Страница 1 из 2
Олег Сабанов
Небеса помогают храбрым
Мало кто сомневался в скорой смерти Эрбина Гавальдо. Сознание покинуло его, избавив от жестоких мучений после того, как нарастающее удушье и страшные судороги сделались нестерпимыми. Неожиданный припадок случился в дороге и застал скакавших рядом с ним спутников врасплох, которым ничего не оставалось, как доставить бесчувственное тело своего единомышленника в лекарню близлежащего города. Позже стало понятно, что известный всему королевству просветитель был отравлен редким ядом в харчевне постоялого двора, где ночевал накануне. Паломничество Эрбина по самым отдаленным уголкам родного края, где местные жители оказывали ему радушный прием, уже давно раздражало известного своей злобной завистью и изощренным коварством монарха. В последнее же время оно все чаще становилось причиной неприкрытого гнева со стороны самодурствующего короля Спациана и его погрязшего в роскоши окружения, готового уничтожить каждого, кто осмелится прямо говорить о разграблении ими государственной казны. Поначалу придворные клевреты пытались всеми правдами и неправдами оболгать, смешать с грязью и выставить в дурном свете имеющего смелость предельно откровенно говорить с земляками просветителя, однако многочисленные потуги казнокрадов раз за разом проваливались самым позорным образом, что приводило их в бешенство. Мастерски состряпанные наветы отскакивали от Гавальдо оброненным на дощатый настил горохом, отчего у многих создавалось впечатление, будто он находится под небесным покровительством. Такой расклад выводил из себя изворотливого Спациана, сохраняющего власть только благодаря поддержке тех, кому дал право запускать руки в мошну королевства. Взаимная круговая порука позволяла монарху вместе с приближенными творить любые бесчинства, оставаясь при этом безнаказанными.
По заведенной издревле традиции никто, включая властителя, не мог самовольно распоряжаться собранными с купцов, ремесленников и крестьян деньгами, которые обеспечивали нерушимость государственных границ, а также защиту и справедливость каждому поданному короны. Именно поэтому злопамятный и трусливый самодержец небезосновательно разглядел в своем обаятельном антиподе Эрбине, прознавшем о темных делах правящей верхушки, угрозу личной власти, что в итоге заставило его дать отмашку на устранение любимого народом трибуна. Коварство умысла заключалось в том, что смерть просветителя должна была выглядеть хоть и скоропостижной, но вполне естественной, вызванной острым припадком неведомой хвори. Сам же Спациан присоединился бы к многочисленным скорбящим, одновременно чужими устами обвиняя в безвременной кончине трибуна его ближайшее окружение, с которым намеревался разобраться чуть позже.
Спутал первоначальные планы здоровый организм Гавальдо, продолжавший бороться за жизнь вопреки распространившейся по нему смертельной отраве. Однако несколько дней колдовавшие лекари в конце концов развели руками, признав бессилие своих попыток вернуть Эрбину сознание. Подавленное состояние его соратников не помешало им принять единственно верное на тот момент решение – переправить бесчувственное тело просветителя на далекую Землю Богов. Этот край, с высоты птичьего полета напоминающий лоскутное одеяло из широких полей, дремучих лесов и изумрудно-синих озер, считался священной прародиной всего человечества и местом, куда по преданию нисходила энергия высших сил. Чтобы не прогневать ни одно из божеств, чьи каменные и деревянные изваяния возвышались там повсюду, каждый пребывающий в священные пределы смертный по сложившейся традиции забывал свои агрессивные помыслы, а воинские дружины близлежащих государств не смели нарушать сакральные границы края. Отчаявшиеся найти снадобье от своего недуга безнадежно больные стремились поскорее ступить на эту землю, надеясь исцелиться незримым божественным присутствием, тем более что умереть здесь считалось высшим благом.
Соратники разместили Эрбина в разбитом возле тихого лесного озера небольшом шатре из плотной водонепроницаемой ткани. Родные с приближенными омывали его тело родниковой водой, окуривали пространство вокруг дымом шаманских трав. Все же остальные возносили молитвы об исцелении небесам и четырем стихиям, прося очистительный Огонь безжалостно выжечь яд, могучий Ветер выдуть его последствия вместе с пеплом отравы, Государыню-Воду наполнить организм исцеляющими живительными соками, а Матушку-Землю вновь вдохнуть в бесчувственное тело подаренное ею при рождении сознание.
Первое время состояние Гавальдо не менялось, из-за чего некоторые маловеры посчитали, что ему вскоре придется предстать перед древними Богами в их вечной обители. Однако высшие силы рассудили по-иному, не в силах, по всей видимости, оставаться равнодушными к молитвенным просьбам своих детей.
Поначалу у лежащего в беспамятстве стали подергиваться пальцы рук, потом под сомкнутыми веками пришли в движение глазные яблоки, мало-помалу дыхание сделалось более частым и глубоким. Наконец с его уст слетело очень тихо вымолвленное, но все же понятное окружающим имя сидящей рядом жены. Сам же Эрбин в тот момент впервые за долгое время ясно ощутил тепло и любовь самого близкого человека. Гавальдо казалось, что он мучительно медленно, но все же уверенно поднимается из темных холодных глубин к играющей солнечными бликами поверхности океана, на берегу которого его терпеливо дожидаются супруга Люция, родные дети и многочисленные друзья. Но прямо перед тем, как вынырнуть из воды и вздохнуть наконец полной грудью, дорогу наверх ему преградила какая-то мощная сила.
– Не торопись возвращаться, Эрбин! Прежде хорошенько поразмысли – хочешь ли ты сделать остановку посреди людей или взмыть сразу ввысь? – спросил густой баритон, звук которого доносился сразу отовсюду и дарил неизъяснимое спокойствие. – Твои правдивые речи, мудрость, добросердечие и смелость уже отворили врата в наши чертоги, где всегда рады встретить достойного вечности мужа.
Непостижимым образом Гавальдо сразу же уяснил, что к нему обращается грозный Бог сражающихся за справедливость воинов. Практически всякий смертный мужеского пола испытывал благоговейный восторг перед его величественными изваяниями, а ратники накануне битвы вырезали на щитах символ своего небесного покровителя – зигзагообразную разящую молнию.
– Позволь мне, громовержец, вновь обнять жену, детей и с новыми силами продолжить начатое дело, – смиренно, но совершенно не колеблясь ответил Эрбин. – Я полон решимости вывести на чистую воду придворных негодяев.
– Что ж, похвальный порыв. Другого я от тебя и не ждал, – молвил Бог-воитель. – Только всегда помни, что в битве за справедливость легко оступиться, поддавшись минутному смущению или соблазну, и потерять нынешнюю благосклонность небес вместе с вечной жизнью.
Лишь только голос умолк, как Гавальдо ощутил терпкий запах искуренных трав и услышал взволнованный шепот окружающих его людей. Просачивающийся сквозь опущенные веки солнечный свет будто весело говорил ему: «Довольно спать, пора пробуждаться!». Не в силах противостоять столь задорному призыву и желая поскорее увидеть находящихся рядом, он глубоко вздохнул полной грудью и открыл глаза.
Радостная весть о возвращении Эрбина из небытия бесчувственности быстро достигла королевства и свежим ветром разнеслась по всем его уголкам. Однако восстановление просветителя вопреки первоначальному оптимизму и наполненной бодростью молве оказалось долгим, тяжелым и кропотливым процессом, потребовавшим титанических усилий прежде всего со стороны самой жертвы отравления. Гавальдо пришлось буквально заново учиться произносить слова, складывая их в предложения и самостоятельно передвигаться, не теряя при этом равновесия. К тому же на первых порах память давала серьезные сбои, отчего некоторые из старых товарищей поначалу казались ему посторонними. Все же мало-помалу, медленно, даже порой мучительно, прежние реакции вместе с памятью и самоощущением возвращались к Эрбину, и к концу второго месяца своей реабилитации он стал прежним человеком, чему более всего способствовала его ненасытная жажда жизни, а также неусыпная забота близких.