ХВ Дело № 3

— Да, и очень быстро, буквально за пару часов. Говорит — англичане использовали устаревшие коды.

— Ну, это вполне объяснимо: господа островитяне считают нас дикарями, неспособными к тонкой работе. Что ж, сами виноваты. Надо попробовать захватить экипаж гидроплана.

— Уже делается. — кивнул Алкснис. — По счастливому совпадению у пограничников там поблизости сторожевое судно — ледокол «Таймыр», он сейчас как раз идёт в Архангельск. Вот пусть он и поищет английских пилотов.

— Отлично. Тогда и наши планы меняются — пусть твоя эскадрилья отправляется сейчас к предполагаемому месту падения британцев. Помогут с поисками, а если объявится авиаматка — отгонят её прочь от «Таймыра».

Алкснис нахмурился.

— Думаешь, будет драка?

Замначальника УВВС не был трусом — прапорщиком служил в империалистическую, ходил в штыковые атаки, сидел в окопах под градом германских «чемоданов». Позже, наа Гражданке дрался с белогвардейцами и атаманами на Орловщине, подавлял на Дону казачьи восстания. И теперь, занимая высокие должности в управлении Красного Воздушного Флота, он не увиливал от ответственности. Но… одно дело — дать пару предупредительных очередей с воздуха по промышляющему браконьерством норвежскому рыболовному боту, и совсем другое — пустить на дно судно, идущее под Юнион Джеком. Так и начинаются войны — да и в Москве за подобное самоуправство по головке не погладят. Мягко говоря.

— Опасаешься, твои балтийцы не справятся?

— Справятся, разумеется. — как ни был встревожен Алкснис, предположение собеседника задело его за живое. — Но, Глеб, это же казус белли в чистом виде! Ты хоть Москву запросил?

— Конечно. — не моргнув глазом, соврал Бокий. — Предложили действовать по обстановке. И потом — уверен, даже если твои летуны пустят на дно британское корыто, англичане утрутся. Иначе придётся признавать и вторжение на территорию СССР, и нападение на мирную экспедицию — а вот это как раз и есть самый натуральный повод для войны.

Алкснис едва сдержал вздох облегчения. «Действовать по обстановке» Москва предложила не ему, а Бокию — а значит, тому и отвечать за предстоящую авантюру

— Что ж, тогда другое дело. Самолёты готовы, могут вылететь в течение часа. Правда, экипажи ТБ-1 сделали всего по два-три вылета и не имеют ещё такого опыта, как остальные, на «Юнкерсах»…

— Вот и наберутся…опыта. В конце концов, они же для этого сюда и прибыли, верно? Давай, поднимай все пять машин. Ты ведь тоже полетишь с ними?

В ответе Бокий не сомневался — он слишком хорошо знал замначальника УВВС.

И оказался прав.

— Обязательно полечу. — подтвердил тот его догадку. — Сам понимаешь, не хочется упускать такой случай. Да и спокойнее будет, со своим-то приглядом…

— Бомбы, торпеды берёте?

— На «Юнкерсы» — бомбы, на ТБ-1 — по одной торпеде.

— Наши, что ли?Подарочки от товарища Бекаури? Эти, как их?..

— «ВВС-12». — Алкснис сделал вид, что не заметил насмешливого тона чекиста. — Я, Глеб, не сомневаюсь в том, что наши инженеры справятся с любой задачей, поставленной перед ними партией, и обеспечат Воздушный Флот самой лучшей техникой, в том числе, и авиаторпедами. Но пока они это ещё не сделали — лучше взять английские. Надёжнее, знаешь ли. Опять же, сам подумай, какая ирония: топить англичан их же оружием!

Чекист негромко хохотнул.

— Наш ответ Чемберлену, да и только! Причём на английском языке. Этот ты славно пошутил, Яков…

Бокий имел в виду ноту протеста, которую британский премьер три года назад передал советскому правительству. В ноте содержалось требование прекратить антибританскую пропаганду и поддержку Гоминьдановского правительства в Китае. На следующий день текст ноты появился на первой полосе «Правды». Через пару дней вышла ещё одна статья: «Привет Кантону! Вот наш ответ Чемберлену!» — и с тех пор эта тема оставалась одной из центральных в советском Агитпропе, причём чаще всего её сопровождали призывы крепить мощь Красного Воздушного Флота.

— Надеюсь, до утопления дело не дойдёт. Пуганём англичан, заставим уйти, а «Таймыр» тем временем подберёт лётчиков. — Бокий перешёл с иронического тона на деловой. — Вот что, Яков, слетаю-ка я с тобой. Хочу первым с ними побеседовать, ещё до допроса. Может оказаться небесполезным.

При этих словах замначальника УВВС ещё раз испытал изрядное облегчение. Ведь случись что — ответственность можно переложить, хотя бы частично, на непосредственного исполнителя, то есть на него самого. А если Бокий будет с ним в одном самолёте — такой номер уже не прокатит, отвечать придётся обоим, причём ещё неизвестно, с кого спрос будет строже.

— Конечно, Глеб, как скажешь. Я полечу с командиром звена вторым пилотом, в его ТБ-1 и для тебя место найдётся. Кстати, на этой машине, как и на «Юнкерсе» комэска, стоит рация, так что о любых новостях нам немедленно сообщат.

V

— Либенфельс собирался слить сознания своих фамиларов с разумом будущего вождя великой германской нации. — сказал Кроули. Причём не сознания целиком, а только те фрагменты ауры, которые давали фамилару магические способности. Самих фамиларов ради этого предполагалось принести в жертву, прибегнув к ритуалу, вычитанному им в этой вот книге.

И он кивнул на Книгу Порога, которая лежала на столе — простом походном столе, сколоченном из досок, оставшихся от ящиков с аппаратурой.Говорил Кроули по-немецки, и получилось у него «Führer der Großdeutschen Nation», что для немцев с самого начала двадцатых однозначно ассоциировалось с постом председателяНационал-социалистической немецкой рабочей партии Германии, который известно кто занимал. Или это у Кроули случайно так получилось? В таком случае — оговорочка, что называется, по Фрейду…

— Для этого фамиларов требовалось убить и обратить в зомби? — спросил Барченко, тоже на немецком. Почему они выбрали именно этот язык, несмотря на то, что и сам Александр Васильевич,, и присутствовавший здесь же Гоппиус прекрасно владели английским, я мог только догадываться.

Кроули пожал плечами.

— Либенфельс так полагал. Возможно, он был не прав. Если бы вы позволили мне заглянуть…

Ещё одно движение в сторону книги.

Барченко намёк проигнорировал.

— А откуда вам это стало известно?

— В руки английской разведки попали трое сбежавших из замка фамиларов. Один из них, насколько я понимаю, присутствовал при гибели Либенфельса, и мне позволили с ним побеседовать. Уникальный, надо заметить, случай — этот юноша, единственный из девяти, знал о предстоящей ему участи, и ничуть против неё не возражал. Более того — ждал с нетерпением, полагая это главной целью своего существования. Он, видите ли, вбил себе в голову, что его сознание будет существовать и после «слияния», как независимая часть грандиозной личности «вождя».

А может, это Либенфельс ему внушил? — спросил Гоппиус.

— Вполне возможно. Это бы объяснило, почему Гейнц — так зовут этого парня — так хорошо осведомлён о его планах.

Услыхав имя фамилара, я непроизвольно дёрнулся. Мы видели его — в том роковом зале, на верхушке башни в замке Либенфельса. Только тогда этот малый больше походил не на носителя магической ауры, которой предстояло в ближайшем будущем стать частью разума Сами-Знаете-Кого, а на сгусток паники, истерики, животного ужаса.

…может, зря мы его тогда не шлёпнули? Мелькнула ведь такая мысль, мелькнула… Но тогда и не узнали бы того, о чём так старательно рассказывает сейчас Кроули… если тот, конечно, не врёт. Но это вряд ли — зачем? Деваться-то ему всё равно некуда…

Алистера Кроули мы выудили из воды на месте падения подожжённого Егором «Саутгемптона» вместе с трупом командира английской авиагруппы, флайт-лейтенанта Роберта Ньюмэна. Похоже, англичане были настолько уверены в успехе, что даже не стали оставлять документы на авиаматке, что, вообще-то было бы логично при проведении секретной спецоперации. А вот у Кроули документов не оказалось — зато оккультиста сразу узнал Барченко, и надо было видеть, неподдельное изумление, возникшее на его бульдожьей физиономии!