Тетрадь с гоблинами

– Мароган II Ослепительный, – сказал я. – Если быть точным.

Валентин Павлович выронил маркер.

Со всех сторон послышалось с десяток «Чего-чего?»

– Отец его – Мароган Хмурый – погиб в Битве кланов, поверженный непокорным войском своего кузена. Он так и не реализовал мечту о царствии орвандцев, и дело довершил его сын. – Я повернулся к членам комиссии. – Прошу меня простить, что задумался. Я выбирал форму доклада для столь широкой темы.

– Да как вы смеете исправлять… – начала было завуч, но Лысый поднял руку.

– Продолжайте, молодой человек, – мягко сказал он, – расскажите нам о древних орвандцах.

– С превеликой радостью. По утверждению историка Хижами Морескьо и его последователей, цивилизация орвандцев сформировалась задолго до шумерской и простиралась на протяжении всего течения Дуная. Об их технологическом и культурном уровне мы можем только гадать, ибо некое событие поставило точку в развитии древнеорвандского общества, благодаря чему вперед вырвались египтяне, а затем – греки.

Я набрал полную грудь воздуха.

– То время кануло в Лету, подобно Атлантиде. Некоторые считают, что Древняя Орвандия – и есть Атлантида, а древние орвандцы – атланты, но это «по меньшей мере, странно» – именно так ответил Александр Берг, доктор наук Бьенфордского университета журналисту газеты “Культура Орвандии” на вопрос об Атлантиде в интервью, опубликованном 31 ноября 2013 года.

– Ого… – сказал кто-то из одноклассников.

– Археологи по сей день находят древнеорвандские руины, их связывают с разрушениями, произошедшими много тысяч лет назад, хотя данных о полноценной войне нет, лишь о мифическом противостоянии Богов и Теней.

И еще:

– Кто разрушил пол-Орвандии незадолго до того, как Золотая эпоха подошла к концу? И какую роль в этом играл Шар? Ответы на эти вопросы нам еще предстоит узнать. А теперь – к фактам.

Жестикулируя в стиле Шопенгауэра[19] и прогуливаясь между партами, я произнес еще несколько круто сформулированных фактов, затронул ключевые вехи орвандского Средневековья, в двух словах описал важные битвы и великих царей, еще раз упомянул Марогана Ослепительного. Из моих уст лилась интересная и всеобъемлющая история. А когда я понял, что со слушателей достаточно, медленно вернулся к своему месту и сел.

Господи боже мой, КАК ЖЕ Я КРУТ!

Оказалось, что Каноничкин – тот еще крепкий орешек! Угрюмов исходил желчью, Рома с остальными аплодировал, Аннет… смотрела в телефон.

– Молодец, Каноничкин, – сказал Валентин Павлович растерянно. – Хижами Марескьо, кстати, вел археологию в университете Валентина Павловича. Что ж… пятерочка тебе. Думаю, никто спорить не будет.

– В смысле?! – завопил Угрюмов. – Вы этого не задавали!

– Ну и что? За такие познания можно поставить даже две пятерки. Что скажете, Маргарита Константиновна?

На Угрюмова зашикали. Иськин сказал: “Канон – мозгогон”.

Дыбыдыщ пялилась на меня, выбирая между взрывом злобы и взрывом гнева. Наконец вся троица поднялась и, ничего не сказав, вышла из класса. Лысый напоследок улыбнулся, а красивая женщина шепнула: “Молодец”.

– Так их! – сказал Иськин.

– Канон красавчик!

– Догони Дыбыдыщ и всыпь ей как следует!

– Тихо, ребята, тихо, – успокоил Валентин Павлович ликующую толпу. – Продолжим урок. Каноничкин, – он посмотрел на меня, – это было нечто.

– Откуда ты все это знаешь? – прошептал Рома.

Я не ответил. То, что я стал гением эрудиции, меня самого застало врасплох. Забытые знания, словно дисциплинированные солдаты, собрались и заняли боевую позицию в моей голове.

Научно доказано, что информация из головы не исчезает. Она распределяется по дальним отсекам мозга. Следовательно, вытащить ее можно. Что повлияло на меня? Магнитные бури? Стресс? Воротник Раисы Мельберновны? Я покосился на тетрадь. Неужто какой-то из корфов все-таки помог мне и тут? Пролистав все страницы, я обнаружил изменения на одной из них.

Билиштагр, который “поможет принять решение”. Возле него появился нарисованный ручкой прямоугольник и надпись: “Положить телефон сюда. Надеть наушники”. Я посмотрел по сторонам. Валентин Павлович расхаживал в другой части класса, и в мою сторону не смотрел.

– Подвиг Каноничкина переплюнуть будет сложно, – говорил он. – Но все-таки: кто скажет, что такое “Хачбун”?

Пока кто-то отвечал (а я вдруг понял, что опять ничего не знаю), я подключил наушники к телефону и положил его в прямоугольник. Линии оказались подогнаны четко под контуры гаджета.

Поначалу ничего не происходило, я просто наслаждался шумоизоляцией наушников. Но потом послышался треск, как в старом радио из гаража. И голос – из глубины, из чертовской глубины – грубый и рычащий:

– Тем гордиться тебе не стоит.

Тетрадь не была подключена к электричеству, никаких блютузов и вай-фаев у нее не предполагалось.

– В чем? – тихо спросил я.

– По опасному пути идти не отваживайся, – сказал голос. – Блага, данные землею, принимай. Блага, данные Шаром, отринь, ибо ведут они к упадку, к вечному туману. Своим чередом позволь идти событиям.

– Это Билиштагр? Вы про урок истории?

БАЦ!

Мне в голову прилетел огрызок яблока. Треск в наушниках оборвался, надпись на развороте исчезла. Я обернулся. Главный подозреваемый – Тема Крупный – сосредоточенно дремал.

Я снял наушники. Постойте… Что-то не клеится. Я ведь сижу у окна, справа от него. Окно закрыто. А яблоко… Прилетело слева. Понимаете? Виновник не в кабинете, снаряд прилетел с улицы. Я повернул голову и обнаружил, что улицы за окном нет.

– Э, – сказал я.

За деревянной рамой был еще один класс. Как будто вплотную к нашей школе пристроили еще одну, и сделали это за секунду.

Там, за партами, сидели незнакомые ученики; у доски вел урок учитель. А на меня глумливо смотрел школьник с разноцветными глазами, крутя в руках яблоко. Я не испытал удивления или шока. Эта картина очаровала меня.

Действительность замерцала серой рябью.

Я оказался по ту сторону окна.

Глава 8. Маэстро альтернатив

Сижу в классе. В руке яблоко. Передо мной распечатки неоконченного романа. Я смотрю в окно и мечтаю.

– Каноничкин! – говорит учитель.

Встаю.

– Да?

– Что я спросил?

– Не знаю.

Я правда не знаю. Не слышал, а может – не хотел слышать. Осточертело. Хочу в далекие страны. Да и в ближние. А еще больше – в те, что существуют внутри меня.

– Кто бы сомневался, – говорит учитель. Его лысина тусклее, чем огонек в пыльных светильниках. – Яблоко убери. Ты в классе, а не в столовой. – И почти сплюнул: – Каноничкин.

Меня ничего не удивляет. Будто бы это нормально – оказаться в другом классе, в другой школе, с другими учениками. Я знаю их имена: со мной рядом Рома. А это, впереди, Вася. У меня разноцветные глаза. И серая судьба.

– Иди к доске.

– Я не готов.

– Ты у нас не пирог, чтобы быть готовым.

Учитель жестко бьет указкой по столу. Я кладу яблоко на парту, встаю. Слышу издевательский смех задних парт.

– Канон-лохотрон!

Мне кажется чужим то, что я вижу. И те, кого я слышу, – мне чужие. Я должен вернуться обратно, в свою школу, к Роме, к ребятам, к уроку Валентина Павловича. Но решимости нет. Сейчас все так, как должно быть.

– Всем молчать! – требует учитель, когда бесконечные шутки в мой адрес сливаются в монотонный гул оскорблений.

– Покажи на карте самую высокую точку Азии. Детский вопрос, рекомендую не оплошать.

Рома шепотом дает мне подсказку. Я смотрю на широкое полотно на доске, на карту мира, и не вижу высоких точек. Но я понимаю другое: с картой что-то не так.

Орвандия отсутствует. А ведь она должна быть прямо-о-о… Стоп. А где, собственно, ей следует быть? Я растерянно смотрю на учителя.

– Я… я не знаю, – говорю я.

19

Откуда я вообще знаю, как жестикулировал Шопенгауэр?!