Страница 8 из 20
Вот так! Получи кредит доверия, малыш.
— Еще чего — у женщины брать! Свои есть! — вскинулся парнишка и уже мягче добавил: — Развела меня как лоха! На вшивость проверяла, да?
— Ну, капельку совсем. Нужно же мне уяснить, что от тебя ждать. Если ты решишь завтра уйти…
Пашка понял: если он решит уйти, то его приветят, насколько это возможно, но ближе не подпустят. Пришел — ушел. Было и не стало. Зачем душу травить?
Пашка и сам до дрожи боялся расколупать свой с таким трудом наращенный панцирь. Привык быть один против всех. Аборигены почему-то иномирцев недолюбливали, а потому редкие земляне старались таиться и мимикрировать, чтобы не подставляться под гнобеж. Может, среди посетителей мурлычки толстого Тима и встречались соплеменники, но никто из них Пашке и намека не кинул, хотя все знали, что подавальщик — переселенец из техномира. А тётя Оля не побоялась в дом привести. Стоит и спокойно ожидает его решения. Отец так всегда делал — предлагал варианты и ждал, что Пашка выберет, и уже никогда не давал ему пойти на попятный — приучал к ответственности.
— Останусь. — Хозяйка кратко кивнула, принимая ответ, и даже улыбнулась. Едва заметно растянулись в забытом усилии губы, дрогнули и опали, а глаза продолжали улыбаться.
— Тогда пошли суп варить, потом подумаем, как тебя на ночлег устроить…
Парень оказался вполне приспособленным — очаг распалил с одной спички, только посетовал, что дрова сыроваты.
— Ну уж какие есть, и за то спасибо. Этот возница, что дрова привез, да подавальщица в столовке — все мое общение. А откуда, ты думаешь, у меня эта миска? Это мне Малика с собой еду несколько раз давала, а посуду назад не стребовала. С возницей сложнее. Только и могу, что парой слов перекинуться, пока он кули с кормом около вивария выгружает. А нынче и того не получается. Сейчас виварий почти пуст — сбросил груз и за ворота. Это он надоумил меня на торжище сходить и даже отвез в первый выходной.
Про обитателей вивария Пашка спрашивать не спешил. Ольга его сдержанность оценила — говорить хотелось о другом. За общим делом и болтовня течет как маслице. Приятно, когда слушают и слышат, а не только понукают, вот Павел и разговорился.
Жили вдвоем с отцом — мама погибла, когда мальчишке было десять. Про батю, бывшего военного, воспоминаний было больше всего. Ольга слушала и радовалась — повезло Павлуше с родителем, путевого парня вырастил. Очень хотелось поскорее узнать, как его занесло в этот мерзкий мирок, но выспрашивать она никогда не умела. И хорошо, что не спросила, потому как вопрос «как ты сюда попал?» необратимо трансформировался в «как ты умер?».
Хороший мальчик Паша отлично сдал ЕГЭ, и они с друзьями — к несчастью, всем уже было по восемнадцать — решили не шагнуть в новую жизнь, а прыгнуть. С парашютом. То ли инструктор недоглядел, то ли летчик, экономя топливо, недобрал высоту, но Пашку вынесло на деревья. Как его нашли, сколько времени искали, парень не знает — очнулся уже в новом мире.
— Я помню только сон, тёть Оль. Типа все плохо, лежу забинтованный. В голове муть, дышать трудно, глаза открыть сил нет. Слышать вроде слышу, а голова работает туго-туго. Почуял — сел кто-то рядом и давай уговаривать, соглашайся-де на экспериментальное лечение, тогда точно поправишься. Если не согласен, то можешь и не выжить, а выживешь — с подорванным здоровьем останешься. Или вовсе дурачком станешь, крови, дескать, много потерял, мозг такого не прощает. А мне никак нельзя дурачком, я в военное училище поступать хотел. Раз я тут, значит, согласился, а как согласился — не помню…
Думать о том, что пережил Пашкин отец, когда ребенок исчез, было невыносимо. Бывший военный, надо полагать, был волевым и сына наверняка искал исступленно. Ольга лишь надеялась, что пацан не слишком хорошо представлял себе процессуальную сторону проблемы, а то бы сожрала его вина перед отцом, как ее сейчас гложет вина перед своими.
— А дальше?
— Очнулся уже здесь. И что характерно — здоровый. Я такой: возвращайте меня назад, у меня планы на жизнь. А они: договор устный, но магически скрепленный. Нет тебе пути назад, а раз буянишь вместо благодарности, что жизнь спасли, то шуруй на аукцион. Толку от тебя, непокорного, пшик, так хоть доход принесешь. И в голове бац — что воля, что неволя, все равно. Там, на аукционе, меня толстый Тим и выкупил, то есть мой контракт на год. Это потом мне добрые люди шепнули, что контракт магический и Тим может штрафовать меня не деньгами, а временем, продлевая и продлевая кабалу. Не сразу, но сообразил, что лучше затихариться. До кучи Тима предупредили, что я своенравный, и он, скотина, на меня ограничитель надел. Ограничитель — это такой браслет на ноге: хочешь взбрыкнуть, а не можешь — подавление воли. Даже защититься не можешь. Браслет из дешевых — любой чих принимал за неповиновение.
— Павлуш, тебя били?
— По первости случалось. Потом приспособился — не подставлялся. Ой, тёть Оль… — Пашка нарочито медленно подцепил наваристую гущу, отправил ее в рот, посмаковал и радостно гыкнул, когда Ольга шутейно пнула его под столом, чтобы продолжал. — Это хорошо, что немножко били. Зато я понял… Не знаю, как сказать, короче, у меня талант открылся. Толстяк мало того, что дрянное пойло наливал, так еще и разбавлял его. Придет усталый человек пропустить кружечку, а там никакой крепости. Кому доставалось? Конечно, мне — я же принес. Толстяк не боялся, к нему почему-то не лезли, а на мне срывались. Однажды Тим случайным гостям выпивку разбавил уж совсем борзо, а там такие мордовороты были, что ой. Эти наваляют быстрее, чем усы смочат, а потом посуду перебьют и не заплатят. А с кого убыток вычтут? Несу им кружки и трясусь. Трясусь и мечтаю, чтоб в пойле том такая крепость образовалась, что хоть поджигай. Иду, чувствую, что меня ведет, как спьяну. Но ничего, дошел. Развернулся удрать от стола этого злополучного, а ноги как ватные, и перед глазами все плывет. — Пашка выдержал паузу, зачерпнув еще супа. — Смотрю, гость хлебнул полкружки махом и закашлялся. Остальные ржут. Я аж стоять забыл со страху, что эти пришлые караванщики сейчас как вломят мне за все Тимовы прегрешения. А они — нет, хлебают это пойло с осторожностью и всем довольны. Я потом лизнул из их кружек — попробовать, чему гости так радовались, а там настоящий вискарь. Мне батя дегустировать всякие напитки давал. Дрянной, но вискарь. Ну или что-то похожее — опилками отдает. — Пашка замер, ожидая Ольгиной реакции. Не дождался. — Я, тёть Оль, любую подслащенную жидкость могу в спирт заколдовать. Ну, не в чистый спирт, конечно, но довольно крепенько получается. Иной раз даже слишком. Те караванщики быстро опьянели. Легче всего феячить, когда в жидкости уже градус имеется. Только от моих способностей побочный эффект случается: как колдану посильнее — сам косею. Или когда психану не в меру, а под рукой никакого компота нет. Ну, ты видела сегодня меня, да?
Ольга озадаченно хмурилась, пытаясь сплести из разрозненных впечатлений что-либо осмысленное. Неужто магия? Ну, сладенькую водичку в спирт — это понятно. Как добывают самогон, знает любой русский. А вот самопроизвольное самоопьянение — это ни в какие ворота, это даже не в заднюю дверь. Хотя логика некоторая есть: не случилось под рукой сладенькой водички, колдунство (на нервной почве) шибает в ближайшую доступную цель — кровь колдуна. Хотя сколько там сахара в крови у этого чахлика… А еще Ольга осторожно, как драгоценные намоленные четки, перебирала мысли, что нужно устроить парню тренировки. Не с целью наделать спиртного, а с целью нащупать рамочки, в пределах которых ему не грозит алкоголизм и цирроз. Ну а если уж образуется сколько-то спиртного, то надо же как-то реализовать ценный продукт и чтоб с пользой для парня. Например, тем же возницам за услуги. У Павла с собой никакой поклажи нет, видать, все, что имеет, — на нем. И в реалиях он разбирается ненамного лучше ее самой, а возницы…