Огонь каждому свой

Он поставил на стол миску с копчёной олениной и налил в чашу горячего глинтвейна, который славился ещё во времена древнего Рима. Всё это время Бруно молчал, пытаясь распознать хозяина жилища. В конце концов, время для его проповедей ещё впереди.

– Подкрепитесь, отче, не долго уже мести метелям, и двинетесь дальше в свой путь. Мои братья ушли на дело, вернутся не скоро, располагайтесь вон на той лавке. Время здесь течёт медленно, зато сны – сладкие! Женщины снятся. С этим здесь напряжёнка, господин монах! – И одноглазый рассмеялся во весь свой кривозубый рот. И продолжил: – А что ещё может сниться человеку, повидавшему столько насилия и несправедливости, лишённого детства, юности, повидавшего рабство, муштру, тюрьму?

Он махнул рукой, и вышел на двор, оставив своего постояльца. Подкрепившись, Бруно заснул под мерный треск камина и всполохи его огня, отражавшиеся на стенах.

И снится ему сон: идёт он, якобы, по лесу вместе с разбойником, а тот ему и говорит:

– Зачем тебе куда-то идти? Посмотри, какие здесь места, какие деревья! Если ты хочешь проповедовать, то они – самые лучшие слушатели на земле, вот, послушай, как они хлопают в свои ладоши

– Но о чём я буду с ними говорить?

– Это не ты будешь говорить, они тебе всё расскажут сами. Деревья, лес – это наша жизнь. Иной путник идёт между ними, не зная дороги – и заблудится, хотя, совсем рядом жильё стоит. А иной знает – и пути ему все открыты.

Оглянулся Бруно на спутника своего – всё тот же глаз перевязанный, борода, грубые черты лица, а за спиной – крылья! Большие белые, из перьев.

– Вот ты думаешь, что сам по дороге идёшь, – продолжал разбойник с крыльями, – нет, это Господь тебя ведёт. Во всём его воля – кому-то отмерено спасать души, а кому-то кошельки

– У него что – сто тысяч рук, чтобы поспеть вести каждого?

– Зачем? Он всего лишь у каждого в голове живёт. У одних хорошая голова, красивая, и ему там лучше живётся, у других голова не очень. Хочешь попробовать как это?

– Хочу

– Полезай на дерево

Они забрались на высокое дерево, откуда была видна округа, и стали смотреть вокруг

– Чу, насторожился крылатый, – идёт кто-то! Взгляни-ка, какой-то богатей расфуфыренный, а на боку-то что? Кисет с золотом. Веди его к тому дереву. Так, так, а теперь цепляй веткой за кушак кисета… Получилось!

Кисет и вправду выпал возле дерева. Прошло некоторое время.

– А там, – продолжал крылатый, – смотри – нищий какой-то идёт вроде тебя, веди его к этому дереву.

Нищий и вправду пошёл к тому месту, расположился к тому дереву отдохнуть, достал из мешка сало и лук, как вдруг увидел кисет. Открыл его, обрадовался, оглянулся – в округе никого, прошептал молитву: Спасибо тебе, Господи, и побежал скорее к дому. Шёл бродяга, увидел оставленную трапезу, сел под деревом, и принялся есть.

Вскоре богатей хватился своей пропажи, и пошёл её искать по своей тропе. Дойдя до того дерева, он увидел сидящего под ним бродягу и свой валяющийся кушак. Как ни добивался он возврата кисета с деньгами – ничего не добился. И убил его. Но, каково же было его изумление и огорчение за незаслуженное зло, когда он, тщательно всё обыскав, кисета так и не обнаружил.

Всё это было видно с дерева нашим сценаристам.

– Выходит, что зря он его убил? Где же Господня справедливость в этом?

– А вот где. Богатей тот – сборщик налогов. Обдирает с людей лишнее. После этого поступка он раскается, и пойдёт служить Богу в монастырь. Нищий, что нашёл этот кисет, рассчитается с долгами, и спасёт семью от разорения.

– А убитый?

– Он был страшным разбойником, по которому давно виселица плакала, он разорил много семейств…

– А, это ты, мой братец, то-то я слышу – голос знакомый звучит, – на лесную поляну к двум беседующим бесшумно опустился Темный Ангел, – знаешь, притча твоя стара как мир, но совершенно неправдива. Никто не видел, как однажды бедняк разбогател, а настоящий негодяй – раскаялся в своих делах. И сколько несчастных и униженных бродит по этой земле? И ведь никто не воздал им за мучения.

– Неправда! – возразил было Белый Ангел, но Тёмный его осёк:

– Не морочь голову своей пастве, а то ведь и вправду поверят в справедливый мир. А мир совсем другой, уж мы то с тобой знаем это, Филиппо, так ведь тебя, кажется, назвали при рождении? – не уделяя больше внимания белому ангелу, тот обратился к Бруно.

– Человек должен во что-то верить, – возразил было белый ангел.

– Должен, обязан – это все несколько отличается от того, что есть на самом деле, – возразил Тёмный, долженствование никогда не сможет быть выведено из природного естества логическим путём. Юм, кажется, скажет лет через двести. Ну, давай, Филиппо, я покажу тебе свой пример. Поднимайся на дерево, чтобы тебя не заметили, о, как ловко у тебя получается, мой белый братец натренировал?

Бруно залез на дерево, и они стали ждать. Невдалеке послышался хруст веток и топот бегущего. Беглец пробежал поляну и ринулся дальше.

– Веди его к реке, он от погони скрывается, и кажется, плавать умеет плохо! Летим за ним.

Ощутив какую-то легкость в плечах, Бруно полетел за Тёмным Ангелом. Бегущий достиг реки и кинулся вплавь, но течение было слишком быстрым, и он того и гляди захлебнется…

– Топи его! – приказал Ангел

– Не буду, – возразил Бруно

– Эх, – и Ангел поведя рукой затянул несчастного в водоворот, и тот утонул. В этот же самый миг на берегу показались его преследователи. Они видели, как тот скрылся под водой, и с досадой разведя руками, вернулись восвояси.

– Что ты наделал? Он что – негодяй?

– Нет. Но мы спасли его от наказания в пятьдесят ударов плетью, к которому его приговорила инквизиция. И теперь он от них свободен. Свободен, Филиппо, понимаешь теперь, что такое истинная свобода? – и Ангел разразился дьявольским смехом. В этот миг Джордано проснулся.

– У нас тут многие странники с Ангелами разными во сне беседуют. Место такое, – добродушно поприветствовал его старик.

Дни были долгими. Ещё длиннее были ночи. Старик был добр, хотя, и груб в движениях и словах. Днём хлопотал по хозяйству, кормил своих псов, доил коз, и всё посматривал в долину. Но в один из дней, почуяв приближение оттепели, Бруно простился с ним, и двинул в свой, ему только ведомый путь.

Конец первой части

Часть 2. Преображаясь в бога

Пространное вступление

Прежде, чем писать что-то – нужно закрыться, замкнуться на том мире, в который хочешь попасть изнутри, превратить связь мозг – рука – ручка в волшебную палочку, повелевающую созданием реальности. Даже историческая драма может претендовать лишь на приближение. И ты воспроизводишь её дух, это всегда наиболее трепетно и интересно. Ты можешь забыть имена второстепенных героев, но ты не можешь упустить из виду то, чем они дышат, что говорят, прощаясь жёнам, матерям, детям, то, с каким рвением бьют поклоны в храмах, приносят жертвы богам, или дают клятвы, целуя знамя.

Черепки мертвы без духа. Но именно дух истории, дух реальности, дух будущего – вот, что волнует истинного художника. Как много теряют историки, вся гуманитарная наука, отказываясь признавать главенство духа над материей – идеей гончара над самим горшком, идеей жреца над жертвенным огнём, коллективной идеей масс над разрушающейся монархией, или идеей императора над покорёнными народами.

В начале любого движения стоит ЛОГОС – ИДЕЯ. Даже в начале Вселенной. Но идея эта настолько мала – всего лишь: ты, частица, соединяешься с другой только так, и никак иначе. И всё! И триллионы квадриллионов частиц делают именно так, создавая гравитации, галактики, чёрные дыры, квазары, образуя целую Вселенную. В этом и есть вся Божественная сущность. Но происходит и иначе.

Как и человеческая история, Вселенная развивается наподобие волны. В ней происходит чередование эпох идеи с эпохами хаоса масс. Идея – это, когда во всех частицах преобладает качественная, божественная составляющая. Это эпоха порядка. Но наступает период, когда количество частиц возобладает над качеством, всё распадается. Наступает эпоха хаоса.