Страница 2 из 102
— А ты сам-то как считаешь, одна это богиня или две?
Мы с Азаматом возлежим на подушках в Лесном демоне и вяло покусываем копчёные сурчиные лапки. К этому экзотическому блюду я всё-таки привыкла, особенно если подавать его мне не целой тушкой, а по кусочкам.
— Я, вслед за Старейшиной Унгуцем, придерживаюсь довольно маргинального мнения, что у богов, особенно у старших богов, вообще нет некой одной сущности. Старый бог потому так по-разному и описан, что он на самом деле не один, а множество существ, объединённых одной личностью. Укун-Танив имеет более определённый облик, потому что у всех примерно одинаковые представления об идеальной женщине. В то время как представления об идеальном мужчине бывают довольно разные. Во всяком случае, у нас и в плане внешности. Так что я думаю, что Укун-Тингир — это некая производная Укун-Танив, хотя по сути они одно.
— Будем считать, что я тебя поняла, — я звонко чавкаю копчёностью. Здесь это означает высокую похвалу повару, а кто я такая, чтобы обижать нашего гостеприимного хозяина.
С того дня, когда Азамат подтвердил своё право на титул Непобедимого Исполина (пропустим полторы страницы уточняющих его заслуги званий) прошёл почти месяц, а состояние природы и не думало никуда меняться. Впрочем, если учесть длину муданжского года, то не удивительно, что сезоны тут такие неторопливые.
Азамат у меня совсем замотался с этими боевыми учениями. Я уже жалею, что ухватилась тогда за эту идею. Нет, ну одно дело несколько раз в неделю погонять пару десятков парней и объяснить им приёмчик-другой. Но народу собралось столько, что мой дорогой супруг вынужден проводить свои уроки по пять-шесть часов каждый день без выходных, а некоторые особо наглые ещё и на индивидуальные занятия напрашиваются, хотя бы и за деньги. А ведь на тренировке он не может сесть на почётное место и только покрикивать. Ему же надо всё самому показать, всех обойти, да не по одному разу… В общем, тяжёлое это дело. С другой стороны, ему настолько льстит внезапное всеобщее внимание, что прекратить или хотя бы сократить уроки он ни за что не хочет.
Да и вообще, я только теперь понимаю, что всё время до нашей свадьбы он пребывал в глубочайшей депрессии. Во всяком случае, весь этот месяц энергия из него хлещет так, как раньше мне и не снилось. Он двух минут не может посидеть, чтобы чем-нибудь не заняться. Несмотря на выматывающие уроки борьбы, он успел подновить дом, собрать себе и мне по смешному муданжскому автомобилю, а теперь в бешеную рань, пока я сплю, возится в мастерской с каким-то летательным аппаратом. Бук стоит-пылится в спальне, его уже давно никто не открывал. Хозяин начитался за пятнадцать лет, и теперь хочет активной деятельности. Вечером, конечно, в койку падает замертво, но зато никаких дурных снов. Просыпается ещё затемно, я, естественно, тоже вскидываюсь, далее следует бурное и насыщенное исполнение супружеского долга, после чего я остаюсь спать, а он убегает готовить завтрак и мастерить свою авиетку.
За завтраком я имею удовольствие созерцать его счастливую физиономию, а потом он укатывает на тренировку. Я ещё некоторое время просыпаюсь, что-то жую и тыкаю в бук, после чего прогулочным шагом отправляюсь к целителю.
Он оказался неплохим мужиком, достаточно вменяемым и сообразительным, правда, нечеловечески любопытным. Мы с ним затеяли фундаментальный проект перевода на муданжский язык Большой медицинской энциклопедии, но дело движется невероятно медленно, потому что многие описанные там болезни и симптомы здесь вообще неизвестны, да и словарного запаса мне не хватает, чтобы их толком описать. Целитель живёт в забавном домике, больше похожем на башню, а кабинет для наших занятий находится на верхнем, третьем этаже. Поскольку для муданжского дома три этажа — это много, то там даже устроен лифт, чему я очень рада: потолки-то высоченные. Так вот, в кабинете окна представляют собой витражи с обнажёнными женским и мужским телами и просвечивающими сквозь них схематичными органами. Сверху всё это великолепие снабжено надписью «Карта частей мужа» и «Карта частей жены». По мере того, как мой словарный запас пополняется, а работа над энциклопедией движется, «Карты» обрастают липкими листочками с надписями на двух языках, как что называется.
Параллельно мы также пытаемся установить, какие тут известны лекарственные травы, от чего их применяют и насколько это действенно. Результат иногда просто потрясающий. Например, подорожник здесь — такая же обычная трава, как у нас, но о его целебных свойствах муданжский коллега ничего не знал. Зато обнаруживаются какие-то неизвестные мне доселе растения, с помощью которых в два приёма лечатся вообще все венерические заболевания, включая СПИД, хотя как именно они работают, целитель объяснить затруднился. Не знаю, насколько вообще правда всё, что он мне рассказывает. Не очень-то мне верится в научность их методов исследования.
Обедать я иду в «Щедрого хозяина», где меня встречает радостная Орива. С ней мы тоже некоторое время перетираем за недуги и целительство. На полноценные уроки мне пока не хватает языка, но она девка способная и очень хочет научиться, так что посредством картинок и скульптур из теста мы всё-таки приходим ко взаимопониманию.
С ней меня свёл Старейшина Унгуц. Он вообще как-то ненароком взял нас под свою опеку. То есть, насколько я понимаю, Азамата он и раньше привечал, а теперь и меня за компанию забрал под крылышко. Своих детей-то у него нет, погибли по разным причинам. Остался взрослый внук-наёмник, летающий чёрт знает где, и внучка пяти лет от роду, воспитанию которой дедуля и посвящает весь свой досуг.
Ориву он привёл к нам домой без предупреждения на следующий день после боёв. Азамат был на заднем дворе и разделывал ягнёнка, так что дверь открыла я, по уши в тесте и с капустным ножом наперевес. О том, как у них положено встречать гостей, у меня были довольно смутные представления, так что я решила по крайней мере не врать. Здрасьте, говорю, гости дорогие, если часок посидите на диванчике, то как раз дождётесь обеда. Унгуц чуть с крыльца не рухнул, так хохотал, а Орива вытаращила на меня огромные сияющие глаза и выпалила, что будет абсолютно счастлива, если я возьму её в обучение. Я говорю, это замечательно, но давайте вы в дом войдёте, чаю попьёте, а потом уже будем важные дела обсуждать. Дедуля Унгуц в своей любимой манере покудахтал про «ишь ты деловая» и «врасплох не застанешь». Они вошли, расселись, я им чаю сообразила и обратно на кухню втянулась плюшки лепить. Кухня у нас к гостиной впритык, так что я вроде бы и не ушла никуда, и разговор могу поддерживать, насколько я вообще могу поддерживать разговор на муданжском. И вот, Старейшина Унгуц принимается у меня выяснять.
Ты, говорит, роды принимать умеешь?
Умею, говорю. Двадцать два раза принимала.
Он косится на меня сквозь дверной проём, ворчит, что-то мало, дескать, обычно повитухи к моим годам уже на вторую сотню заходят.
Так, дедуль, говорю, у меня профиль другой. Уметь-то я умею, но зарабатываю обычно тем, что режу — и для большей наглядности ножиком ему машу.
Он всё смеётся. Сколько ты, спрашивает, училась?
Я говорю, в двенадцать лет начала, в восемнадцать меня к первому больному пустили, потом ещё три года под присмотром работала, а потом ещё семь лет без присмотра.
Смотрю, Орива малость приуныла. Поясняю, что годы земные почти вдвое короче. Потом они некоторое время пересчитывают… Это соотношение календарей меня просто убивает, кстати. Я до сих пор живу по земному, иначе рехнусь. Недель у них вообще нет, а месяцевпочти двадцать два, причём это «почти» каждый год меняется. Они ведь честно считают свои месяцы по лунным циклам, а лун-то три… В общем, я только знаю, что муданжский месяц примерно равен земному плюс-минус два дня, а от Белого дня отсчитывают новый год и, соответственно, новый месяц. Азамат сделал мне какое-то мудрёное хронометрическое устройство, где надо крутить круги, но я всё время забываю, как им пользоваться. Тогда он мне написал программку, в которую можно ввести земную дату и получить муданжскую или наоборот. Эту драгоценность я залила в мобильник, на чём моё календарное образование и закончилось.