Стрелкотня

Стрелять в людей? Нет, ну он что, совсем ку-ку?! С чего вообще Кир поднял эту тему… Подумаешь, мишени!

Мишени – это ведь просто бумажки!

А практическая стрельба – просто спорт. Интересный, классный, экзотичный спорт.

Не больше и не меньше, не сложнее и не проще.

Почему Кир говорит так, будто всё это для него – что-то очень-очень личное? Что за тень пробегает в его взгляде?

«В таких условиях… твой выстрел породит кровавую бойню».

…А потом мир раскалывается сиреной на куски, и ноги Дашке отказывают. Вот так по-глупому – только что стояла, а уже сидит на полу.

И, как будто этого мало, свет гаснет, а спустя секунду по ногам ударяет грохот. А за ним – в уши вкручивается страшная, ватная тишина.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Собственное дыхание в этой тишине кажется ужасно шумным и… чужим. Темнота залепляет глаза, и главное сейчас – не думать, не думать о том, что же в ней прячется.

«Соберись! У тебя в руках пистолет и вокруг ещё пятеро вооружённых людей! Ната! Глеб!»

Но темнота отнимает не только зрение. Вот и пистолет уже кажется чем-то эфемерным, и…

Кто-то – вроде бы Глеб, спасибо ему за это, – зажигает фонарик, и дышать становится чуточку легче. Второй луч, третий… Не выпуская пистолета из правой руки (кажется, пальцы свело судорогой, и они уже никогда не разожмутся), левой Дашка с трудом вытаскивает из заднего кармана джинсов телефон и тоже включает на нём фонарик-вспышку.

Дышим, просто дышим… Несмотря на то, что со дна сознания всплывает понимание, что случилось что-то очень-очень фиговое.

Дашка – дитя современного мира. Со всеми его тревожными новостными заголовками, стратегическими прогнозами и «напряжённой мировой обстановкой». И неужели сейчас, вот прямо сейчас…

Наверное, эта же мысль сейчас настигает каждого из тех, кто замер посреди тира.

И думать о случившемся ещё страшнее, чем вглядываться в темноту за пределом шестиугольника из огоньков фонарей.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

– Т-темнота – друг молодёжи, – назло себе (и темноте, и мыслям) выдавливает Дашка.

После сирены. Слава

Тишина бьёт по ушам ещё хуже, чем сирена.

Тишина и темнота, прорезанная шестью неуверенными лучами. Пять телефонных и один – помощнее – от фонарика Глеба.

Слава никогда не создавал себе специально имидж человека, которого невозможно удивить. Само как-то получалось. Может, потому что знает, насколько хреново всё иногда идёт – на ровном месте, без предупреждений и предзнаменований?

И не испытает по этой части лишних иллюзий…

Но бывает разное «хреново». Это примерно как если сравнивать его, Славин, пистолет «викинг» и ядерную боеголовку. Оружием-то является и то, и другое, но пистолет – это бытовуха, а ядерная боеголовка – помесь научной фантастики, громких заголовков про Северную Корею и грядущего апокалипсиса.

Пикачу дёрнет стволом неудачно и прострелит себе ногу? Андрей поругается с Натой, а влетит от Кира всем? Клуб решат закрыть?

Это всё МОЖЕТ БЫТЬ. А значит, с этим можно – и нужно – как-то жить. Просто потому что картина мира, как ни крути, останется прежней, ну, может, чуть более гадостной, но она же и так, и сяк гадостная – по своей сути. Потому что несправедливая. Бессмысленная.

Но сейчас вместо мыслей в голове царит неприятный вой той самой уже давно смолкшей сирены. И Слава понятия не имеет, что же произошло, но уже точно знает: что-то, чего быть НЕ МОЖЕТ.

Та самая ядерная боеголовка, фигурально выражаясь.

Ну… Слава надеется, что фигурально выражаясь. Потому что сложно отделаться от мыслей, что тир, как ни крути, находится в бомбоубежище, причём, по слухам, реально готовом к приходу «Большого П».

– Т-темнота – друг молодёжи, – раздаётся неуверенный писк Пикачу.

Всё бы ей шуточки шутить.

– Так, спокойно! – голос у Кира хриплый, но уверенный. Инструктор всегда знает, что делать… по крайней мере, так держится.

– Что это, Кир?!

А вот у Нато голос срывается. Девчонка, что с неё взять.

– Это небольшое недоразумение. По ошибке сработали датчики гермозатвора, и он закрылся, – будничным тоном объявляет Кир, крутя свою бейсболку в руках. – Ничего страшного, скоро наверху разберутся и нас откроют.

Как будто с ним такие «небольшие недоразумения» каждый день случаются.

Слава не знает, бесит его Кирово спокойствие сейчас или восхищает.

– Разве бывают такие автономные гермозатворы? – с сомнением уточняет Андрей. – В московском метро…

– Это в метро. Здесь он более… современный, – резко перебивает Кир.

Даже несколько резче, чем следует, – помимо воли подмечает Слава.

Но развить мысль не успевает, прерванный командой:

– А теперь разрядили оружие!

Слава, не рассуждая, кладёт телефон с фонариком на стол позади себя, нажимает кнопку выброса магазина, ловит его, откладывает на стол к телефону. Дёргает затвором, вхолостую клацает спуском куда-то в сторону мишеней, чуть развернув корпус, и убирает пистолет в кобуру. Три секунды, доведённый до автоматизма набор действий, рефлекс собачки Павлова. Сначала сделал, потом задумался… а потом ещё наклонился, подобрал вылетевший из затвора патрон и заправил его обратно в магазин.

Не разбрасываться патронами. И не ныкать по карманам. С этим у Кира всё строго…

Остальные реагируют так же, на автопилоте. «Клац-клац-клац», – катится по ряду… сбившись только на Глебке. Слава отмечает и это в каком-то фоном режиме.

Как и то, что Дашка так и сидит на полу.

– Хорошо, – кивает Кир, выныривая в этот момент из дверей инструкторской. Светит под ноги он теперь уже не телефоном, а карманным «диодником». – Андрей, ты за главного, а я дойду до гермодверей и гляну обстановку. Может, сейчас уже откроют.

– Я с тобой, можно?! – немедленно лезет Глебка.

Выражение лица Кира в отсветах от шести фонариков разобрать сложно, бликующий пластик очков скрывает взгляд, но Слава уверен, что Кир отнюдь не в восторге. Ему проблемы решать надо, а не за Глебом присматривать в тёмном коридоре.

– И я, – вырывается у Славы как-то само собой.

Он присмотрит за Глебом… и заодно узнает обстановку. Оставаться в тёмном тире вмиг становится невыносимо.

Где-то на дне омута сом беспокойно наворачивает круги, задевая хвостом Славины рёбра.

– Ладно, хрен с вами, идём, – машет рукой Кир. Ему не до споров. – Андрей, Нато, Пикачу, ждите здесь.

В коридоре не такая кромешная темнота, как в тире. Горят зелёным таблички, указывающие на выход, над плинтусом тянется тускло светящаяся полоса аварийного освещения. Слава снимает очки, цепляет их за одну из пуговичных петель на рубашке и гасит фонарик на телефоне – ориентироваться можно и так.

Его душит предчувствие, что всё на самом деле гораздо хуже, и аккумулятор стоит экономить.

Тени в темноте. Глеб

– А теперь разрядили оружие!

…К несчастью, Глеб прекрасно знает, что такое «гермозатвор». Едва ли не лучше всех присутствующих кроме, может быть, Кира. Это проходит в его голове как «всякая фигня из раздела “общая фортификация”», поизучал тему после того, как стал свидетелем установки конкретно этого гермозатвора на заре существования тира…

Из-за чего в бомбоубежищах гермозатворы срабатывают ВОТ ТАК – Глеб знает тоже.

Окончательное, сокрушительное понимание того, что же произошло, накрывает аккурат в тот момент, когда он ловит выскользнувший из рукоятки «глока» магазин…

«Ядерный удар!»

Всю глупость следующей мысли Глебка понимает и сам, но приходит она помимо его воли: «Ну вот, пришёл БП, а у меня по дефолту уже глок и полтора магазина, живём…»

Следом за этим подсознание рисует красивую картинку термоядерного взрыва над Москвой – и диаграмму зон поражения от 500-килотонной боеголовки «трайдента»…

А потом Глеба нахлобучивает, как пыльным мешком.

В этой красивой картинке вот прямо сейчас сгорают папа, Серёга с Ленкой и ещё десятки и сотни знакомых и незнакомых людей… хороших людей! Да вся его прежняя жизнь исчезает – в атомном пламени, за бетонными стенами тира!