Промысел божий

Когда проехали почти всю Москву насквозь, на набережной Яузы, у обочины показалась патрульная машина. Гаишник вытянул в сторону машины Всеслава полосатый жезл, поманил на обочину.

– Чёрт… – прошептал Всеслав и обернулся к оЙми: – Где твои права?

Она спокойно приняла вправо, мягко затормозила, сказала:

– Есть у тебя бумажка какая-нибудь, по размеру сходная с водительским удостоверением?

– Ты рехнулась? – растерялся Всеслав. оЙми не стала спорить, нагнулась, открыла бардачок у коленей Всеслава, порылась.

– Ага… сойдёт, – и выпрямилась. Всеслав с ужасом увидел у неё в пальцах старую проездную карту на метро. Гаишник уже подошёл к машине, привычно пробулькал положенную скороговорку в окно, которое оЙми уже приоткрыла и протянул руку, ожидая права. оЙми преспокойно сунула ему в натруженную длань бумажку. Мелькнул синий стилизованный поезд на картонке, гаишник вперился в него взглядом. По спине Всеслава потёк ручеёк пота. Он сидел и ждал возмущенного возгласа и думал, как выкручиваться. Но прошло несколько секунд, и гаишник прежним будничным тоном попросил остальные документы. Всеслав недоверчиво взглянул на гаишника. Тот преспокойно держал в руке проездной и ждал. Подвоха не было. Но что тогда было?

Всеслав опомнился и вынул настоящее свидетельство о регистрации машины. оЙми передала его полицейскому. Скоро гаишник вернул документ и проездной, небрежно козырнул и, потеряв к оЙми всякий интерес, удалился. Та сунула бумажки Всеславу, завела двигатель, и как ни в чём не бывало, двинулась дальше.

Всеслав отлепил от сидения мокрую спину и просипел:

– Что это было? С проездным?

– Взмахнула царевна рученькой, да и появились из рукава права.

– Брось. А если серьезно?

– Да мо́рок я навела, – ответила оЙми, глядя на дорогу так же сосредоточенно. – Он просто поверил в то, что ожидал увидеть. А увидеть он ожидал стандартное водительское удостоверение с мордашкой девицы, сидящей за рулем и разрешенной категорией «В», ну и всё остальное в том же духе в документах на машину.

– Погоди, а если он ожидал увидеть пачку «зелёных» вместо прав? А ещё попросил бы открыть багажник и при этом очень хотел увидеть там чемодан ганджубаса и пулемёт?

оЙми усмехнулась, не отрываясь от дороги:

– Успокойся. Фантазии ему на это не хватит. Мозг всё же подсознательно ожидает вещей привычных и обыденных. Не свезло ему на этот раз арестовать террористов-наркокурьеров.

Потрясённый Всеслав не нашёл, что на это возразить.

Когда они уже были в районе Преображенской набережной, Всеслав спросил:

– Так всё-таки, куда мы?

Всё так же не глядя на него, она ответила:

– Уже не далеко. Сам увидишь.

На пересечении Богородского вала и Краснобогатырской улицы оЙми впервые замешкалась на светофоре, когда зажглась зелёная стрелка направо.

– Ты чего? – начал он и тут из-за стоявшего рядом грузовика вынесся огромный чёрный внедорожник, пытавшийся проскочить на уже сменившийся красным жёлтый. Если бы оЙми поехала сразу, как только дали стрелку, он неминуемо влетел бы в них. Всеслав вздрогнул, а оЙми, даже не повернув головы, спокойно двинулась дальше.

– Это они, да?

оЙми промолчала, и лишь когда свернули на Хромова, сказала:

– Это не совсем они, но это то, о чём я предупреждала.

– Да что всё это значит, ты объяснишь, наконец? – не выдержал он, на что она ответила:

– Мы ещё не приехали. Терпи.

Всеслав подумал, что вообще поступил неверно. К нему в больницу заявляется совершенно незнакомая девица, и даже не девица, а чёрт знает что, плетёт нечто бессвязное, обещая всё объяснить позже, и он, с которым, между прочим, происходит тоже что-то неясное, чертовщина какая-то, срывается с места и удирает в неизвестном направлении, введя даже родителей в заблуждение. До него со всей отчетливостью это дошло, представ в очень мрачных тонах.

Он вцепился в ручку двери, лихорадочно пытаясь сообразить, что делать дальше. Ведь его вот-вот куда-то привезут, и там этих «пустых» будет не один-два, но целая орава – кто знает?

– Да не парься ты, Слава-облава, – сказала вдруг своим прежним, насмешливым тоном оЙми, будто он все свои мысли только что высказал вслух. Он опасливо покосился на неё – она была всё так же сосредоточена на дороге. – Как раз со мной тебе сейчас мало что угрожает. И, надеюсь, нас ещё долго не потревожат.

Они выехали на Халтуринскую, затем свернули на Большую Черкизовскую. «Круги нарезает», – с тоской подумал Всеслав. Незадолго до Преображенской площади оЙми свернула в какой-то проулок. Здесь теснились многоэтажки жилого квартала. Машина втиснулась между кирпичной башней и палисадником. Здесь царила густая тень, дорожка была уже явно не для транспорта.

– Приехали, – сказала оЙми и подмигнула Всеславу: сейчас она была той, что и до поездки. Всеслав выглянул в окно и обомлел.

Это был двор, образованный столпившимися вокруг домами. С двух сторон серели хрущёвские пятиэтажки, уныло и горько, словно калеки на паперти, попрекая судьбу и прося одного – немедленного сноса. С другой, той, что смотрели своими фасадами на Черкизовскую, возвышались давешняя башня и длинный девятиэтажный дом. С противоположной стороны двора торчал ещё один дом-башня, а из-за хрущёб, дальше, выглядывали громадные элитные высотки. Но здесь, во дворе, как крепость в окружении стоял старый дом, некогда красного кирпича, теперь же темно-бордового оттенка. Такие дома обычно стоят в деревнях, являя собой последний оплот и знак отличия канувших в Лету «кулаков» и других мироедов. Дом был одноэтажный, крытый железом, выкрашенный зелёной краской. Узкие, эпохи «домостроя», оконца были строго обрамлены не резными наличниками, как, верно, было бы, если б дом оказался деревянным, но кирпичными же выпуклостями. Сам дом был обнесён высоким, метра в два, деревянным забором. Спереди стояли ворота, рядом виднелась дверь для входа. Фасад дома в три окна был освобождён от глухого забора. Вместо него, выступая на полтора метра вперёд, стоял низенький кованый заборчик, давно выкрашенный в тон крыше и своему деревянному собрату зелёной краской, перебегая от одной массивной кирпичной тумбы, каждая с аккуратным навершием из жести, до другой. На фасаде дома, между двумя оконцами, имелся старого образца домовой указатель – жестяной полуовал, обращённый усечённой стороной кверху и подсветка-козырёк. На белом фоне было написано: «Зельев переулок» и стояла цифра 6. Две вырезанные из жести шестёрки также присутствовали на козырьке, глядя вправо и влево. Таким образом, если встать лицом к этому табличному антиквариату, номер дома становился зловещим, а именно 666.

– Нравится? – озорно спросила оЙми, всё это время насмешливо наблюдая за Всеславом. Он обернулся к ней:

– Как он здесь очутился?

Она пожала узкими плечиками:

– Как стоял, так и стоит. Ещё когда здесь село было.

– Но как уцелел? – Всеслав ещё раз оглядел стоящие кругом панельные дома. Вместо ответа оЙми подошла к воротам и скрылась за дверью. По дорожке мимо дома, огибая мазду, прошла бабушка с коляской.

– Скажите, пожалуйста, – обратился к ней Всеслав, – вы местная?

– Не кричи, дитё разбудишь, – сердито отозвалась та, однако притормозила. – А тебе что? – спросила, с подозрением глядя на Всеслава.

– Дом этот… давно тут?

Бабка деловито, по-хозяйски, оглядела дом, затем смерила взглядом Всеслава.

– Давно, ещё до революции тут был, – старуха уже не выглядела раздражённой – Всеслав явно не вызывал у неё неприятия.

– Как же его не снесли? Ведь он…

– А чего его сносить? Эвон что сносить надобно, – и она кивнула на хрущёбы. – А этот ещё постоит, слава богу.

И она покатила свою коляску дальше.

– Хватит торчать без толку, закатывай, – услышал он голос оЙми. Она стояла в распахнутом проёме ворот и улыбалась, смеялась, насмешничала. То есть, похоже, была самой собой.

Он въехал на двор, она закрыла ворота и заложила засовом. Во дворе, в дальнем его углу, присутствовала беседка. И больше ничего. Не было ни грядок, ни огорода, ни сада. К самому дому была пристроена деревянная веранда и она имела широкие окна, обрамлённые самыми настоящими наличниками, выкрашенными зелёной и белой краской.