Страница 18 из 102
— Вряд ли. Кто бы ей сказал?
— А ты сам?
— Я не говорил.
Я потерянно моргаю.
— Ты ей вообще давно последний раз звонил?
Он на меня странно смотрит.
— Я не уверен, что у неё есть телефон.
До меня начинает постепенно доходить.
— А ты… в принципе когда с ней общался?
— До того, как… — он неопределённо взмахивает рукой в районе лица.
— А она вообще знает, что ты жив-то? — похолодев, спрашиваю я.
Он слегка приподнимает брови.
— Ну, ей сказали, на что я стал похож. Вряд ли ей очень хочется на меня смотреть.
— Это ты так думаешь или она сама так сказала? — продолжаю допытываться я. Мы уже давно перешли на всеобщий, так что пастухи только переглядываются и недоумевают, о чём это мы.
— Я так думаю, — вздыхает он. — Ну ты сама посуди, если уж отец…
— Я совершенно не вижу тут связи. Или ты считаешь, что его кретинизм передаётся половым путём?
Азамат смотрит на меня с убийственной укоризной.
— Я просто хочу сказать, — поясняю я, — что твоя мать ещё имеет шанс оказаться хорошим человеком. Во всяком случае, я бы не стала так категорично её клеймить.
— Естественно она хороший человек! — взвивается Азамат. — Она прекрасный человек, я её очень люблю!
— Тогда какого ж чёрта ты её игнорируешь? Ты поставь себя на её место — она узнаёт, что ты ранен, а потом семь лет ни слуху, ни духу! Семь долгих муданжских лет! Тебе не стыдно, вообще?
— Да на какого шакала я ей сдался?!
— Азамат, она твоя мать! Даже муданжская мать не может просто так наплевать на своего ребёнка, не выродки же вы все тут, в самом деле!
Он ещё плечами пожимает — ну в чём тут можно быть неуверенным?!
— Отец же смог.
— Так то отец! Он тебя не рожал! А материнский инстинкт никакая внешность не спугнёт!
— Ну хорошо, — перебивает меня Азамат повышенным голосом. — И что ты теперь предлагаешь? Семь лет уже прошли, их не вернуть.
— Во-первых, выясни её телефон и позвони.
— И что я ей скажу?
Пастухи поняли, что с ними больше никто разговаривать не собирается и начинают расползаться по своим шатрам.
— Во-первых, что ты жив и здоров. Во-вторых, спросишь, как она сама, здорова ли, не нужно ли ей чего. А там уж смотря что ответит.
— Ладно, — вздыхает он и не двигается с места.
— Ну и чего ты сидишь? Звони уже!
— Что, сейчас, что ли?
— А почему нет?
Он, не сводя с меня оторопелого взгляда, достаёт телефон и несколько расслабляется.
— Сети нет.
Я состраиваю ехидную улыбочку и протягиваю ему хвост от пистолетика. Не отвертишься, дорогой.
Звонит он брату. Тот долго вообще не может понять, что и зачем от него требуется. Видимо, тоже давненько с матушкой не общался. Наконец Азамат говорит «понятно» и прощается.
— Она теперь живёт не в Худуле, а в деревеньке на побережье, и связи там практически нет. Арон её номера не знает, но даже если бы знал, всё равно вряд ли удалось бы дозвониться.
— Ясно, — вздыхаю я. — А название деревни он сказал?
— Да…
— А найти её ты сможешь?
— Ну да, а что ты…
— Я предлагаю прямо сейчас туда полететь.
— Лиза, это часов семь отсюда!
— Заодно поучишь меня управлять унгуцем. А то я сегодня чуть не рехнулась, как тебя искать, да как выбираться, если с тобой что случится, не дай бог.
— Лиза, но я со всеми договорился, что завтра уже буду дома!
— Вечером будешь.
— Но тренировка!
— Ну вот что. Я понимаю, что ты ухватишься за что угодно, чтобы только не навещать маму. Так что я тебе повышу мотивацию. Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь, хотя очень хотел бы узнать. Пожалуй, когда узнаешь, это перевернёт всю твою жизнь. Но пока ты не навестишь маму, я тебе ничего не скажу.
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Ты всё-таки имеешь какое-то отношение к Укун-Тингир?
Я приподнимаю брови и безжалостно отчеканиваю.
— Не-ска-жу.
Он изучает меня ещё с минуту, потом встаёт, проходится по шатру. Потом берётся за телефон и выбирает контакт.
— Алтонгирел? Слушай, я задержусь ещё на день. Предупреди всех, чтобы зря не ездили…
Управлять унгуцем несложно, если рядом сидит Азамат и доходчиво объясняет, какой рычажок для чего. Оказывается, что добрая половина всех значков на панели не имеют никакого отношения к управлению, а вовсе даже являются охранными символами, типа как у нас народ иконы, магендавиды и нэцкэ по кабине расклеивает. Вокруг навигатора символы богов-погодников, на рулевом рычаге обереги от невнимательности, на контроле взлёта и посадки молитва богу гостеприимства. Впрочем, после предварительного ликбеза, успешного взлёта и получаса полёта я вполне овладеваю управлением и без подсказок. Погода по-прежнему хорошая, ведёт меня внятный и правдивый электронный навигатор, Азамат тихо скрипит зубами на соседнем сиденье.
— А твоя мама любит рыбу? — внезапно спрашивает он меня.
— Терпеть не может, — озадаченно отвечаю я. — А что?
— Да так… — отмахивается он. Потом, помолчав, снова спрашивает: — А волосы она длинные носит?
— Ты же видел фотки.
— Ну мало ли…
— Недлинные, как у меня примерно.
— Ясно. А…
— Азамат, если ты этими расспросами пытаешься выморщить из меня ответ на свой вопрос, то можешь не надеяться.
Он разоблачённо вздыхает.
— Ты можешь мне хотя бы объяснить, зачем тебе так непременно надо, чтобы я встретился с матерью? Ты ведь понимаешь, что у вас принято поддерживать более близкие отношения с родственниками, чем у нас.
— Если бы мы были на Земле и ты такое отчудил, я бы вообще не знала, что и думать. Понимаешь, я ведь не заставляю тебя с ней общаться постоянно. Я знаю, какие бывают пожилые люди неприятные, у меня для этого бабушка есть. Просто я думаю, что она заслуживает знать, что с её сыном всё в порядке, ведь это каждой матери важно. Она-то от тебя не отрекалась.
— Нет, — задумчиво соглашается он, — не отрекалась. Но и не приехала из Худула, когда я был ранен.
— А ей сразу сказали?
— Ей и отцу сказали одновременно. Не совсем сразу, но быстро… Кстати, помнится, ты очень резко высказывалась обо всех моих друзьях, которые за меня не вступились. А ведь она тоже не вступилась. И что ты об этом думаешь?
— Я не знаю, — тихо говорю я. — Если бы я знала, что она за человек, у меня могли бы быть предположения…
— Но ты не набрасываешься на неё с руганью, хотя она поступила точно так же, как все?
Я кошусь на Азамата. Он явно нервничает, но гнёт свою линию. Это, в общем, хорошо, если он наконец начинает осознавать, что не заслужил своего изгнания. Однако с матушкой и правда что-то не так. Женщины у них странные, конечно, но чтобы вот так бросить своё чадо? Может, она пыталась повлиять на отца, только Азамат об этом не знает?
— Я не верю, что она совсем ничего не пыталась сделать для тебя. И пока я её своими глазами не увижу, и своими ушами не услышу от неё, что ей не интересна твоя судьба, я не поверю.
Он пожимает плечами, а потом вдруг нагибается и целует меня в макушку.
— Мне очень хочется надеяться, что ты права, — тихо говорит он. — Раньше я всегда думал, что мать меня любит. А потом вдруг оказалось, что я этого не заслуживаю. А когда появилась ты, всё снова повернулось с ног на голову, и теперь получается, что я вроде как ни в чём не виноват, а она… В общем, наверное, я просто боюсь. Я в молодости всё похвалялся тем, что ничего не боюсь, а Унгуц мне всегда говорил, мол, придёт и твоё время бояться, и вовсе не там, где ты ждёшь.