Пламя между нами

– Не могу это слушать, не надо так говорить, – остановила она его воспоминания и самоистязания. И истязания её тоже, от этих слов она чувствовала физическую боль в теле, которую не могла объяснить.

– У меня из-за контузии и потери речи, кажется, появилась фобия, и было страшно оставаться в больнице. Я не мог спать по несколько суток, потому что каждый раз, когда я просыпался, мне казалось, что я вернулся туда, на ту грязную койку. – Он поймал руку Вики, когда она снова попыталась его остановить, – и я рассказываю это не для того, чтобы поныть или вызвать жалость у тебя. А для того чтобы ты примерно могла понять, что чувствовала Оля, когда видела меня таким. И Лёха, и мама. Никого из них нельзя винить в том, что из-за меня им было плохо.

– То есть винить надо тебя, так? – решила уточнить она ход его мыслей.

Андрей отвёл взгляд, подтверждая её предположения. Он винил себя, это точно. Особенно в смерти матери. И теперь пытался всеми силами предотвратить повторения чего-то подобного и с другими близкими. Теми, что остались.

– По крайней мере, попытайся понять их. Олю пойми. И меня тоже.

– Ты испытываешь по отношению к ней чувство вины за то, что тебя ошибочно посчитали мёртвым, а потом вернули раненым, и тебе была нужна помощь и поддержка? В том, что ты был слаб и беззащитен, а не её сильный защитник и опора? За это тебе теперь стыдно, да?

– Вот, – он сжал губы, – отвратительная у тебя прямолинейность. Но нет.

– Тогда тебе не за что чувствовать вину перед ней. Это она тебя бросила в трудную минуту, а не ты её. И улетая в командировки, ты её не бросал, ты выполнял свой долг, свою работу и призвание. А она знала, на что соглашалась, встречаясь с тобой!

Кажется, Вика незаметно для самой себя начинала превращаться в Разумова с его жестокими доводами перед лицом Андрея.

– Тебя Лёха не кусал? – криво улыбнулся Андрей. Поднял металлические стойки с пола и понёс в комнатку.

Вика поднялась и догнала его.

– Если и кусал, то заразил здравомыслием.

– Ни он, ни ты не хотите понять и услышать меня. Понимаешь, – он прислонил железки к стене, – всё это время, и после смерти отца, и до этого. Я был главой семьи. Пусть мы с Олей и не были ещё женаты, но я им был. И для неё, и для мамы. Я отвечал за них. Я должен был их оберегать и защищать, обеспечивать их, чтобы они не думали о хлебе насущном. Чтобы могли спокойно просыпаться по утрам, зная, что их будущее в надёжных руках. Что и завтра всё будет хорошо, потому что я у руля. Я нёс за них ответственность, понимаешь? Полную. Как глава семьи.

– Понимаю, – опустила глаза Вика, стыдясь своих нападок на него.

Потом снова взглянула на него с неподдельным восхищением. В какой-то момент жизни она начала считать, что такие мужчины не существуют в природе. Прежний эталон идеально мужчины в её глазах, её собственный отец, и тот в итоге бросил её, разведясь с матерью. Даже воскресным папой не стал, а просто уехал и завёл себе новую семью, оставив Вику одну без любви и поддержки с его стороны. Так что да, есть с кем сравнить. Ренат же вообще, считавший своей собственностью, ни в какие сравнения не шёл.

– Поэтому пойми и то, что этот ребёнок, в особенности если он мой, тоже будет под моей ответственностью, что бы я ни чувствовал по отношению к его матери. Я буду его отцом в любом случае, – закончил он и посмотрел на Вику, ожидая от неё реакции. – Этого нельзя ни изменить, ни отменить.

– А Ольга? Ты её всё ещё любишь? Ты заботишься о ней не только из-за будущего ребёнка.

– Я не знаю, что тебе ответить на это. Скорей нет, чем да. За этот год… и в больнице, и потом уже здесь, отмерло слишком много старого меня. Возможно, и любовь к ней тоже. Я что-то чувствую, но совсем не то, что к тебе.

– Главное, не испытывай чувства вины. Она не твоя. И на этом… На нём ничего большего не построить. Ни на вине, ни на ответственности или чувстве долга.

– А на чём? – он посмотрел на неё с какой-то светлой надеждой, будто бы она могла дать ответы на терзающие его вопросы, разрешить всё его дилеммы в один миг, разбить тугой узел цепей сомнений, что мешают дышать свободно. Он ждал от неё чего-то, что она, кажется, не могла ему дать…

– Я не знаю, – спустя несколько томительных мгновений ответила она, – я такой же сломанный урод, как и ты. Просто по-другому.

Это признание и ему, и в первую очередь себе, открыло какую-то огромную брешь в её сердце, которая отчего-то совершенно не хотела заполняться чем-то кроме страха. Ни слов подходящих не находилось, ни действий. В глазах Андрея гасла маленькая бледная звёздочка надежды и заменялась серой как его радужка тоской.

– Расскажи мне о себе? – вдруг попросил он.

– Обо мне?

– Да. Расскажи мне, как ты жила до меня? До нас. До переезда в этот дом. От чего ты бежала? Я хочу знать, кто ты и какая на самом деле.

– Я такая, какой ты меня видишь перед собой, – нервно рассмеялась Вика. Зачем ему это? Зачем ему лезть в этот мрак и жуть?

– Я много узнал о тебе в последнее время, и каждый слой был интересней предыдущего. Но я хочу знать и то, что ты прячешь глубоко внутри, – с этими словами он взял её за руку.

– Я ничего не прячу.

– Не бойся доверять мне, – он посмотрел сначала на её пальцы, а потом в глаза, – не бойся меня. Я доверяю тебе и могу рассказать всё что угодно. Только попроси. Но я хочу, чтобы мы были честны друг с другом. Ложь – это боль. А между нами никогда не будет боли.

Вика часто задышала. В ответ на попытку покопаться у него в душе, она получила его желание покопаться и у неё в тёмных уголках, а там паутина и страшные чудовища, которых она не собиралась ему показывать. Ни сейчас, ни потом. Вообще никогда. Но этот пронзительный взгляд, эти намёки, эти слова «мы», «между нами», будто и вправду он видит что-то намного большее, чем влечение и страсть. Видит или хочет. А она… а она…

Она сейчас впадёт в панику и… сделает что-то совершенно безумное и непоправимое!

– Зачем? – она попятилась, – зачем тебе это?

Андрей не дал ей вырваться из рук, наоборот, притянул к себе и внезапно обнял, прижал к своему плечу, положив горячую ладонь на затылок. Вика засопела в мягкую ткань футболки, не понимая, что так сильно пугает её… и почему он так на это реагирует.

– Кто бы ни обижал тебя раньше, – сказал он ей, касаясь губами макушки, – больше он этого не сделает. Никогда. Пока я рядом.

И Вика зацепилась за эти слова. Пока он рядом.

Пока он рядом.

Пока она слышит его сердцебиение, чувствует его всем телом. Пока его дыхание становится с каждым движением груди и её дыханием, её ритмом. Её опорой.

И она поняла.

Поняла Ольгу. Даже Разумова поняла. Потому что они все, как и она, попали в этот круг, этот кокон спокойствия и уверенности, всепоглощающей и всеохватывающей защиты и любви со стороны одного человека. Который мог пообещать положить свою жизнь за их благополучие и с лёгкостью выполнить это обещание, потому что это его суть. Потому что он делал и будет делать это всю свою жизнь. Для них всех. Забывая себя.

Но потом убегать будет уже поздно, потом он вцепится в тебя и пустит корни, потому что всегда отдаёт себя людям целиком без остатка.

Это были слова Разумова, предостережение одуматься, пока не поздно. Но теперь… теперь было уже поздно.

И от этого становилось ещё страшней.

Особенно от слова «любовь».

Глава 5

– Поехали на озеро?

– Что? – Вика стояла в дверях гардеробной комнаты, уставленной полками и рейлингами, довольно оглядывая плоды их совместных с Андреем трудов, и не сразу поняла, о чём он.

– Я упарился тут. Поехали купаться.

– На наше озеро? – уточнила Вика, потом спохватилась, – не в смысле наше, а в том плане, что в нашем лесу.

– Да, на наше озеро в нашем лесу, – улыбнулся Андрей, тоже вспоминая их приключения и на озере, и в лесу.

Какой бы тяжёлый разговор они ни устраивали, но Ветров, проявляя чудеса самоконтроля, очень быстро брал себя в руки и вновь становился самим собой. Или как минимум таким, каким его хотели видеть собеседники. Бодрым, шутливым, активным, заботливым, думающим на три хода вперёд обо всех окружающих и их потребностях. Вкупе с его повышенным чувством ответственности эти черты могли сделать из него хорошего командира. Возможно, это и есть его будущее в пожарной службе, но так далеко ещё рано было загадывать. Он служил там всего полгода или около того, для повышения этого слишком мало.