Сэхсвет

Резкий стук в дверь прервал его размышления. После короткой паузы постучали ещё раз и, похоже, останавливаться не собирались. Мэйтт открыл дверь.

– Мисс Мортейна, что…

Учительница мягко, но решительно толкнула его в грудь, заставляя отступить вглубь туалета, и сама шагнула внутрь, заперев за собой дверь.

– Нет, это вы мне скажите «что», мистер Уолли! – Она сердито смотрела на него, хмуря лоб. Большим пальцем указала на дверь: – Вы можете объяснить, что там только что произошло?

Мэйтт молчал. Он мог объяснить, но не знал, стоит ли рассказывать правду. Не знал он также, как на правду отреагирует мисс Мортейна. И как солгать так, чтобы ему поверили, он тоже не знал. Тупик.

Думай. Думай.

– Мистер Уолли?

– Да?

Видимо, что-то отразилось на его лице, поскольку мисс Мортейна сделала шаг назад, а на лицо её легла тень страха. Она сделала глубокий вдох и тихо сказала:

– Хорошо. Я перефразирую вопрос и требую, чтобы вы дали мне чёткий ответ. Мистер Уолли, мы… дети в безопасности?

Мэйтт не сразу понял, что она имеет в виду, – дошло только через несколько секунд.

Дожил. Теперь тебя подозревают в терроризме.

– Если вы, мисс Мортейна, подозреваете во мне террориста, то очень глупо с вашей стороны спрашивать меня об этом вместо того, чтобы обратиться к патрульным, вы не находите?

Учительница ахнула, но Мэйтт поднял руку в успокаивающем жесте и торопливо сказал:

– Нет-нет. Клянусь Создателем, я не террорист. Дети, как и вы и остальные пассажиры, в абсолютной безопасности. Но я и не гид, как вы уже, наверное, поняли. Поговорим? Обещаю, я расскажу вам правду.

Мисс Мортейна кивнула и, не сводя глаз с детектива, села на невысокую тумбу. Мэйтт присел на корточки напротив, чтобы оказаться чуть ниже. Простой психологический приём, позволяющий собеседнику почувствовать себя чуть более комфортно.

– Я вас слушаю, мистер Уолли. – Она скрестила руки на груди. – Кстати, это хоть ваше настоящее имя?

– Да. Я солгал вам только о своём роде деятельности и цели моего присутствия здесь.

– Так... и кто же вы на самом деле, и что вам тут нужно? – Мисс Мортейна прищурилась.

– Я законник, – помедлив, произнёс Мэйтт и увидел, как мисс Мортейна расслабилась. Может быть, она не поверила ему, но её первой реакцией было именно облегчение.

На Мэйтта накатило неожиданное вдохновение:

– Я не могу, к сожалению, рассказать, зачем я здесь и зачем мне нужно на Полюс. Скажу только, что это работа под прикрытием, и никто, кроме одного человека – моего непосредственного куратора в этом деле, – не знает об истинной цели моего присутствия на этом ТМП. По этой же причине я не мог воспользоваться другими методами – я должен оставаться абсолютным инкогнито. Мне придумали легенду – кстати, Ареасс именно по этой причине не смог присутствовать в вашей поездке. Не волнуйтесь, с ним всё в порядке, – успокоил Мэйтт собиравшуюся что-то сказать женщину. – Его аккуратно… заняли другими делами, и уже сегодня, скорее всего, он будет у себя дома. Так вот, по легенде, я действительно должен был провести экскурсию, чтобы не вызывать никаких подозрений – и я даже подготовился, уверяю вас, но…

Смешивая правду и ложь в крутой коктейль истории в духе среднестатистического сериала про законников, Мэйтт на миг задумался, стоит ли касаться столь личной темы. Интуиция подсказывала, что да – это именно то, что окончательно заставит мисс Мортейну поверить в правдивость его рассказа:

– …но на днях ушёл мой сын.

Учительница ахнула, прикрыв рот ладонью, и Мэйтт понял, что попал в яблочко. Нужно дожимать.

Пытаясь подавить возникший в горле ком, Мэйтт продолжил:

– Да. Его звали… впрочем, это сейчас не важно. Ему было всего десять лет, и… вы понимаете, почему мне так трудно взаимодействовать с этими детьми? В каждом из них я вижу своего сына. В каждом – сотни путей, которыми они могут пойти, а мой сын – уже нет. Тысячи шансов реализовать себя, которыми они могут воспользоваться, а мой сын – нет. Знаете, я даже немного злюсь на этих ребят, хоть и понимаю, что это иррациональная злоба. Просто… они есть. Жизнерадостные, полные надежд, амбиций и мечтаний, пока крошечных, но со временем каждый из них чего-то достигнет в этой жизни. Они есть, – повторил он. – А моего сына нет.

Мэйтта будто прорвало, и его рассказ уже больше походил на исповедь. Всё то, что он переваривал в себе все эти дни, о чём не мог поговорить с Мишель, потому что боялся, что высказанными вслух словами он окончательно материализует то несчастье, которое с ними случилось, – всё это он теперь выплёскивал на почти незнакомого ему человека. Он словно приоткрыл в себе некий шлюз, в котором скопилась отравленная едкими токсинами горя вода, и сейчас эта вода вытекала наружу, очищая тем самым разум и сердце бывшего отца.

Мисс Мортейна села на пол рядом с Мэйттом, безжалостно сминая выглаженное платье, и положила ладони на плечи детектива. Он посмотрел в её лицо и с изумлением обнаружил, что глаза мисс Мотрейны полны слёз.

– Мэйтт… – Она впервые назвала его по имени. – Прошу, не надо больше ничего говорить. Я… ведь у меня тоже… всего лишь полгода назад…

Женщина разрыдалась, и Мэйтт, потянувшись рукой в успокаивающем жесте, вдруг понял, что тоже плачет. Он обнял мисс Мортейну, а она обняла его, обхватив руками за шею, и уткнулась лицом в плечо, роняя слёзы на пахнувший одеколоном и нервным потом джемпер.

Последний раз в жизни Мэйтт плакал здесь, в бешено несущемся на Полюс ТМП, на полу просторной туалетной комнаты пятого вагона, обняв практически незнакомого ему, но такого близкого в своём горе человека. И почему-то это казалось правильным.

* * *

Они сидели друг напротив друга на тёплом полу. Мэйтт держал ладони Джейн Мортейны в своих, гладил твёрдые, сухие руки, покрытые паутиной морщинок, и ждал, когда женщина начнёт говорить. Спустя минуту Джейн начала:

– Её звали Элиза. Она была… носителем. Вы хорошо знакомы с СГЧ?

Мэйтт покачал головой. Он слышал об этом синдроме, но только в самых общих чертах – эта болезнь была редка, ужасна и неизлечима. Мисс Мортейна всхлипнула:

– Тогда я вам расскажу. Синдром горящего человека – жуткое заболевание. Оно чрезвычайно редкое, и не представляет опасности, если не переходит в острую фазу. Но как только это происходит, кровь у него начинает вскипать и… я достаточно хорошо изучила эту тему. Я видела фотографии тел больных – ещё тех времён, когда Стариков и в помине не было, – по их венам будто пустили раскалённое масло или кислоту, а внутренние органы были сплошь покрыты волдырями и ожогами. Кровь вскипает за несколько секунд, почти мгновенно, и дальше «варится» уже труп. Но самое страшное – человек является носителем СГЧ всю жизнь, и переход в острую фазу может произойти в любой момент. Это всё равно что сидеть на бомбе замедленного действия без возможности взглянуть на таймер, гадая и надеясь, что число на нём больше отмерянного тебе Создателем.

Когда Элизе диагностировали СГЧ, я… мы не сразу осознали, что это правда. Слишком уж нереальным казалось происходящее – в мире всего пара десятков тысяч человек могут «похвастаться» таким диагнозом. Каковы были шансы, скажите мне? Но когда пришло понимание, что это не ошибка, я фактически сдалась. Я, – но только не Элиза. Она приняла диагноз стоически, и ни на миг – слышите, ни на миг! – не опустила руки. Она сделала себе татуировку. – Мисс Мортейна коснулась правого запястья и улыбнулась сквозь слёзы. – Человек с горящим сердцем в руке. Она говорила: пускай я сгорю, но сделаю это ярко. Это стало её девизом по жизни. Элиза хваталась за любые возможности реализовать себя, а идеи фонтаном били из неё. Она встретила замечательного молодого человека, который поддерживал её во всём, несмотря на страшный диагноз. У них должен был родиться ребёнок, и… носителям не рекомендуется заводить детей, СГЧ передаётся по наследству в семидесяти процентах случаев, но им повезло – у ребёнка, точнее, у эмбриона, болезнь отсутствовала. Элиза радовалась этому, и тому, что её дитя поможет сделать важные шаги на пути в борьбе с СГЧ. Но…