Нувориш

Иван Павлович отмолчался, ничего не подтверждая, однако и не возражая.

Петр Петрович подсунул ему пачку «Мальборо».

– Вам, думаю, уже не терпится закурить.

«Знает даже, что я курю, – отметил не без одобрения Иван Павлович. – Поработал основательно…»

– Давайте без экивоков, – вдруг сказал хозяин. – То есть без лишних слов. Я предлагаю вам распрощаться с погонами и не весьма удобной по нынешним временам должностью. Начинают работать деньги и только деньги, надеюсь, вы понимаете это?

Луганский пожал плечами.

– Пока что меня устраивают и погоны, и должность. Во всяком случае, получаю более или менее прилично.

Хозяин презрительно поморщился.

– И это вы называете приличной платой? Я предлагаю вам ежемесячно четыреста долларов, и это не предел: первые два-три месяца по четыреста, а потом увидим. Эта сумма может и удвоиться.

«Ну и ну… – сощурился Иван Павлович. – Неужто обычный рэкет? Пожалуй, для рядового рэкетира слишком жирно. Лапшу на уши вешает. К тому же, идти в рэкетиры мне, подполковнику, не к лицу, просто стыдно».

– Деньги действительно неплохие, – ответил после некоторого раздумья.

– Побольше президентской зарплаты, – хохотнул Петр Петрович. – Не говоря уже о министерских.

– И к чему же сведутся мои обязанности?

– Не стану темнить: я знаю о вас чуть ли не все. Изучил, как облупленного. То есть догадываюсь, что можете и на что способны.

– Если уж пригласили в свою квартиру, значит, уверены: я соглашусь. Не так ли?

– Во всяком случае, надеюсь.

– Но ведь такие деньги за красивые глаза не платят. Насколько понимаю, то, что собираетесь предложить, не совсем стыкуется с законом.

– Попали в яблочко.

– Открывайте карты. Должен взвесить, стоит ли овчинка выделки.

Петр Петрович хлебнул кофе, глубоко затянулся сигаретным дымом и хитро взглянул на Луганского.

– Вы, уважаемый, кагебист. И школа у вас – дай, Боже! Я вам все выложу, как на духу, а вы через какой-то часок встретитесь с начальством и все поднесете ему на блюдечке с золотой каемочкой. Но учтите, голыми руками меня не взять. Кто я для вас? Некто Петр Петрович, ну, сварганите фоторобот, а скольких преступников вы задержали с его помощью? Одного, двоих? Вам известен адрес… Но сразу предупреждаю: прописан тут пенсионер, ветеран труда, уважаемый человек, к нему не придеретесь. Это раньше могли спокойно схватить за хвост да на солнышко, а теперь – фига с маком. Тот пенсионер, к которому я, кстати, очень хорошо отношусь и помогаю чем могу, пошлет вас далеко-далеко, сами догадываетесь, куда именно. И не надейтесь, что я скоро появлюсь в этой квартире. Короче, всякие там засады и прочие гебистские штучки не пройдут. Гуляй, Вася, так, кажется острят в вашей конторе.

– Да, пожалуй, в трехмиллионном городе вас не найти, – согласился Иван Павлович. – Даже нам.

– Значит, выходит так: если мы не договоримся, не теряйте зря времени.

Вдруг Луганскому захотелось выпить, тем более, вот он – старый выдержанный коньяк.

– А почему вы считаете, что не договоримся? – спросил и откупорил бутылку. Наполнил рюмку и выпил с удовольствием, не отводя глаз от Петра Петровича.

– Я чувствовал, что вы – умница, – блеснул белозубой улыбкой хозяин. – И сумеете по достоинству оценить мое предложение.

– Выкладывайте, что надо делать?

– Сами понимаете, ни за что, ни про что такие деньги не платят. Ну, правда, можно пойти в бизнес, но ведь там ой как надо крутиться и кумекать. Честно говоря, сомневаюсь, чтобы у вас, бизнесмена, хоть что-то выгорело. А у нас с вами четыреста долларов, повторяю, – не предел, будете получать еще проценты, если подфартит. Пожалуй, считаю, еще столько же набежит.

«Чуть ли не десять тысяч долларов в год, – прикинул Иван Павлович. – За такие деньги можно и черту душу продать».

Если откровенно, он продался бы и за четыреста ежемесячно, он мысленно согласился сразу, как только Петр Петрович назвал сумму. Деньги в наше время не такие уж и большие, но в сравнении с его зарплатой…

А если и в самом деле восемьсот?!

Коньяк согрел Иван Павловича, успокоил и придал уверенности. Подумал: а этот мифический Петр Петрович не такой уж и пройдоха, как показалось с самого начала. Судя по всему, есть у него размах и умение контактировать с людьми.

«И все же, где я его видел? Такая знакомая физиономия: лысоватый, бросающийся в глаза здоровый цвет лица – видно, привык ни в чем не отказывать себе, вволю ест овощи и фрукты, лимонный и апельсиновый соки для него не проблема, икорка тоже… Скорее всего, пенсионер, которому принадлежит квартира, никогда в жизни не стянулся бы на кожаные кресла – должно быть, действительно человек с размахом, сам живет и дает жить другим.

Но откуда я знаю его?

Щеки розовые, лоб морщинистый, глаза темные и словно буравчики, уши хрящеватые, оттопыренные, говорят, такими ушами наделены, как правило, люди покладистые, которым можно сколько угодно вешать на них лапшу, однако этому Петру Петровичу пальца в рот не клади – гам и отхватит.

Черт с ним, – решил Иван Павлович, – все равно сейчас не припомню, где видел. Да и, в конце концов, зачем припоминать? Захочет, сам откроется. Главное – восемьсот долларов!»

– И за что конкретно вы станете платить мне восемьсот долларов? – спросил.

Петр Петрович налил себе коньяку, понюхал его, довольно сощурился, но пить не стал, покрутил рюмку в ладонях и поставил на столик.

– Я обрисовал вашу деятельность, так сказать, в общих чертах. Но ответьте мне прежде всего: сможете ли вы найти с десяток надежных парней? Без предрассудков. Согласных на все и владеющих оружием?

«Рэкет… – поморщился Иван Павлович. – Так оно и есть: вульгарный рэкет, а мне казалось, что он – человек с размахом».

Гримаса на лице Луганского не осталась незамеченной Петром Петровичем.

– Вас это не устраивает?

– Почему же? Ребята найдутся, но заниматься рэкетом…

– Плохого вы мнения обо мне. – Черты лица у Петра Петровича как бы стали тверже. – Я хочу предложить вам настоящее мужское дело.

«Вот и приехали», – сообразил наконец Иван Павлович и ему вдруг стало тошно и страшно. Ведь парней, умеющих стрелять, используют однозначно. Он это знал хорошо, да и кому, если не ему, это знать? Выходит – банда. И он, подполковник государственной безопасности, во главе ее. Невероятно: он, всю свою жизнь посвятивший борьбе с бандитизмом…

«Нет, – решил Иван Павлович, – этому не бывать. Никогда! Не бывать – и все. Не могу же я стать оборотнем».

«А если ты просто испугался, подполковник? – мелькнула иная мысль. – Ведь теперь, если клюнешь на предложение Петра Петровича, попрешь против всей государственной машины, а она все еще могущественна».

Конечно, могущественна, хоть и не такая, как лет пять-шесть назад. Тогда, куда не ткнешь пальцем, всюду были их люди, из организаций, учреждений, заводов поступала информация, прослушивалось черт его знает сколько телефонов – существовала целая телефонная служба, не говоря уже об информаторах. Штатных и внештатных. Тысячи и тысячи: рабочие, механизаторы, бригадиры, писатели, врачи, художники, музыканты, колхозники… Куда ни глянь – свой человек, ну, кое-кому платили, но преимущественно люди «стучали» добровольно, некоторые с удовольствием, стараясь опередить друг друга, лишь бы хоть как-то засвидетельствовать свою преданность партии, хоть немного прислужиться ей, чтобы органы знали: кто-кто, а я никогда не предам… И куда это все делось? Где те райские времена?

Правда, Луганский знал: развалилось еще не все, и сейчас остались информаторы, не порвавшие с их службой, «стучат», как и раньше, с удовольствием, рассчитывая на благодарность, и большей частью не напрасно, поскольку их парафия еще не утратила авторитет и по возможности поддерживает и защищает своих людей.

Иван Павлович с сомнением покачал головой.

– Такое неожиданное предложение… – начал уклончиво.

– Неожиданное, – согласился Петр Петрович. – Но, насколько мне известно, вы не трус, а моральные аспекты вас не очень обременяют. Давайте ставить точки над i. Если вы, конечно, не против продолжения нашего разговора.