Страница 92 из 100
— Я от товарища Ленина, — вновь повторил посыльный.
Не верит по-прежнему Графтио. «Кто же прислал человека? Это, скорее всего, инженер Горчаков или профессор старик Кривошеин. Это, бесспорно, кто-то из них надо мною шутит».
— Я от товарища Ленина…
Действительно, Ленин прислал посыльного.
А вскоре и сам Графтио был вызван в Москву (жил инженер в Петрограде) и принят Владимиром Ильичём.
Разговор был коротким, но очень ясным.
— Поздравляю. Всё решено, — сказал Владимир Ильич. — Будем строить на Волхове станцию. Желаю вам от души успеха.
Возвращался молодой инженер домой, словно летел на крыльях. Гудел паровоз на разъездах. Били колёса на стыках. «Будем строить, строить, строить…» — отдавалось в ушах у Графтио. «Строить, строить, строить…» — как молот стучало сердце. «Эх, — вздыхал инженер, — опоздала чуть-чуть революция. Если бы раньше на несколько лет, уже ток бы давала станция».
После первой встречи инженер Графтио и ещё несколько раз виделся с Владимиром Ильичём. Ленин постоянно следил за делами строительства. Вызывал молодого инженера к себе с докладами.
И вот однажды Графтио рассказал Владимиру Ильичу о том самом первом дне, когда на квартиру явился к нему посыльный.
— Я ведь, Владимир Ильич, решил, что кто-то со мною шутит. Чуть не прогнал посыльного.
— Не поверили, значит?
— Не поверил, — признался Графтио. — Не ожидал. Это воистину сказочный случай.
Владимир Ильич улыбнулся.
— Сказочный? Ну что же, пусть будет так.
— Я вам, Владимир Ильич, бесконечно за то обязан.
— Мне? Нет уж, увольте. Не я ведь послал посыльного. Революция это сделала.
Выступая на заседании Совнаркома (речь шла о важном строительстве на Урале), инженер — руководитель работ — спутал в докладе цифры.
Цифры вошли в протокол.
Спохватился докладчик, да было поздно. Заседание кончилось.
Хотел инженер исправить свою ошибку, вернуться в Кремль, извиниться перед Владимиром Ильичём. Хотел, но не решился. Побоялся оставить о себе у Ленина не очень хорошее мнение.
Ко всему, цифры были второстепенными. Завышался лимит на стекло. «Больше — не меньше, — решил инженер. — Строители скажут только спасибо. К чему же позорить себя. В цифрах всё равно никто разбираться не станет».
Но сложилось вдруг так, что Ленин проверил цифры.
Пришлось инженеру держать ответ.
— Да, — признался. — Цифры неточные.
Наказывать инженера Владимир Ильич вовсе не собирался. У каждого может случиться ошибка. К тому же ошибка и вправду не очень важная.
Однако вызванный к Ленину инженер испугался. Подумал, мол, скажет Владимир Ильич: «Плохой инженер. Цифры, как школьник, путает. Нельзя доверять такому дела строительства».
Решил инженер обелить себя.
— Владимир Ильич, не подумайте, право, плохо…
И тут же начал о том, что, если сомнения есть у Ленина, он свои дипломы ему покажет и самые лучшие характеристики.
Слушает Ленин.
— Я ведь ещё тогда… Я сразу заметил свою ошибку.
— Заметили?! — Ленин нахмурился.
— Заметил, Владимир Ильич, заметил. Я ведь в строительстве не новичок. Меня и в Европе знают…
Выслушал Ленин. Покачал головой.
— Значит, знали и не сказали. Знали и скрыли. — Владимир Ильич поднялся из-за стола. — Выходит, элементарно и подло струсили. Значит, ошибка совсем не в цифрах…
— В цифрах, в цифрах, Владимир Ильич. Вот именно в цифрах.
— Нет, — остановил инженера Ленин. — В назначении вашем на этот пост — вот где надо искать ошибку.
По указанию Ленина инженер был с работы снят.
На одного из работников Совнаркома Владимир Ильич наложил домашний арест.
Расстроился очень работник. Кому же приятен арест! К тому же по указанию товарища Ленина. Однако потом слегка успокоился. «Ну что же, подумал, — раз так случилось, посижу, поваляюсь дома. Книжек давно не читал. С детьми поиграю. Письма в деревню родным напишу. Отосплюсь вволю».
Дел в Совнаркоме было всегда полно. Работали много, себя не щадили. В общем, даже чем-то остался довольным виновный — неожиданно отдых выпал.
Наступил первый день ареста.
Утро. За окнами поздний осенний рассвет. Дождь монотонно по стёклам лупит. Лежит работник в тёплой постели. Блаженным храпом во сне трубит.
Вдруг телефонный звонок.
Спящий поморщился. С бока левого перевернулся на правый.
Снова звонок.
Открыл работник глаза. Что там ещё такое? Встал. Зевнул, потянулся лениво к трубке.
— Слушаю.
— Говорит Ленин.
От неожиданности растерялся работник.
— Слушаю вас, Владимир Ильич.
— Что же вы, батенька, не на работе? Вы заболели? У вас неприятности дома?
— Нет, всё в порядке, — ответил работник. — Да я же… У меня же… Хотел он сказать, что домашний арест.
Но Владимир Ильич не дослушал.
— Тогда приезжайте. Немедленно. — Ленин повесил трубку.
Собрался работник. Мчит в Совнарком. Вообще-то был он работник хороший. Аккуратный, смелый, в работе быстрый. Мчит, по пути соображает:
«Забыл, наверное, Владимир Ильич про арест. А может, вообще изменил решение. Уж велика ли моя вина: подумаешь, грех — на письмо какого-то Мышкина слегка задержался с ответом».
Примчал арестант в Совнарком. Явился к товарищу Ленину.
— Пришли? Так быстро? Молодец. Приступайте к работе, — заявил Владимир Ильич. — А за опоздание вам, батенька, выговор, выговор. Пусть для первого раза устный.
— Владимир Ильич, значит, арест того…
— Нет, арест остаётся, — ответил Ленин. — Арест арестом, работа работой. — И уточнил: — Будем считать, что домашний арест — это, простите, не чтобы спать. Это — моральная категория.
Иван Иванович Радченко — начальник Главторфа — сидел как на иголках. Шло заседание Совета Народных Комиссаров. Обсуждался вопрос об организации широкой добычи торфа в районе Шатурского месторождения.
Плохо было с углем тогда в стране. Плохо с бакинской нефтью. Торф спасал многих. К тому же Шатура находилась недалеко от Москвы.
Главторф подготовил смету. Среди прочих расходов были указаны также деньги, необходимые на строительство бараков. Бараки и испортили настроение товарищу Радченко.
На строительство каждого барака Главторф просил утвердить сумму в четыре тысячи рублей. Казалось, возражения вряд ли будут. И вдруг перед самым заседанием подошёл к Радченко представитель наркомата финансов:
— Учтите, я буду спорить. Двух тысяч вполне достаточно.
Напрасно товарищ Радченко пытался доказать финансовому работнику, что две тысячи это не цена, что и четыре тысячи это только-только, в самый обрез. За половинную сумму барак не построить. А без бараков всё рухнет. Где же рабочим жить?
Но тот оказался неколебим.
«Провалит смету», — понял товарищ Радченко. Мнение финансовых работников на заседаниях Совнаркома оспаривалось редко.
Надежда была только на Ленина. Радченко тут же написал записку Владимиру Ильичу. Ленин прочёл, улыбнулся. В причинах появления этой улыбки теперь и терялся Радченко. То ли будет поддержка Ленина, то ли Ленин тоже в сумму не очень верит.
Началось утверждение сметы. Очередь дошла до бараков.
Работник наркомата финансов, как и предупреждал, резко выступил против. Один из членов Совнаркома его поддержал.
Слово предоставили Радченко.
Защищает он свой проект, а сам то и дело глазами на Ленина косит. «Будет помощь, не будет? Будет, не будет?» — гадает Радченко.
Для выступления на заседаниях Совнаркома отводилось минимальное время. Вот и для Радченко.
— Уложитесь за две минуты.
Две минуты! Легко сказать. Пока поднялся, пока собрался, пока вымолвил первое слово, для второго слова времени больше нет.
Растерялся товарищ Радченко. Не смог впопыхах защитить проект. Глянул на Ленина, сокрушённо подумал: «Ну, всё».
И вдруг:
— Поскольку имеются споры, — сказал Владимир Ильич, — для внесения полной ясности в дело разрешите задать вопрос. — Повернулся Ленин к товарищу Радченко: — Скажите, товарищ Радченко, вы бараки когда-нибудь строили?