Страница 10 из 21
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра – чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты…
Фотографические карточки с изображением хитро прищурившейся белки и молодцеватых караульных (пост батальона охраны располагался рядом) разошлись по всей России, вызывая ожесточённые споры – золотая белка и шишки, или только крашены так. Большинство сходилось на подлинности как шишек, так и огромного пушного зверька, мол престижа ради не может позволить царь батюшка простую позолоту, не купол же церкви в российском захолустье – сама золотая Русская Америка!
И как мог скромный землемер, мечтающий подкопить денег и стать студентом Института путей сообщения конкурировать с блистательным «калифорнийцем»? Приехал Николай из Казанской губернии, где размечались участки под оружейные заводы и выкупались в казну помещичьи имения, заработал прилично, только Лизочка уже упорхнула через океан.
Друзья решили, что завербовался Коля-попович в Добровольческий Корпус исключительно, чтоб быть поближе к любимой. Но несчастный Ромео хотел всего лишь героически погибнуть в борьбе за правое дело. И хотя симпатизировал, по правде говоря, северянам, допустить чтоб родителей и пятерых братьев-сестёр погнали по этапу в «Якутское королевство» Николай не мог. А такое запросто случится, если дойдут слухи о поступлении на службу в армию САСШ до жандармов, его величество Константин Николаевич неоднократно сожалел о мягкости батюшки, незабвенного Николая Павловича, не вырвавшего с корнем декабрьскую заразу 1825 года, не заменившего «недостойные фамилии» новыми, отличившимися дворянами. «Крутенек, ох и крутенек не по годам царь то наш» – не зря так родитель, Серапион Павлович Рождественский, говаривал…
К сентябрю 1861 года «Посольский батальон» разросся до полутора тысяч человек, а командир, подполковник Михеев Василий Васильевич ожидаемо получил полковничьи погоны. После отправки в Северную Америку четырёх полнокровных батальонов Добровольческого корпуса пополнения поступали «россыпью» – по роте, по две перебрасывались через Атлантику и получали назначения, кому куда шагать, от посла России в Конфедерации. Незаметно образовался «Луисвиллский Русский батальон» воюющий на развалинах некогда красивого и богатого города в составе армии генерала Борегара. В Луисвилл отправляли и из Ричмонда. Рота Николая провела там полтора месяца, потеряв 32 добровольца убитыми и ранеными более семидесяти. Такая ротация крайне не нравилась полковнику Михееву, считающему, что «обстрелять» новичков и гнать на убой необученных новобранцев, не одно и то же, но высшее руководство Корпуса опытного офицера выслушивало, но к его доводам не прислушивалось…
Боевые действия русских частей на Восточном побережье координировал генерал-майор Новиков, ранее служивший на Панамском перешейке, который всё-таки передали под контроль французов и три с лишним тысячи солдат и офицеров регулярной армии Российской империи перебрались в Техас, на мексиканскую границу КША, послужив «разделительным барьером» между двумя государствами.
До Ричмонда долетали отголоски «обид» добровольцев, которых вместо битв и подвигов «подрядили» на строительство трансконтинентальной железной дороги. И хоть платили неплохо, добавляя к небольшому, чисто символическому жалованью, получаемому в Корпусе изрядную по российским меркам сумму, желающих «погеройствовать» хватало. В самом деле – ехали через океан воевать, а тут шпалы таскать заставили и рельсы укладывать, ссылаясь на стратегическую важность «железки». Вон, арестованные русскими крейсерами пароходы с мигрантами из Европы, вместо Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии идут в Чарлстон и Саванну где ирландцам, итальянцам, немцам предлагается на выбор: потрудиться на прокладке железной дороги за точь те же деньги, что платятся «нормальным» рабочим, или отсиживать до заключения мира между КША и САСШ в лагере для военнопленных. Известно же – все мигранты в Новый Свет в военное время рассматриваются как завербованные рекруты, которые непременно будут служить в армии Севера.
Такая принципиальная позиция Конфедерации, безоговорочно поддержанная Россией при «нейтральной» Великобритании хоть и осуждалась европейскими министерствами иностранных дел, но дальше нот протеста не пошло. Тем более «пленные» строчили бодрые письма «домой, в Европу» о прекрасном климате, огромном заработке и вовсе не страшных и не злых плантаторах-южанах. Когда несколько тысяч таких «невольных железнодорожников» отправили послания через океан, даже очередь возникла к посольствам Конфедерации. Обездоленные, желающие достойно жить европейские пролетарии, просили переправить их на постройку железной дороги и позволить переселиться на Юг с семьями.
Николай тогда как раз стоял на посту при посольстве и слышал как Горчаков и Мезенцев восторгались хитроумием его императорского величества, заранее придумавшего эту комбинацию. Правда, верхушка КША не очень-то благосклонно относилась к переселяющимся «нищебродам», но во время войны каждая пара рабочих рук ого как ценилась. Тем более мигранты готовы сражаться за новую Родину, чего лучше желать?
Но если мигранты с удовольствием настилали рельсы в Техасе и Луизиане, то добровольцы жаждали драки, требовали боя. Отчасти поэтому, но больше из-за упрёков союзников-конфедератов в пассивности русского контингента, принято было решение о создании «Луисвиллского Русского батальона», куда направлялись поочерёдно, на месяц-полтора, роты из прочих частей Добровольческого Корпуса.
Николаю сотоварищи ещё повезло – во время «командировки» их роты в Луисвилл, погиб «только» каждый пятый. А первая рота второго батальона сгинула в тамошней «мясорубке» считай вся, – лишь три десятка калек, остались после отбития «Седьмого штурма».
Русские добровольцы в том деле показали себя геройски, переломив ход сражения, сбив наступательный порыв северян и обратив их штурмовые колонны в бегство. Конечно, роль небольшого контингента союзников руководство КША несколько преувеличило в политических целях, не могли три сотни бойцов развернуть вспять двадцатипятитысячную вражескую армию. Но на своём участке стояли добровольцы до последнего патрона, до последнего солдата. И выстояли, дождались подкрепления…
Президент Конфедерации Джефферсон Дэвис, произнёс проникновенную речь, восхваляя доблестных союзников, ударивших в штыки по янки, прорвавшихся к госпиталю. Российские газеты вышли отдельными номерами с перепечаткой речи Президента и фотографическими изображениями всех бойцов Добровольческого Корпуса участвовавших в отражении «Седьмого штурма Луисвилла»: павших, раненых, немногих уцелевших.
Его императорское величество Константин Николаевич, изображение которого также присутствовало в траурном номере (государь был запечатлён в Кронштадте с офицерами Корпуса, погибшими затем в Луисвилле) высказался необычайно кратко. Но ёмко: ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ГЕРОЯМ, ПАВШИМ ЗА СВОБОДУ И НЕЗАВИСИМОСТЬ РОДИНЫ. ВЕЛИКОЙ ЕДИНОЙ И НЕДЕЛИМОЙ РОССИИ…
Число заявлений, поданных в Добровольческий Корпус после выхода «траурного номера» зашкалило. Даже гвардейские офицеры, как рассказал полковник Михеев, готовы подать прошение об отставке, чтобы ехать отстаивать интересы державы в заокеанском далеке. На успешные действия Калифорнийского корпуса, совершившего марш-бросок в сотни вёрст, окружившего и принудившего капитулировать две бригады армии САСШ в районе Большого Солёного озера внимания обращалось гораздо меньше, хотя старожилы североамериканского континента по боевому опыту и выучке превосходили добровольцев как бы не на порядок.