Маньяк по субботам

— Я вам рекомендовал в помощники Виктора Крылова? — спросил Головатый задиристо.

Грай сел в свое кресло у стола, я занял рабочее место.

— Рекомендовали, — согласился шеф.

— Я его и уничтожу, как оперативника! — выпалил пришедший.

— Хорошенькое начало дня, — привстал я от удивления. — Нельзя ли узнать подробности? Я угнал у вас машину? Не поздоровался с вашим шофером или совершил иной проступок, попадающий под действие Уголовного кодекса?

— Вчера на Московском вокзале убили женщину, холуйскую художницу Людмилу Катенину. Милицейский автопатруль задержал бомжей, которые унесли с перрона ее дорожную сумку. Криминалисты нашли на сумке отпечатки твоих пальцев, Виктор. На данный момент ты — главный подозреваемый. Если ты плохо прокомментируешь этот факт, то немедленно познакомишься с моими новенькими браслетами. Я слушаю.

— Интересный вопрос. Мне нужна подсказка. Мы знаем что-нибудь об этих отпечатках или первый раз о них слышим? — спросил я Грая.

— Встречный вопрос, — перебил меня Грай. — Убийство произошло не на вашей «земле». Майор, почему вы им занимаетесь?

— Потому, что общежитие, в котором жили художники на проспекте Стачек, 144, стоит на моей «земле».

— И там произошло еще одно убийство? — ахнул я.

— Откуда ты это знаешь?! — взревел Головатый. — Говори сразу, не задумываясь, иначе запру тебя в ДПЗ, и там на казенной каше быстро все вспомнишь.

— Я ничего не знаю, только предположил, раз вы здесь и спрашиваете, значит, что-то случилось…

— Вы ведете нечестную игру! — закричал Головатый на Грая. — Сначала хотели получить деньги за поиск человека, который сидел у вас в доме, в соседней комнате, а когда не выгорело дельце, наверняка сделали новый поворот. Я хочу знать, кто у вас клиент, что вы расследуете и какие факты скрываете, необходимые для поимки убийцы?

И без того сложные отношения между Головатовым и Граем опять обострились. Оба были гордые, привыкли к самостоятельности, с трудом находили общий язык. Изредка они оказывались союзниками по расследуемому делу, а чаще — соперниками. Районное отделение милиции находилось неподалеку от нас — из окон южной стороны дома, выходящих в сад, мы видели зарешеченные окна и пивной ларек, находящийся почти под их рукой. За четыре минуты Головатый мог от своего рабочего стола дойти до кабинета Грая и узнать, что наработал сосед, но… гордая голова не желала идти и кланяться. Ведь у Головатого полный штат сотрудников, а у Грая был один я, да изредка он привлекал для помощи двух-трех оперативников.

— Конечно, мы существуем за счет средств клиентов, — как можно мягче ответил Грай. — Но не надо преувеличивать нашу любовь к деньгам. В этом плане у вас уже сложилось собственное мнение, я не стану вас переубеждать. Что же касается холуйских художников, то клиента у нас нет и дела мы не ведем. Но вчера я говорил с директором фабрики, и если вы расскажете, что случилось в общежитии, то, может быть, мысли по это му поводу у меня появятся.

— Ладно, — согласился Головатый, несколько успокоясь. — Все равно завтра сб этом из газет узнаете… После открытия выставки в музее, осчастливив зрителей автографами, художники решили устроить небольшой банкет. Всего собралось девять человек, пять из Холуя — директор фабрики Зеликорецкий, народный художник России Онисов, Людмила Катенина, и два Соснова, их называли Соснов-старший и Соснов-младший. К ним присоединились трое бывших холуйцев, которые переселились в Липецк, но приехали посмотреть на выставку — Панфил, Малашин, Mapкичев, и пришла искусствовед Русского музея Ирина Грачева. Она эту выставку, собственно, и организовала. Продукты были заготовлены заранее. Утром встали пораньше, и Соснов-старший затащил всех на Кировский рынок, купил там первые весенние грибы — сморчки и строчки. Он большей любитель грибов и решил себя побаловать.

— Как это выглядело по времени? — спросил Грай.

— В девять открывалась выставка, в двенадцать они ушли из музея, в час тридцать стали садиться за стол, и в это же время Катенина убежала из общежития.

Грай кивнул мне головой, и я продолжил:

— В четырнадцать тридцать пять она вошла в наш дом, в пятнадцать ноль три прибыли директор фабрики с Сосновым-младшим. Через семь минут после их прихода Катенина убежала. Скорее всего она помчалась прямо на вокзал и к отходу поезда на Иваново, к шестнадцати тридцати пяти, была уже мертва и ограблена. С собой она имела дорожную сумку и сумочку с деньгами.

— Сумочка найдена, лежала на земле под телом. Может быть, грабитель в спешке не заметил ее. Либо это не ограбление.

— И тогда виновен кто-то из тех, кто присутствовал в праздничной компании, — вслух подумал Грай, — Всликорецкий говорил, что разогнал художников искать Катенину и без нее не возвращаться.

— Пошли все, кроме Соснова-старшего, который уже напился к этому времени и не мог идти.

— У кого есть алиби?

— Твердого алиби нет ни у кого.

— Вечером художники вернулись, снова сели за стол в десять, начале одиннадцатого. Соснов-старший к этому времени выпил еще бутылку, они определили это по пустой посуде, и лежал, блаженно улыбаясь, на своей кровати. Его не стали будить. Но в двенадцать ночи директор заподозрил неладное, вызвал «скорую», и пока она ехала, Соснов-старший умер.

— Что говорит медэксперт?

— Заключение официальное еще не готово, но врач сказал, что он отравился грибами.

— Если он опытный грибник-любитель, сам варил, сам ел — как это могло случиться?

— Не могу ответить. Возможно, знала Катенина.

— Она ходила со всеми на рынок, помогала готовить, накрывать на стол. И вдруг, когда пришло время взять в руку вилку, сорвалась, убежала. Что она узнала в тот момент?

— Теперь уже не спросишь. А может, сама руку приложила?

— Обычно, когда человек сбегает с места трагедии, все валят на него. Но раз она найдена мертвой, может быть, обвинения в ее адрес отпадут?

Грай сжал кулаки и надавил на стол.

— Соснов-старший в этот день ссорился с кем-нибудь?

— Трое бывших холуйцев, которые переселились в Липецк и открыли там свое дело, встретив приятелей в Петербурге, вели себя весьма задиристо. С одним из них — Панфилом, человеком молодым и горячим, Соснов-старший поругался и даже, несмотря на обилие выпитой водки, сумел попасть коллеге точно в глаз, поставив здоровенный фингал. Пока одноглазый Панфил подозреваемый номер один и задержан нами для дачи показаний.

— Вокзальным бомжам вы показывали веревку, которой задушили Катенину? Может, они се видели прежде? Или какого-то человека они заметили рядом с лежащей на перроне дорожной сумкой?

— Если они и видели что-нибудь, то молчат, как рыбы. Знают: если раскроют рог — станут соучастниками. А так — подобрали брошенные вещи, и спроса с них нет, подержат в отделении под замком в обезьяннике денек и отпустят.

— Опись вещей, найденных при Соснове-старшем, кто делал?

— Сержант Григорьев, он был помощником дежурного.

— Можно взглянуть?

Головатый достал из кармана листок, я передал его Граю и из-за плеча стал смотреть тоже:

«Плащ японский темный,

Шапочка спортивная шерстяная,

Ботинки коричневые,

Костюм коричневый шерстяной,

Джемпер,

Портфель желтый кожаный,

909 тысяч рублей,

Блокнот для рисования,

Два карандаша,

Резинка стиральная,

Книга о Русском музее с дарственной надписью от Ирины Грачевой,

Зубная щетка».

— Негусто, — вздохнул Грай. — Ничего не кропало? Может, видели у него что-то необычное?

— Если и было, теперь ищи-свищи. Художников, которые приехали с ним и липецких, я опросил. Никто не дал показаний, что у него что-то пропало. — Головатый поднялся, собираясь уходить, и спросил несколько неуверенно: — Как вы думаете, Грай, смерть Соснова — это убийство или несчастный случай? Ведь ни у одного из этих восьми человек не было мотива для убийства.

— Мотива нет, или он не обнаружен, коллега, — несколько грубовато ответил Грай. — Что бы я ни думал — не имеет значения. Мои домыслы вам ни к чему. Я думать про это дело не стану, потому что у нас клиента нет. И никаких фактов, которые можно выложить на блюдечке с голубой каемочкой, у меня тоже нет.