела, немигающий взгляд и другие признаки, слишком неуловимые, чтобы их можно было передать, свидетельствовали о глубокой старости. Сейчас перед ним действительно сидел человек, который по возрасту вполне мог сравняться с Тамом Олином. Ну а его занятие было вообще загадкой. Хэл впервые о таком слышал. Любой из экзотов мог стать посланником, то есть лицом, обеспечивающим контакты с какой-либо территорией или между сферами деятельности. Но внутренние связи… с кем?
– Добро пожаловать. – Голос Падмы, не то чтобы особенно хриплый, глубокий или, скажем, слабый, казалось, доносился откуда-то издалека.
– И Чевис, специальность которой я слегка затрудняюсь объяснить, – произнес Амид. – Назовем ее специалистом по историческим кризисам.
Хэл с трудом оторвался от созерцания Падмы, чтобы посмотреть на женщину, облаченную в темно-коричневый хитон.
– Приятно познакомиться, – поприветствовал он Чевис.
– Взаимно. – Она улыбнулась. Ей можно было с успехом дать как тридцать, так и шестьдесят лет, но голос звучал молодо. – Время покажет, может случиться и так, что мы еще будем гордиться знакомством с тобой.
– Это еще надо заслужить, – ответил Хэл на реплику Чевис. – Думаю, что четверо столь уважаемых специалистов, как вы, не искали бы встречи со мной, не будь на то особых причин.
– Именно их мы и собираемся сейчас обсудить, не так ли? – услышал Хэл слева от себя голос Амида. Они сидели лицом к остальным присутствующим, и все же, что явно чувствовалось по атмосфере, царившей на балконе, Амид был не с Хэлом, а с теми, кто сидел напротив него.
Это снова породило в нем чувство печали. Образ Уолтера до сих пор был слишком ярок в его памяти; воспитанный представителями трех культур, веря в свое глубокое духовное родство с ними, все же именно у экзотов он рассчитывал найти наибольшую поддержку и понимание. И вот теперь, сидя здесь, он почти физически ощущал их непоколебимую убежденность в том, что если речь пойдет о выживании, то прежде всего необходимо будет решить вопрос о сохранении их образа жизни, а уж потом можно будет обсудить и проблему выживания расы, как таковой. Своего рода изощренная форма эгоизма – эгоизма не ради себя лично, а ради принципа. И если и есть хоть какая-то надежда на расовое выживание, необходимо сделать так, чтобы они сами осознали этот свой эгоизм.
Глядя на окружающих, Хэл чувствовал, как слабеет его внутренняя уверенность в собственной правоте. Ведь Амид мог оказаться прав, и результаты тестов подтверждают только наличие у него необыкновенной для его возраста зрелости мышления. Сейчас перед ним сидят люди, за спиной которых жизненный опыт и знания, накопленные за несколько столетий. И единственное, что он мог противопоставить им, это лишь свой жизненный опыт да, возможно, шестьдесят часов напряженных раздумий в условиях крайнего истощения и жестокой лихорадки.
– Что ты вообще знаешь об истории появления Иных? – оторвал его от размышлений чистый глубокий голос Нонны. Он повернул голову в ее сторону.
– Мне известно, что они появились на сцене лет шестьдесят – семьдесят назад, – ответил он. – Сначала на них почти не обращали внимания, пока лет пятнадцать тому назад они не объединились в одну организацию, и только тогда вдруг стало ясно, что им присущи харизматические способности.
– Фактически начало этой организации положило соглашение о взаимопомощи, заключенное между мужчиной и женщиной, рожденными в браке между представителями дорсайской и экзотской культур, – сказала Нонна. – Дэниел Спенс и Дебора поселились на Сете сорок стандартных лет тому назад.
– Они были первыми, кто стал называть себя «Иные», – вставил Алонан.
Нонна бросила на него быстрый взгляд и продолжила:
– Как это часто бывает при смешанных браках, их физическая связь длилась недолго; но соглашение осталось, быстро набирало силу и уже через пять лет к нему присоединилось более трех тысяч человек – по нашим оценкам, это семьдесят девять процентов всех, кто на тот момент вступил в смешанные браки между представителями трех основных Осколочных Культур. Сейчас Спенс и Дебора уже умерли, и организацию возглавляет последние двенадцать лет человек по имени Данно; он руководил встречей лидеров Иных в твоем доме, когда были убиты твои воспитатели.
– Тогда это его я видел через окно, – сказал Хэл. – Высокий грузный мужчина – не тучный, а грузный – с копной черных вьющихся волос.
– Да, это Данно, – донесся до него педантичный голос Алонана.
– Он сын Дэниела Спенса и Деборы, – продолжила Нонна. – Позже эта пара взяла на воспитание еще одного мальчика лет одиннадцати, он был на шесть лет моложе Данно; по нашим сведениям, он племянник Спенса с какой-то другой планеты, похоже с Гармонии. Вероятно, здесь все не так просто. Но Блейз настаивает именно на данной версии. Хотя сомневаюсь, известно ли ему самому, что здесь действительно правда, а что нет. В любом случае он очень влиятельный лидер; несомненно, более выдающийся, чем Данно, хотя, похоже, он предпочитает видеть во главе организации Данно. Ты ведь уже встречался с Блейзом.
– Да, – ответил Хэл. – Можно сказать, трижды; в последний раз, когда я сидел в тюремной камере на Гармонии, мы даже с ним разговаривали. Данно я видел только однажды, в ту первую свою встречу с ними. Как мне кажется, вы правы: Блейз умнее и одареннее.
– Это так, – тихо заметила Чевис. – Но нам абсолютно непонятно, почему его, похоже, полностью устраивает второе место. Лично я считаю, что у него просто нет большого желания быть лидером.
– Возможно, – произнес Хэл. – Или он лишь ждет своего часа. – В его голове темной тенью промелькнул сохраненный воспаленным сознанием образ Блейза, возвышающегося, словно башня, над его койкой в милицейской тюрьме. – Потому что если он во всем превосходит Данно, то в конце концов станет лидером. У него просто не будет выбора.
Какое-то время его собеседники хранили молчание, которое явно затягивалось, пока Нонна наконец не прервала его.
– Итак, ты считаешь, что рано или поздно нам придется иметь дело именно с Блейзом?
– Да, – подтвердил Хэл, стараясь избавиться от назойливых воспоминаний и переключить все свое внимание на собеседницу. – В любом случае перед нами стоит проблема, решить которую мы не готовы. Было время, когда для любого сидящего здесь сама мысль о том, что мы не сможем взять под контроль какую-либо проблему, связанную с развитием общества, показалась бы абсурдной. Сегодня мы знаем больше. Возьми мы под свой контроль Иных хотя бы лет двадцать назад, возможно, сейчас нам удалось бы с этим справиться. Но некоторые из нас были ослеплены заманчивой перспективой: быть может, Иные как раз и есть эти первые ласточки эволюционного развития расы, которого мы так долго ждали и во имя которого так много трудились все эти четыре столетия.