Джентльмен

На полянах и в гуще леса мелькали дачки.

– Пять. Четыре. Три. Два. Один. Ноль! – возбужденно воскликнул Бурский.

Желая подстраховать оператора, Шатев нацелил вниз объектив старого своего «Пентакона» и при счете «Ноль!» щелкнул затвором. В этот миг внизу проплыла двухэтажная дача с бревенчатыми стенами, а затем снова, без конца и края, потянулся лесной массив.

– Кажись, не промахнулись! – проговорил Шатев.

– Нормально, – ответил Бурский и махнул оператору, чтобы прекратил съемку.

– Дальше лететь куда? – спросил пилот. – На ту же поляну к дровосекам?

– А как вы потом возвращались в Пловдив?

– Вдоль русла Сухой реки. Там болтанка меньше.

– Тогда возвращайтесь на вертодром.

– Минутку! – вмешался Шатев. – По-моему, ни к чему нам снова пролетать над этой роскошной дачкой.

– Ты прав.

Через четверть часа летели уже над Пловдивом. Перед посадкой Шатев шепнул пилоту:

– Слушай, Манчо. Постарайся до конца года молчать о нашем путешествии. Чтоб даже во сне не проговорился, ладно?

– Я во сне в другие места летаю, – улыбнулся Манчо и лихо заложил крутой вираж.

Из кабинета начальника вертодрома Бурский поспешил связаться с полковником Цветановым. Доложил обстановку, спросил, ехать ли немедленно к двухэтажной даче (на машине это займет не больше часу) или навести сначала необходимые справки, сориентироваться…

– Какие еще справки? В чем ориентироваться? – удивился полковник. – Может быть, никаких справок и не понадобится. И пилот мог ошибиться на несколько секунд, и Кандиларов, если это его записка… Надо пока только присмотреться к даче. Действуйте согласно обстановке, но будьте осторожны. Не спугнуть бы птичку!

Сразу после напутствия полковника Бурский позвонил Лилкову, который вскоре присоединился к группе.

– Он может оказаться нам полезным, – словно в оправдание, сказал Бурский Шатеву. – Все-таки местный, знает тут каждую кочку.

Капитан деликатно промолчал. А минут через пять Лилков, тяжело дыша, втиснулся на заднее сиденье их машины.

Ни на минуту не смолкая, Лилков принялся восхищаться всем подряд: дорогой (недавно дотянули асфальт до самого курорта), Родопами (лучшие горы в Европе, а может, и в мире), дивными окрестностями Старой Церкви (сюда стекаются истинные любители природы – в отличие от снобов, предпочитающих Пампорово). Затем Пухи перешел к всевозможным историям из журналистской практики, большей частью невероятным. Рассказал о несуразных фразах, об опечатках, в которых повинны бывают наборщики (известна их страсть к пикантным словечкам: заменил всего одну букву в слове – и скандал, а виноват журналист).

Время от времени Бурский и Шатев вежливо улыбались остротам Лилкова, занятые своими мыслями. Кинооператор на переднем сиденье, кажется, задремал. Когда цель поездки была уже близка, Бурский дотронулся до плеча Пухи.

– Послушай, – сказал он серьезно, – если питаешь иллюзии, что мы пригласили тебя прошвырнуться на лучший в Европе, а может, и в мире курорт, ты глубоко ошибаешься.

– Кстати, об этом курорте я вам такое расскажу! – мигом переключился Лилков, но Бурский перебил:

– После. А сейчас слушай. Возле Старой Церкви, на даче, кажется, совершено тяжкое преступление.

– Тот – ну, который в пещере? – смекнул Пухи.

– Похоже. Пока это лишь подозрение. Надо действовать так, чтобы не вызвать подозрений, понял? Думаю, мы сойдем за съемочную группу. Я, допустим, сценарист… Ники – помощник режиссера, кинооператор у нас настоящий. А ты – ты якобы режиссер. Согласен?

– Стоп. Не пройдет. Сторожем курортных дач работает Иван, мой старинный приятель. Он меня знает как облупленного.

– Тогда ты будешь сценаристом, а я – режиссером. И запомни: мы подыскали натуру для фильма из жизни партизан. Надо присмотреть дачу, на которой будет скрываться от жандармов раненый, отставший от партизанского отряда. Время действия – осень сорок третьего… Впрочем, не мне тебя учить, ты и сам фантазер классный. Главное, палку не перегни, не переиграй. Ясна задача?

Пухи молча кивнул, проникаясь серьезностью предстоящей операции.

Вдали уже показался отель «Горицвет», ближайшее к шоссе курортное здание.

– Знаешь, – сказал он Бурскому, – можно обосноваться здесь. Переночуем, обговорим все в деталях. А там и мой Иван заявится – он ежевечерне причащается тут в ресторане.

– Что скажете, ребята? – обернулся к коллегам Бурский.

Машина остановилась. Шофер пошел умываться к чешме, звонкая струя воды, вытекающая из железной трубы, одна нарушала обступившую их тишину.

– Согласны. Ох, благодать! – воскликнул Шатев, оглядываясь вокруг.

– А воздух, воздух – хоть с хлебом его ешь, как сказал поэт… Только вот найдутся ли свободные номера? – засомневался оператор.

– Я же вас предупредил, что здесь не Пампорово со всякими там гранд-отелями, саунами и кегельбанами. Это местечко называлось когда-то Карабалкан, а после свержения османского ига стало Чернатицей. Бьюсь об заклад, что сейчас, не в сезон, в «Горицвете» все номера пустуют. На горячую ванну или хотя бы на душ не рассчитывайте. И туалет – а точнее, нужник – один на всех, вон он в сторонке виднеется. Так что добро пожаловать!

Ресторан был закрыт, зато все комнаты – действительно свободны и даже не заперты. Дежурного не было, и Лилков щедро выделил каждому по отдельному номеру. Разместившись, вся группа, оставив шофера (у машины забарахлил мотор), двинулась по направлению к даче.

– Погуляли, водички горной испили, вот и взыграл аппетит, – говорил Шатев. – Интересно, что будет в ресторане на ужин…

– Котлеты, – ответил Лилков. – А на гарнир фасоль. Круглогодичное меню бай Янко, он здесь сразу в трех ипостасях – и повар, и официант, и хозяин гостиницы. По части напитков тоже не ожидайте чудес – красное вино да ментовка, ничего иного здешние лесорубы не употребляют.

Солнце склонялось к верхушкам деревьев, неподвижно замерших в полном безветрии. Даже птицы умолкли. Сквозь темные стволы и золото листвы показались наконец бревенчатые стены двухэтажного добротного дома.

Отсюда, с земли, местность выглядела незнакомой, но Бурский еще издалека заметил «свою» дачу и, когда приблизились к ней, сказал:

– Вот это дом так дом.

Лилков, взглянув на приятеля подозрительно (не очередной ли розыгрыш?), подключился.

– Значит, здесь? Правильно сориентировались. Эта дача принадлежала господину Кондюкову, богачу, белоэмигранту, в тридцатые годы он был тут лесопромышленник известный. Ворочал большими делами… Да-а-а, его дачка вполне годится для моего сценария. Когда-то у нее даже собственное название было – «Горный цветок», помню, табличка висела – и на ней буквы славянской вязью. И не дачей звалась, а виллой.

– А до Кондюкова чья она была? – спросил Бурский.

– Он ее построил для молоденькой любовницы. А сам уже был полупарализованный старик. Вот отгрохал дворец, верно? Как видите, размах купеческий.

– Он еще жив? – наивно поинтересовался оператор.

– Кто, Кондюков? Да ему перевалило бы за сотню.

Нет, скончался еще во время войны. А дача с тех пор переходила из рук в руки.

– Кто теперь владелец? – спросил Бурский.

– Это знает Иван.

Они спокойно осмотрели и сфотографировали красавицу-дачу со всех сторон. Ставни на окнах закрыты, на двери висел замок.

– Когда строили, – продолжал Пухи, вжившийся в роль сценариста, – господин Кондюков позаботился о глубоком погребе, чтобы хранить там вина. Конечно, не ментовку и наше красненькое, а шампанское, мозельское, французский коньяк. Хорошо бы показать погреб в моей картине, да жаль, он давно пуст!..

Возвращаясь в отель, они еще издали почувствовали запах жареного мяса, и Шатев, ускорив шаг, воскликнул, что готов съесть сразу пять котлет.

– Не одолеешь, – ответил Пухи, – у бай Янко они преогромные.

– Тогда шесть!

В пустом ресторане они заняли столик и с аппетитом принялись за ужин. Все оказалось необыкновенно вкусным. Вскоре появились и лесорубы – живописные, почти как в вестернах, – не преминул заглянуть на огонек и Иван, которого Лилков тут же пригласил в компанию. Ивана он представил как бывшего управляющего курортом, занимавшего сей ответственный пост лет двадцать назад. Это явно польстило гостю. После второй рюмки лицо его раскраснелось, он разговорился. Сказал, какая для него большая часть – беседовать с работниками кино, которые приехали из самой столицы «прославить курорт». Может, и его самого заснимут для фильма о партизанах?