Наш секрет

Мои бёдра обмотаны полотенцем. Из одежды ничего больше.

— Я тебя не звал, — сообщаю гостье.

— Знаю. Я сама пришла.

— Повторяю для особенно одарённых: я тебя не звал. Свободна.

Алина встает с кресла и обнимает себя руками за плечи. На удивление почти трезвая — напиться просто не успела. Помню, когда мы только начали встречаться это был самый главный вопрос для спора, который стоял между нами. Так-то она неплохая девчонка была. Веселая, добрая, отзывчивая. На каждое соревнование со мной ездила. Болела искреннее, переживала сильно. Но меня до зубовного скрежета злило, когда Алина трансформировалась в пьяное нечто.

— Ты стал агрессивным и злым.

— Я всегда таким был.

— А мне кажется, что дело в другом, — произносит Алина, немного склонив голову набок. — Где она, Вань?

— А? Кто, Алин? Бутылка?

— Не ёрничай. Ты прекрасно понимаешь о ком речь. Я о девушке твоей говорю.

Нахожу в кармане пиджака пачку сигарет, закуриваю прямо в комнате. Лишь окно открываю, чтобы было чем дышать.

— Почему она не с тобой? — интересуется Алина.

Я отворачиваюсь спиной к незваной гостье и делаю глубокую затяжку. Пульс учащается.

— Не заставляй меня применять к тебе силу. Уходи по-хорошему.

— Уйду. Просто понять не могу… Почему твоей девушки нет, когда она так сильно нужна? Ты можешь говорить что угодно, Северов. Защищать её. Мол, дел по горло у твоей Сашеньки или что-то в этом роде. Но я прекрасно вижу, как сильно ты нуждаешься в женском тепле и ласке. Каждому живому человеку она нужна, особенно в такой сложной ситуации.

— Каждый человек переживает горе по-своему. Я, например, видеть никого не хочу. И это не намёк, Алина.

— Бог мой, неужели ты не видишь, что Саша тебя не любит? Если бы любила, она была бы с тобой всегда. И в горе, и в радости. Даже если бы ты прогонял. Жаль, что ты бегаешь за ней как пёс преданный.

Выбросив окурок в окно, поворачиваюсь к Алине лицом.

— Я тебя люблю, Вань. Десять чёртовых лет люблю. Всё это время без тебя я ни разу не почувствовала себя счастливой.

Она продолжает говорить без остановки при этом нервно расстёгивая боковую молнию ультракороткого чёрного платья. Молния поддается, мерцающая тряпка безжизненно падает Алине под ноги. Моя бывшая остается в одном шёлковом белье, которое подчёркивает худощавую фигуру и выпирающие тазовые кости.

— И я безумно жалею, что послушала тогда тебя, врачей и родителей и сделала чёртов аборт. Пусть родился бы ребёнок. Любой. Беспомощный, слабый. Главное, что он был бы от тебя.

— Ты чушь сейчас несёшь. Скажи честно, обдолбалась перед приездом?

— Могу вызвать лабораторию на дом, если не веришь. Я абсолютно трезвая. И я нуждаюсь в тебе…

Алина заводит руки за спину и расстёгивает бюстгальтер.

Возможно, я совсем законченный мудак, но глядя на женскую наготу, единственное, о чем я думаю, так это о том, что дико соскучился по Сашкиным «троечкам». Сочным, упругим. С маленькими нежно-розовыми сосками. Сука… Как бы я ни пытался доказать самому себе обратное, я действительно был бы счастлив, если бы Златовласка была сейчас со мной. И если бы хотя бы один чёртов раз сказала, что любит.

— Это странно, но я до сих пор помню, что, когда ты в таком сильном эмоциональном напряжении — тебе помогает секс, — продолжает дрожащим голосом Алина. — Быстрый, бурный, дикий. Я могу его тебе дать. Помню, всё что ты любишь, Вань.

— Так, достаточно. Я вызываю такси, — произношу, потянувшись к телефону. — Скажи только куда: домой или в клинику?

— Ваня, я не говорила тебе, но после аборта у меня появились проблемы с женским здоровьем, — не замолкает Алина. — Полгода назад врач сказал, что у меня совсем мало времени для того, чтобы самостоятельно зачать ребёнка. Я бы всё на свете отдала, чтобы этот ребёнок… чтобы он был от тебя.

Глава 70

Десять лет назад, сопоставив все риски и угрозы и выслушав мнения врачей, я предложил Алине сделать аборт. Не знаю, как бы я поступил сейчас. Правда, не знаю. С того момента очень много воды утекло. Но конечный выбор всё равно оставался за Алиной.

— Мне жаль, что у тебя проблемы со здоровьем после аборта. Искреннее жаль, — вздыхаю в ответ. — Но знаешь, я просто на секунду сейчас представил, что было бы, если бы ты тогда всё же родила.

— И? Что же?

— Ты не задумывалась об этом? Ни разу?

— Задумывалась, конечно. Ты бы никогда меня не бросил, — заявляет Алина.

— Речь не об этом. Ты бы мне мозг выела чайной ложечкой за то, что я

не

настоял на аборте. Что ребёнок родился слабым, больным. По моей вине. Я в любом случае остался бы виноватым, понимаешь? Как ни крути.

Качнув головой, направляюсь к шкафу. Туман в голове не проходит, только гуще становится. Кажется, если я сейчас не лягу спать, то вырублюсь от усталости посреди комнаты.

В шкафу какая-то старая одежда отца лежат. Чёрная свободная футболка и мятые спортивные штаны. Хлопнув дверцей шкафа, направляюсь в ванную комнату. Весь этот цирк начинает сильно раздражать.

— Ты тоже оденься, — киваю Алине, прежде чем скрыться за дверью. — Пока я вернусь, чтобы на тебе было платье.

На минуту отлучившись, снимаю с бёдер полотенце и одеваюсь. Некомфортно себя чувствую голым рядом с бывшей. Трахаться с ней не хочется ни капли, даже если бы был одиноким. Мы это давно проходили.

Вернувшись в спальню, я застаю Алину в момент, когда она застёгивает молнию. Несдержанно ругается, услышав звонок мобильного и подходит к сумочке, которая лежит в кресле.

Алина спохватывается, достаёт телефон. Закусив нижнюю губу, медлит.

Я делаю несколько шагов навстречу и смотрю на экран мобильного.

Папуля

.

Григорий Анатольевич, значит. Это хорошо. Он понятливый мужик, просто очень-очень мягкий. Как пластилин. Стоит только любимой дочери топнуть ножкой, как он тут же торопится исполнить любой её приказ.

Сняв трубку, коротко здороваюсь и прошу его приехать немедленно.

— Что случилось, Иван? — спрашивает Григорий Анатольевич строго. — Она с тобой? Опять?

— Блядь, да. Что хотите с ней делайте, — цежу сквозь зубы. — Привязывайте, удерживайте силой. Возле меня и моей семьи, чтобы я её больше не видел.

Я вижу, как у Алины кривится лицо от ярости и злобы. Она выхватывает из моих рук свой телефон. Сунув его в сумочку и обозвав меня козлом, выскакивает за дверь и, громко стуча каблуками, несётся вниз.

Григорий Анатольевич сообщил, что будет через двадцать минут.

Подойдя к окну, вновь закуриваю. Глаза слезятся, пекут. Голова не соображает вовсе, но я терпеливо жду пока за Алиной приедут родители.

Блеск фар в конце улицы привлекает моё внимание. Тушу вторую сигарету подряд и прищуриваюсь, чтобы рассмотреть каменную дорожку, ведущую к дому. На ней появляется два силуэта. Один я точно узнаю, а с другим сложнее. Но он точно мужской.

Слышу, как Алина повышает голос и замечаю, что из автомобиля, припаркованного у обочины, выбегает Григорий Анатольевич. Крики усиливаются, я захлопываю окно и бросаюсь на выход из комнаты.

В гостиной всё ещё сидят гости. Мира, Гена и Марина. Значит, это Пашка на улице.

— Вань, что случилось? — летит мне в спину голос сестры.

— Не знаю. Сейчас разберусь.

— Я с тобой!

На улице темно, мои догадки, что конфликт случился между Алиной и Пашкой — подтверждаются. Брат держит девушку за запястье и не отпускает, в то время как Григорий Анатольевич начинает угрожать и повышать голос до децибел, взрывающих мой мозг. Сон как рукой снимает.

— Я долго терпел! И неуважение, и то, что Ваня сделал с моей дочерью, но теперь хватит — больше ничего не хочу иметь общего с вашей семьей! — возмущается отец Алины.

— Вот и прекрасно, — отвечаю ему. — Давно пора. Но что-то держало, да? Например, связи моего отца.

— Конечно! — возмущается Маринка. — Как только что, так Степан должен спасать и помогать! После его смерти теперь-то окончательно можно разорвать отношения с Северовыми.