Маньяк по субботам

— Когда вы утиле я и уехал отсюда — трагедия! У них в Липецке ни корней, ни истории, что они могут там создать?

— Мы своих стариков не видели, только сделанные ими вещи. Нам этого хватило! Мы хотели это взять, у нас были сильные корни. Не прервалось!!!

— Написал и отдал в мир. А хочется сказать: «Осторожно, люди, на шкатулках любовь большая!»

Слушая Онисова и Веселова, я окончательно влюбился в старинное народное искусство, словно искра Божия передалась и мне. Здорово рисовали Мастера и хорошо рассказывали. Но и Соснов-младший загипнотизировал меня своим рассказом. Я был готов всех любить. А кто-то ведь ждал Катенину на вокзале! Что-то с поиском у меня не ладилось…

В мастерской Онисова стоял телефон, и я попросил разрешения позвонить в Петербург. Довольно быстро услышал голос Грая и даже не мог предположить, что так обрадуюсь ему. Коротко и быстро доложил о встречах. Наверное, я сказав что-то важное. Грай тут же решил:

— Завтра с Головановым выезжаем в Иванову Встречай.

— Не проехать, наводнение.

— Вот на ледке и встречай.

Повесив трубку, я понял, что Грай едет брать убийцу, но кого?

С моей подачи художники уговорили Грачеву остаться до завтра, а я намерился вернуться в Холуй. Когда за мной захлопнулась дверь, я отшагал всего метров шестьдесят, как некто в клетчатой кепочке, почему-то вдруг с пышными пшеничными усами, не иначе как для маскировки, загородил мне дорогу. Вот для чего кепочка ехала с нами в автобусе из Холуя! Значит, за нами следили, и теневая структура, не сдержав слова, перешла к активным действиям. Я скосил глаза: сбоку подходили библейского обличья мафиози и его тощий, как спичка, помощник, кличка которого, я узнал, — Фунт. Мордатый Ребров заметно пьян, Ржавый трезв и холоден, у Фунта дергается лицо, ом смотрит сумасшедшими глазами и, похоже, готов стрелять.

Я тут же начинаю ломать комедию.

— Добрый вечер, ребята, рад вас видеть. Я слово дал и держу твердо, на фабрику ни ногой. Договор не нарушен. Вы здесь случайно или тоже в гости приглашены?

— Где Ирина? — севшим от нетерпения голосом спросил Ржавый.

— Я ей не сторож.

— Вернись, вызови ее.

— Там люди серьезные, женщин на временное пользование не выдают.

— Ты вернешься за ней. А потом сразу укатишь в свой Питер, если дорожишь здоровьем.

Мордатый Ребров, готовый вцепиться в меня, стоял близко, дышал в лицо. Его завалить несложно. Бык Ржавый на расстоянии одного прыжка. Опасен, но с ним можно работать. А подлый Фунт расположился грамотно, стоит поодаль и держит на прицеле. Пока до него доберешься, он застрелит. Неужели придется стрелять в него? Но если ему дать шанс, он пальнет запросто, ему не в диковину. Тогда я не уеду, а меня увезут, что далеко не одно и то же.

— Считайте, договорились, — соглашаюсь я. — Сейчас вернусь, договорюсь с искусствоведом и сразу на вокзал. Билета у вас, конечно, нет, но я его сам возьму.

— Вместо билета, — шипит Ржавый, — ты получишь пару сломанных ребер. Я слышал твой телефонный разговор. Предупреди своих в Питере, чтобы сюда не совались. Их ждет горячий прием. Здесь они никто, а мы — сила.

Я становлюсь еще наивнее:

— Зачем же кости ломать? Мы договорились, ударили по рукам, я уезжаю, передав привет кому надо, а вы остаетесь.

И Кончаем его! — тоненьким голоском лишит Фунт. — Хозяева засекли нас из окна, вон зашевелились!

— Заткнись! — хрипит Ржавый. — Я здесь главный, мне решать, что делать. Почки отобьем, и пусть катится.

Кругломордый Ребров без размаха бьет в лицо. Я приготовился к такому обороту и легко отклоняюсь. Прыгаю так, чтобы между мной и сумасшедшим Фунтом, который уже достал пистолет, оказался Ржавый. Библейский танк, сопя, сжав кулаки, прет на меня. Уронить его нельзя, тут же окажусь на мушке. Длинным прямым ударом, изо всей силы — в грудную клетку, в сердце, останавливаю его. Кожаный орангутанг замирает, чтобы перевести дух. В этот момент Ребров налетает сзади, я пытаюсь уклониться, но поздно, тяжелый предмет в его руке вскользь проходит по виску.

Не оборачиваюсь, бью локтем в пышные приклеенные усы и явственно слышу хруст зубов. Фунт скачет козлом, пытаясь навести на меня ТТ, но я ухожу, прячусь за живой монумент. Если Ржавый начнет двигаться, Фунта придется завалить.

— Падай на колени! Прощайся с жизнью! — пищит на меня Фунт.

От удара по виску голова неприятно звенит, вижу, что без стрельбы не обойтись, рука уже тянется под мышку, к кобуре. В этот момент дверь в доме художника Онисова с треском распахивается и творческий отряд выбегает на улицу. В руках Онисова охотничья двустволка.

— Всем лечь на землю! Стреляю! — орет Онисов.

Из ствола вылетает огонь и дым, грохот такой, словно выстрелила зенитка. В соседних домах зазвенели стекла. Не иначе — в патрон насыпана двойная порция дымного пороха. Выстрел производит на нападающих должное впечатление.

— У них «пушка», бежим! — взвизгивает Ребров и первым бросается в темный проулок.

— Твое счастье, мент поганый! — пищит Фунт и вслед за отдышавшимся Ржавым берет резво с места.

Глядя в удаляющуюся спину библейского мафиози, я удовлетворенно отмечаю — люди думают, что он ничего не боится, а запахло жареным, и поскакал как заяц. Хотелось броситься вдогонку, достать хотя бы одного, но звон в голове лишает энтузиазма.

Подбежал Онисов с ружьем наперевес:

— Цел!.. Ну, и хорошо. Этим сволочам кажется, что у меня в доме выставка, как в Эрмитаже, так и лезут. Пришлось ружье купить. Не зря деньги потратил, пригодилось… Ты ранен, у тебя на виске кровь.

— Это памятка, чтобы на работе не потреблял.

— Всего-то две-три рюмки…

— Для боксера две рюмки перед горячей встречей — слишком много. Обидно, что информация ушла. Оказывается, они ваш телефон прослушивали. Надо было одного свалить.

— Хорошо, что не побежал следом в проул ок, ив темноте они могли бы тебя застрелить.

— Вы знаете этих людей?

— Откуда же? Мы с бандитами дел не имеем. Пойдем, ссадину йодом смажем.

Я промокнул висок платком.

— Спасибо, не стоит. Побегу на автобус. В Холуе меня ждет Володя.

Искусствовед стоит гут же, кутаясь в кофту.

«Вы знали, что они вас встретят?

Надо бы сказать, что охота шла за ней, но гордость не позволила…

Ночевал я у Володи, на толстом, набитом соломой матрасе, брошенном на пол. И должно мне было присниться босоногое детство, но не приснилось, потому что я был на взводе, дело началось. Встал первым, тихонько оделся и вышел из дома. Сел в затишек за поленницей, чтобы укрыться от ветра и понаблюдать за соседом Модестом Куливановым. За его павлиньим питомником. Высмотрел немного. Приходили два художника, я и узнал, копировщики с Фабрики. Один нес в руке небольшой предмет, завернутый в бумагу, другой держал что-то за пазухой. Обратно уходили без означенных предметов, но повеселевшие.

Вернулся в дом, спросил Володю:

— Куливанов миниатюры покупает?

— Углядел-таки.

В разговор вмешалась Галя, собиравшая ребенка в садик.

— Когда Модест купил дом, у меня с ним разговор был, скажу вам, Виктор, откровенно. Он предупредил: «Ты, Галя, ничего не видела и не знаешь. Тогда мы мирно живем до ста лет». Модест крутой мужик, к нему из Иваново на иномарках приезжают, физиономии такие, что без страха не взглянешь. Вы за несколько дней разворошите поселок и уедете, а нам туг жить. У нас ребенок, о нем думать надо. Так что не обижайтесь, попрошу вас, не втягивайте Володьку в ото дело. Он парень горячий, может с маху дров наломать, а куда нам потом деваться? У Модеста деньги, он — сила, а у нас долги и вся надежда на Володины способности. Людмилу жалко, но ее не вернешь. Теперь надо о живых думать.

Володя хмуро смотрел в половицу, разглядывая затейливый сосновый сучек. Я хлопнул его по спине:

— Не переживай, сам разберусь в этой истории. Скажи лучше, как до рынка добраться?..

Оживленный холуйский рынок напомнил мне петербургские толкучки. В глаза бросались бананы и апельсины. А вот местных яблок, клюквы, сушеных грибов не было. Зато хорошо шли молоко, картошка, мясо. И еще — козьи и овечьи домашней выделки шкуры, мотки шерсти из Эстония, меховые воротники, кофты, рубахи, платья и обувь из разных стран — от Китая до Канады. Вот тебе и глубинка! И, конечно, несколько торговцев с лаковыми миниатюрами. Я вынул из кармана Володину шкатулку и стал прохаживаться с нею, играя под продавца. Два раза тетки просили посмотреть шкатулку, спрашивали цену. Я заламывал, они ругались и отходили.