Страница 74 из 108
— Послушай, пока у меня есть такая возможность, — торопливо начал Хэл, опасаясь, что она может отправить его следом за Иаковом, — я хочу спросить тебя — он болен?
Рух замерла, удивленно глядя на него, по-прежнему держа руку на карте.
— Болен? — переспросила она. — Иаков?
— По дороге сюда у меня возникло предположение, — пояснил Хэл извиняющимся тоном. И он сообщил ей о ночных уединениях Иакова, о приступах кашля, мучивших его. Когда он закончил, несколько секунд она молча, почти холодно смотрела на него.
— Ты рассказывал об этом еще кому-нибудь? — наконец спросила она.
— Нет, — покачал головой Хэл.
По тому, как чуть изменилась поза Рух, Хэл понял, что своим ответом немного успокоил ее.
— Это хорошо. — Некоторое время она снова молча рассматривала его изучающим взглядом, а когда заговорила, ее голос звучал ровно и бесстрастно. — Он стар. Уже слишком стар для такого образа жизни, и к тому же с детских лет нагружал свой организм сверх его физических возможностей. Но остановить его невозможно. Его единственная цель в жизни — служить Господу до конца своих дней так, как он считает для себя наиболее правильным, и мы не окажем ему услуги, если попытаемся вмешаться в этот процесс.
— Разве этот кашель — только от старости? — спросил Хэл.
Потемневшие глаза Рух продолжали испытующе смотреть в его глаза.
— Этот кашель возникает оттого, что в его легких скапливается жидкость, когда он слишком долго лежит, распростершись ниц, — ответила она. — Его сердце изношено, изнашивается и его тело. Для него нельзя ничего сделать, пока он продолжает подвергать себя всем тяготам нашей жизни наравне с гораздо более молодыми людьми, а прекращать этого он не намерен. И кроме того, он нужен нам. Его жизнью в первую очередь распоряжается Господь, во вторую — он сам, и только в третью — тот, кто может ему приказывать.
— Я понимаю, — сказал Хэл. — Но...
Музыка за окном внезапно смолкла. Только откуда-то издалека доносился резкий, раздраженный голос Иакова; расстояние и эхо от стоящих вокруг построек делали его слова неразборчивыми.
— Но что произойдет, если отряд попадет в такое положение, когда судьба людей будет зависеть от того, насколько здоровье позволит ему выполнять его обычные обязанности, и... — Начав еще раз излагать свою мысль, он снова не договорил, видя, что Рух не слушает его, а старается уловить звуки, доносящиеся со двора. Несколько секунд он стоял, наблюдая за ней, словно невидимый соглядатай.
«Учись прочитывать все сигналы, — говорил ему Уолтер, — и не только те, которые ты сам улавливаешь глазами, ушами и носом, но также и те, которыми могут служить жесты и позы окружающих, являющиеся их реакцией на происходящее. Разобраться в ситуациях, представляющихся сложными из-за недостатка собственного опыта, может помочь наблюдение за теми, кто в данный момент находится рядом с тобой. Следовательно, учись воспринимать вторичную информацию. Дети и животные поступают так постоянно, инстинктивная способность к этому заложена во всех нас, однако привычки и стереотипы поведения взрослого человека, а также наш здравый смысл подавляют эту способность».
Сейчас Хэл прочитывал в позе Рух, что шум во дворе вызывает у нее необычайное беспокойство, однако причины этого беспокойства оставались для него неясными. Но в данном случае его непонимание не имело значения, важно было увидеть реакцию Рух.
Внезапно, хотя Хэл не уловил никаких изменений в голосе Иакова, беспокойство Рух переросло в тревогу, побудившую ее к действиям. Не говоря ни слова, она повернулась и устремилась к двери. Хэл последовал за ней.
Вместе они вышли на широкий боковой двор фермы, территорию которого в наступившей уже ночи сверху освещали фонари, укрепленные на строениях, окружавших с трех сторон, двор. Вдоль одной из них вытянулась вереница тяжелых грузовых фургонов, а перед ними собралась молодежь из отряда вместе с парнями, одетыми как местные фермеры, — видимо, теми, кто пригнал сюда грузовики.
Большинство собравшихся теснились около одного из водителей, у которого через плечо на широком ремне висел аккордеон, по виду явно самодельный. Но аккордеон молчал, молчали и стоящие вокруг люди, кроме Иакова, который говорил, обращаясь ко всем сразу, и все смотрели на него. Теперь, когда Хэл увидел их лица, ему стала понятна реакция Рух; бойцы отряда казались растерянными, а на лицах водителей отражались различные чувства: у кого молчаливое неприятие, а у кого и откровенная злость.
Увидев Рух, Иаков замолчал.
— Что здесь происходит? — спросила она.
— Танцы! — выпалил он. — Как вавилонские блудницы...
— Иаков! — Окрик Рух прозвучал весьма резко. Обведя взглядом остальных, она остановила его на водителях, которые придвинулись плотнее друг к другу и сбились тесной кучкой вокруг парня с аккордеоном.
— Это не праздник, — отчетливо проговорила она, — и не детская игра. Сейчас не имеет значения, что вам позволяет делать ваша община. Это понятно всем, кто согласился нам помочь?
Водители продолжали стоять молча. Аккордеонист, широкоплечий парень с буйно вьющимися каштановыми кудрями, сбросил инструмент с плеча и, перехватив рукой ремень, осторожно опустил аккордеон на землю у своих ног.
— Ну хорошо, — сказала Рух, не дождавшись иной реакции на обращенные к ним слова. — Прошу всех водителей подойти к своим машинам и встать около них. Бойцы нашего отряда уже разбиты на группы, каждая из них должна разместиться в одном фургоне. Начнем отсчет с этой стороны. Тогда группа номер один из подразделения, направляющегося на завод удобрений, занимает этот фургон, группа номер два — следующий, и так далее, пока все группы не будут распределены по фургонам. Затем следующий по счету фургон занимает группа номер один из подразделения, совершающего рейд на склад металлов, и так далее. Сейчас каждая группа подойдет к своему фургону, чтобы познакомиться с водителем. И он, и члены его группы должны знать друг друга в лицо.
Она повернулась, чтобы идти обратно.
— Иаков, Ховард! — позвала она. — Идемте со мной наверх, нам надо закончить наши...
— Подождите минутку!
Перебивший ее голос принадлежал аккордеонисту. Остановившись, Рух обернулась, и тот, оставив на земле свой аккордеон, подошел к ней и ее спутникам. За ним потянулись остальные водители.
— Это он, — сказал аккордеонист, стоя в метре от Рух и глядя мимо нее на Хэла. — Это тот, кого они ищут, верно? А если это он, то разве мы не должны были знать об этом?
— О чем ты говоришь? — спросила Рух.
— Вот о нем, — ответил аккордеонист, указывая на Хэла и глядя ему прямо в глаза. — Разве не из-за него поднялась вся эта кутерьма? А если из-за него, то почему он здесь вместе с нами и собирается принимать участие в деле, ведь само его пребывание среди нас может оказаться очень опасным?
— Этот человек — один из бойцов нашего отряда, Ховард Иммануэльсон, — произнесла Рух. — Если милиция разыскивает его, то она разыскивает и всех нас.
— Но не так, как его. — Аккордеонист взглянул в сторону Иакова, который подошел ближе и встал около Рух с другой стороны. — Они повсюду распространяют его изображения; кроме того, один офицер из Избранных по имени Барбедж, лет сорока, только тем и занимается, что ведет эти поиски. Он поднял на ноги весь район, пытаясь поймать этого Иммануэльсона. Вот я и говорю: держать его в вашем отряде очень опасно, а тем более брать с собой в этот рейд. Он должен убраться отсюда.
— Этот офицер, которого ты назвал Избранным, хотя он один из врагов Господа, — как он выглядит? — спросил Иаков. — Выше меня ростом, черноволосый и щурит сразу оба глаза, когда; богохульствуя, пытается произносить благочестивые речи?
Аккордеонист удивленно посмотрел на него:
— Ты его знаешь?
Иаков перевел взгляд на Рух.
— Это тот офицер, который командовал засадой милиции на перевале, — пояснил Иаков. — Он видел нас обоих, Ховарда и меня.
— Но ищет он именно Иммануэльсона, — настаивал аккордеонист. — Спросите здесь кого угодно. Почему они его разыскивают?