Сэхсвет

Наверху что-то загрохотало, и послышался топот детских ног по лестнице. Через минуту несколько запыхавшийся мальчуган уже сидел за столом, болтая ногами.

– Что ты там делал, малыш? – спросила Мишель. – Откуда грохот?

– Я строил башню, но на неё напал монстр, и она погибла, – ответил Дарри, ковыряя вилкой пирог. – Кстати, мне нужны новые кубы. Старые совсем не держат.

– Ну… надеюсь, мы что-нибудь придумаем. Что скажешь, Мэйтт?

Мэйтт притворно захрапел, чем вызвал заливистый смех сына. Мишель несильно шлёпнула мужа полотенцем. Впрочем, она тоже улыбнулась.

– Да, мы определённо что-нибудь придумаем, – сказал Мэйтт, отправляя кусок пирога в рот. – Ох. Очень вкусно. Ты потрясающе готовишь!

Он подмигнул Дарри – мол, смотри, как надо. Тот незамедлительно последовал его примеру:

– Да, мам, пирог и вправду очень вкусный.

Мишель расхохоталась.

– Ты ведь ещё не съел ни кусочка! Это папа тебя научил?

Мэйтт сидел с невозмутимым видом, глядя в окно. Попытался улыбнуться, и не смог – мышцы заныли с новой силой.

* * *

В доме царила полная темнота. Смарт-окна были включены, фильтруя яркий свет рекламных объявлений. Единственными звуками были барабанящий по крыше дождик и лёгкое, приглушенное шумоподавителями поскрипывание кровати в спальне родителей. В эту самую минуту они делали друг друга ещё счастливее.

…Они лежали на спине, мокрые, переставшие быть одним целым два довольных человека. Мэйтт гладил Мишель по бедру, её рука у него на животе заставляла вздрагивать каждый раз, когда она шевелила пальцами. После одного такого движения Мэйтт прошептал:

– Женщина, ты напрашиваешься.

– Да? Как ты догадался? – Рука Мишель скользнула ниже, и Мэйтт застонал от наслаждения.

– Прекрати издеваться надо мной. И потом, я сомневаюсь, что смогу ещё раз. По телу как будто каток проехал.

– Бедняга. Ладно, патруль покидает опасную зону. – Она переместила руку на грудь мужа. – Кстати, ты уже опробовал новый имплант?

– Да, сегодня на стадионе. Пробежал тысячу за минуту с хвостиком.

– Впечатляюще.

– Ага. Анрри сказал, что это ещё не предел. Как только имплант полностью адаптируется… ребята из отдела думают, что я выйду из пятидесяти секунд. Даже ставки делают, засранцы.

Женщина хмыкнула, расслабленно зарывшись пальцами в волосы на груди мужа.

Они молчали какое-то время.

А потом из тёмного угла комнаты вышел Старик.

– Не-е-ет… нет-нет-нет, только не это… – зашептала Мишель и в испуге подскочила на кровати. Мэйтт опустил руку, уже потянувшуюся к парализатору, лежащему в прикроватной тумбе. Сердце заколотилось в грудной клетке, стало тяжело дышать.

– Доброй ночи, – произнёс Старик. – Прошу прощения, что прерываю вас.

На глаза Мишель навернулись слёзы. Она посмотрела на Мэйтта, словно ожидая, что он сейчас улыбнётся, а Старик снимет дурацкую, настолько реалистичную, невероятно реалистичную маску, и там окажется один из приятелей Мэйтта. И он тоже улыбнётся, и окажется, что это просто неудачный розыгрыш.

Мэйтт вздохнул. Он будто прочёл её мысли и медленно покачал головой. Старик терпеливо ждал.

– Кто… кто из нас? – выдавил из себя Мэйтт.

– Дарри.

Мэйтт быстро зажал рот Мишель ладонью, подавив пронзительный крик в зародыше. Но она продолжала беззвучно кричать, вырываться. Мишель попыталась укусить его за ладонь, хлестала руками по телу. Мэйтт не обращал на это никакого внимания – голова стала тяжёлой, всё вокруг плыло, глаза застлала туманная пелена. Практически не осознавая, что он делает, Мэйтт провёл пальцем по сенсорной панели прикроватной тумбочки, выводя шумоподавители на максимум, и отпустил жену.

Ему редко доводилось слышать подобный крик – преисполненный боли, дикий, невыносимый. Хотелось сбежать, только чтобы он прекратился. Мишель кричала, кричала… и вдруг смолкла. Покачиваясь, жена встала с кровати и направилась к Старику. Пройдя сквозь него туда и обратно, она всхлипнула и опустилась на кровать. Кисти женщины сжимались и разжимались, комкая белоснежные простыни. Она что-то тихо бормотала, но Мэйтт разобрал только два слова: мой Дарри.

Он сел рядом с женой, обняв за плечи. Прошептал: тише, милая. Успокойся. Но сам он был спокоен только внешне. Старик молчал.

– Что случится? – Мэйтт поразился, насколько низкий и хриплый у него голос.

– Убийство.

Мишель взвыла, зашедшись в рыданиях.

Мэйтт стиснул зубы так, что они скрипнули. Что?

– Кто… какая мразь? Зачем?

Старик молчал.

– Отвечай, ты, призрачное дерьмо! – Мэйтт бросился бы на голограмму, если бы это произвело хоть какой-нибудь эффект. Он вскочил на ноги. – Кто это сделает?

Нет ответа. Старик ждал только одного вопроса и не собирался отвечать на другие.

– Вы уже давно не программа! – заорал Мэйтт. – Просто ответь мне на один сраный вопрос…

– Когда?

Мишель произнесла это тихо, но Мэйтт услышал. От её голоса мурашки забегали по коже. Голос смирившегося со страшной участью человека. Старик повернулся к Мишель.

– Завтра, в двадцать три пятьдесят две. У Дарри есть выбор. Он может уйти со мной или умереть здесь. Подумайте как следует, и завтра, когда я приду, сообщите о своём решении. В ваши чипы уже поставлены метки компенсации. Жаль, что так вышло. Удачи.

Старик отступил назад и исчез.

Мэйтт стоял, сжимая кулаки, готовый громить всё вокруг. Но тут силы покинули его. Он опустился рядом с плачущей женой и снова обнял её. Так они просидели почти до рассвета.

* * *

Утро выдалось мрачным и пасмурным – во всех отношениях. Свинцовые тучи низко нависли над Крейсом, всё вокруг было уныло и серо, как будто кто-то выключил краски.

Мишель готовила завтрак для Дарри. Малыш должен был вот-вот проснуться, и Мишель торопилась, от чего всё ещё больше валилось у неё из рук. Его последний завтрак, подумала она, и в очередной раз разрыдалась, роняя слезы на лезвие ножа.

Она не стала сегодня рано будить Дарри, хотя он должен был идти в школу. Вместо этого Мишель позвонила классной руководительнице, мисс Сьюри, и сказала, что Дарри неважно себя чувствует. Когда мисс Сьюри пожелала мальчику скорейшего выздоровления, безутешная мать едва смогла сдержать слёзы.

После короткого утреннего разговора с Мэйттом они решили, что не будут говорить Дарри. Незачем пугать малыша, особенно если ничего нельзя изменить. Пусть он ничего не знает, а потом… просто… Мишель даже мысленно не могла закончить фразу.

Наконец завтрак был готов – яичница с хрустящими мясными полосками, по краям тарелки выложены смайлики ореховой пастой. Именно так любил Дарри.

– Мам?

Мишель вздрогнула, от неожиданности выронив вилку, и обернулась. Дарри стоял босиком на полу, в смешной оранжевой пижаме, и тёр кулачками сонные глаза.

– Ты напугал меня, апельсинчик, – сказала Мишель, с трудом заставляя голос звучать ровно. Она через силу улыбнулась. – Ты почему вскочил так рано?

– Ты не разбудила меня в школу. – Дарри зевнул. Потом он внимательно посмотрел на маму. – Мам, ты что, плакала?

– А… не обращай внимания, – ответила Мишель, смахивая слезинки. – Я просто резала лук. Ты же знаешь, какой он кусачий. А по поводу школы… звонила мисс Сьюри. Она неважно себя чувствует, поэтому занятий сегодня не будет.

– Ура! – закричал Дарри. Сонливость с него как рукой сняло. – То есть, я хотел сказать, жалко мисс Сьюри, надеюсь, она скоро поправится, – добавил он смущённо.

Глядя, как Дарри со счастливым видом забирается на стул, Мишель опять чуть не разревелась. И снова ей пришла в голову мысль – у кого может подняться рука на такого чудесного ребёнка? Где ты, Создатель?

– А где папа? – спросил Дарри. – У него же сегодня выходной. Вчера он обещал, что расскажет, как лучше прятаться.

– Его вызвали на работу. Какое-то срочное дело, но он обещал вернуться через пару часов. Весь сегодняшний день мы проведём вместе, обещаю.