Маньяк по субботам

Снег уже не скрипит под ногами, я двигаюсь беззвучно, стал неслышным. Один бросок — и я уже за крылечком. Шажочки того, второго, стихли — он остановился, оглядывается. Снова заскрипел снежок — двигается дальше. Я поднялся из-за крыльца и, в такт его шагам, в ногу за ним шагая, сделал несколько больших шагов. Вот его спина, затылок. Он на полголовы пониже меня, но коренаст, крепок. Наверное, это он недавно угостил меня обрезком трубы и проломил бы голову, не уклонись я вовремя. Шишка на голове, весьма болезненная, не прошла до сих пор. К тому же следовало действовать наверняка — ведь он пришел теперь не с трубой, а с пистолетом. Поэтому, может быть, я слегка перестарался. Ладонью зажал ему сразу нос и рот, чтобы он даже не фыркнул. Деликатничать некогда, рукояткой пистолета ударил под шапку, в правый висок. Он обмяк и стал неприятно тяжелым.

Как я ни старался, а небольшой шум все же произошел. Скрип снега сказал мне, что бандит за углом насторожился и в любую секунду может выскочить.

Прямо на женский чулок я надел своему обмякшему гостю страшную маску из детского магазина, неслышно ступая, подтащил к углу и прикрылся им, держа сзади за куртку. Ноги горели от холода, но я этого уже не замечал. Ветер завывал в замерзших ветвях деревьев, тучи ползли по небу, вечер становился зловещим, как вся эта наша кошачья истерия.

Он легко выпрыгнул из-за угла — ноги напружинены, пистолет у груди сжат двумя руками: готов стрелять и драться. Но его неожиданно встретил гость с безжизненно повисшими руками и с головой, превратившейся в кошачью: сверху торчат уши с кисточками, оскалены страшные белые зубы, вокруг глаз светящиеся круги, усищи торчат в обе стороны! И этот то ли покойник, то ли сам сатана, вдруг приподнялся над землей, издал жуткий кошачий вопль и, не шевеля безжизненными ногами, поплыл на него по воздуху.

Все кошатники суеверны. И этот оказался не лучше других. Секунду-другую постоял в оцепенении, затем тоненько взвыл: «А-а-а-а»… и бросился бежать без оглядки. Мы пробежали метров, сто, прежде чем я сумел его догнать. Оба упали в снег, и он стал бешено сопротивляться. Но я все же вывернул ему руку и вырвал пистолет. Вскочил и прижал коленом к земле. Теперь его следовало выпотрошить, пока не пришел в себя, так, как меня учили во взводе разведки.

— Вы ворвались в наш дом! — зарычал на него. — Издевались над стариком Бондарем. Капитан не выдержал и умер, а он был мне как отец родной! Нет тебе прощения, ты умрешь сейчас как собака, готовься, жить тебе осталось минуту! Твой напарник уже труп, сейчас и тебе конец. Я убью тебя из твоего же пистолета, убью, защищая свой дом, и мне ничего не будет!

Я выстрелил около его головы так, что пуля задела правое ухо — пусть послушает голос смерти.

— Кто убил Германа Еремина, кто?

Я сервал с него чулок — да это же узкогубый джинсово-кожаный нахал Сергей Сергеев из «Котофеича»!

— Так это ты, сволочь, хотел меня убить и ударил трубой по голове?!

С Нет, не я, — сжался Сергеев, — это мой напарник.

Ага, начинает говорить, усилим нажим!

— С тем я уже рассчитался, он стынет на снегу с кошачьей маской на морде. Теперь твоя очередь. Кто убил Германа Еремина? Если хочешь жить — говори!.. Боишься рот открыть? Вас уже выдали, обоих. Поэтому я устроил вам веселую встречу с проводами на тот свет. Ты больше никому не нужен, твое признание опоздает. Хочешь умереть дураком? Умирай.

Снова выстрел, у другого уха, снова он глотнул порохового дыма.

— Кто убил Германа Еремина?.. Я сейчас с тобой покончу, и мне спасибо скажут. Ты убил? Кто? В последний раз спрашиваю!

— Ирина, — выдавил из себя Сергеев.

— Кто задавил скорняка Левитина?

— Она же.

— Кто зарезал кошколова Кулика?

— Все она.

— Сейчас в доме ты повторишь это при всех и тогда, поганая душа, останешься жить.

Я почувствовал, как нестерпимо горят, немеют и перестают слушаться ноги. И понял, что до дома уже не дойти. Опираясь на Сергеева, поднялся. Он тоже встал. Если бы он сейчас толкнул меня и убежал, мне пришлось бы до дема ползти. Но Сергеев заворожено смотрел на ствол пистолета. Я развернул парня, ни слова не говоря, взгромоздился ему на спину и приставил ствол к подбородку. Второй рукой слегка сжал горло, чтобы уменьшить доступ кислорода.

Бондарь уже ждал у раскрытой двери, и Сергеев, хрипя, втащил меня в кабинет. Наше появление вызвало небольшой переполох. Измученный, переставший соображать, сломленный Сергеев посадил меня на стол Грая. Я ткнул ему стволом в спину.

— Кто убил?..

И Сергеев опять три раза повторил: «Ирина».

— Вот мое доказательство, — сказал я Граю. — Рядом с крыльцом приходит в себя еще одно.

— Неплохо, — сказал Грай.

Головатый выхватил у меня из рук пистолет:

— Заряжен?..

Верхов подпрыгнул на диване:

— Так это ты, Ирина, украла моего кота, мать… Ну, жди, скоро у тебя руки отсохнут!

Секретарь клуба Надежда Молчанова выпрямила спину, сбрасывая с плеч груз страха, красивым движением головы попыталась забросить за спину несуществующую толстую русую косу:

— Вот так мафия? А я до сих пор с топором под подушкой сплю.

Юрист Яковлев пожевал губами, заметил:

— На «вышку» тянет.

Дмитриев потер свой длинный нос и не согласился:

— Красивых девушек нельзя «под вышку». Ее надо сослать на каторгу — в Австралию… или на Сахалин. Пусть там местных кошек разводит.

Шувалов тяжело вздохнул:

— Я же говорил: жулики и воры считать не умеют — воровать и убивать — себе дороже.

Хмурый Петренко молча втащил в комнату второго бандита с кошачьей маской и чулком на голове, уже пришедшего в себя и начавшего озираться. И так же молча Петренко защелкнул три пары наручников.

Милицейская машина увезла арестованных, и наши клиенты разошлись. Дело было закрыто, гонорар заработан, можно расслабиться. Но… напряженке, в котором жил последние дни, не проходило, в голове звучал колокол — кто-то явно звал на помощь. Я не находил себе места в доме.

— Подышу немного воздухом, — сказал Граю и вышел на улицу. Постоял перед домом и потихонечку пошел, сам не зная куда. Через четверть часа вдруг обнаружил, что прошел под трамвайным мостом, что с одной стороны мостик через речку Красненькую, с другой вентиляционный участок метро, заросший кустами и деревьями.

Остановился, стараясь понять, зачем я здесь? В двадцать два часа?! Пока вертел головой, услышал легкий шорох. На дорогу из кустов вышла серая кошечка с двумя котятами, уже довольно большими. Показалось, кошка узнала меня. Удивился — откуда? Хотя у кошек хорошая память, она могла видеть меня, когда я был здесь с Шуваловым и потом, когда ловил кота Шлагбаума.

Решил — это подружка и дети убиенного мною животного. Но что они здесь делают, дрожа от холода? Заглянул в куст — на месте, где они сидели прижавшись друг к другу, в снегу темнела проталина, значит, они сидели там по меньшей мере часа четыре! Я ахнул — неужели вечер за вечером кошка ждала меня?

Кошка мяукнула, направилась к дому. Я пошел за ней вместе с котятами. Мы пришли в парадную, именно ту самую. Теперь уже я понял; куда меня ведут. Поднялись по лестнице на девятый &таж. Кошка нырнула в приоткрытую дверь чердака и позвала меня из темноты. У меня не было фонарика, но я знал, что она сидит у вентиляционного колодца, куда упал ее дружок.

Но кошка со своими котятами выбежала следом и завыла так громко, что невольно открыл глаза — да что с ней? Кошка надрывалась, зовя меня, и котята жалостливо попискивали тоненькими голосами. Пересилив усталость, я поднялся снова на чердак, вошел в темноту и, вытянув вперед руки, нашарил бетонный край вентиляционного колодца. Нагнулся и… вдруг услышал донесшееся далеко снизу жалобное: «Мя-я-у-у… Мя-я-у-у…»

Сон мигом слетел — неужели это мой кот Шлагбаум? Пролетел десять этажей в полном мраке, упал на бетон, сумел остаться живым, пришел в себя, сидит там голодный, без воды, и кричит из последних сил, зовет на помощь?