Чужая

И, чёрт, как же невыносимо жалко, что такие красивые глаза достались такому придурку.

– Я не собираюсь сидеть за одним столом с навозницей, – заявляет Громов.

Я пожимаю плечами и решительно занимаю стул:

– Не сиди. Бегай, как идиот, туда-сюда с подносом в руках, мне-то что.

Громов сжимает челюсти и оглядывается по сторонам. Да, он привлёк внимание половины столовой. Плюсом, к нам уже направляются Окс и Стас.

Парень окатывает меня презрением и тоже садится. Рядом с ним на стул опускается моя соседка, рядом со мной – Стас.

– Ребята, это ужасно глупо, – цокает языком Оксана.

– Это не глупо, – смеётся Стас. – Это взаимная любофь!

– Чушь не неси, – огрызается Громов тогда, когда я пинаю Стаса по ноге под столом.

Но хоть в чём-то мы с его величеством согласны.

– Ай! – ещё громче ржёт мой приятель, а затем смотрит на нас по очереди: – Когда вы успели? И с чего всё началось?

– Не забывай, что мы живём в одной комнате, – угрожает Громов. – У меня есть лишняя подушка, которая может оказаться на твоём лице.

– Всё началось с того, что кто-то эгоистичный придурок, – не могу смолчать я.

– А кто-то конопатая навозница, – насмешливо парирует Громов.

– Чёрт, должно быть, ты собой сейчас гордишься! Хватило мозгов придумать обидное прозвище для девчонки – какая красота! Осталось брезгливо поморщить носик и заявить на всю столовую, что от меня до сих пор воняет. Ну же!

– Ребят, пожалуйста, не начинайте, – осторожно просит Оксана.

Таня съёживается на стуле ещё сильней, а Стас с жадным интересом продолжает наблюдать то за мной, то за Громовым. Который, к слову, недобро сужает глаза, но молчит.

– Что, не чувствуешь? – наигранно озабоченно интересуюсь я, хлопая глазами, а затем поднимаюсь с места и иду к нему. В груди бушуют обида и злость, которые мной и управляют. Нависаю над придурком и снова спрашиваю: – И так не чувствуешь? Вблизи?

Он отклоняется на спинку мягкого стула и даже снизу смотрит на меня свысока. Это неимоверно бесит, потому я в наглую сажусь к нему на колени и обнимаю его за шею.

Девочки сдавленно охают, а я продолжаю напирать:

– Ну же, принюхайся.

Громов сжимает пальцами мою талию, на что я сильнее стискиваю его шею, подставляя его носу свою:

– Даже т-так не чувствуешь? – слегка запинаюсь я, потому что его губы случайно задевают кожу моей шеи. – Смелей! Ты же так жаждешь сказать обо мне очередную мерзость…

Одна из его рук отпускает мою талию, чтобы сжать волосы на моём затылке и оттянуть голову назад. Он впивается в мои глаза холодом своих и рычит:

– А знаешь почему?

– Потому что умнее, увы, ты ничего придумать не можешь, – шиплю я в ответ.

Его зрачки гневно расширяются, взгляд бегает по моему лицу, а губы плотно сжимаются. Но зря я вообще на них опускаю взгляд… Потому что он видит и тоже смотрит на мои губы. Время словно останавливается, пока моё сердце наполняет дурацкое волнение.

Он. Слишком. Долго. Не поднимает. Свой. Взгляд.

А когда делает это, злится ещё сильней.

Резко поднимается с места, но, что удивительно, не позволяет мне упасть, прижимая к себе. Секунду смотрит на меня смешанным взглядом, а затем отталкивает и глухо бросает:

– Пошла ты.

Ко мне возвращается слух и приходит понимание, что эту сцену наблюдала добрая половина столовой. Опять. Смущение накатывает безжалостной волной, и я падаю на стул Громова, жалея, что не могу прямо сейчас провалиться под пол…

– Дела-а-а… – весело тянет Стас, пока девочки во все глаза смотрят на меня.

Я прячу лицо в ладонях и выдыхаю в них досадливый стон.

Чёрт, я тоже ничего умнее придумать не смогла…

Полчаса спустя, в холле, меня ловит Станислав Викторович.

– Эльвира, с личным расписанием ознакомилась? Помнишь, что у тебя сегодня семинар о вреде наркотиков?

– Да… Но там не указано ни время, ни место.

– Поэтому я тебя и задержал, – улыбается мужчина. – Семинар пройдёт в аудитории под номером десять. Найдёшь? Хорошо, он начнётся через полчаса.

– Спасибо.

– Ещё один вопрос, Эльвира, – не спешит уходить куратор.

– Да?

– Ты и Громов… Ожидать стычек серьёзнее, или вы самостоятельно разберётесь с проблемами, что возникли между вами?

Щёки и шею опаляет жаром, я отвожу глаза и тихо выдыхаю:

– Разберёмся. Сами.

– Уверена? Никита – личность творческая, и иногда бывает слишком импульсивен. Может, мне тоже с ним поговорить?

– Не нужно, – заверяю я, задумавшись, о каком конкретно творчестве идёт речь. – Обещаю, что больше ничего подобного не случится.

– Буду надеяться, – снова улыбается он, а затем видит кого-то у меня за спиной: – А, Стас! Мне как раз нужно побеседовать и с тобой.

Я оборачиваюсь на приятеля, который выглядит озадаченным, и, ободряюще ему улыбнувшись, иду искать аудиторию номер десять.

Нахожу я её на втором этаже преступно быстро и захожу в пустующий кабинет с партами и стульями за ними, как в школьном классе. Н-да… А могла бы подняться в комнату и немного почитать. Но отчего-то появляться в гостиной даже на минуту никакого желания нет.

Из головы никак не выходит взгляд Громова на мои губы, да и его собственные мне покоя не дают. Если отбросить наши разногласия и судить объективно – Никита чертовски хорош собой.

Я заметила это ещё тогда, два месяца назад, и даже в темноте…

Нет, ну кто бы мог подумать, что судьба нас вновь столкнёт? Да и ещё в таких неудобных обстоятельствах! В которых я не могу быть собой и… извиниться? Или объяснить, по какой причине тогда так поступила…

Он, конечно, сам по себе ещё тот придурок, но, как вариант, невозможность признаться ему кто я такая на самом деле и вынуждает меня злиться на него? Вынуждает так остро и неправильно реагировать на его слова в мой адрес?

Как же всё, однако, запутанно…

Я подхожу к окну и усаживаюсь с ногами на подоконник. Вглядываюсь вдаль и вижу… загон с лошадьми! Тихо смеюсь, потому что лошади напоминают мне о знакомстве с настоящей Эльвирой…

Мы тогда с моим Ромкой гуляли по набережной. Тёплый весенний день, папа ещё не успел спустить всю зарплату на спиртное, и я стащила из кармана его куртки пару сотен на вкусняшки брату. Он уплетал мороженое и радовался, что не приходится ошиваться во дворе, где в любой момент мог появиться пьяный и разъярённый отец. У него случались такие заскоки, и не попасться ему под горячую руку было настоящим везением.

Мы заняли лавку, подставили лицо яркому солнцу и болтали о разных глупостях. Ромка первый заметил лошадь, на которой катали желающих за хорошую такую цену. А я заметила жгучую брюнетку, словно только сейчас вышедшую из салона красоты. Она цокала каблуками модных туфель по плитке и смотрела исключительно в экран своего дорогого девайса.

Лошадь решила, не отрываясь от своих обязанностей, сходить в туалет. Её хозяин то ли не заметил этого, то ли решил убрать за своей подопечной чуть позже, когда отпустит клиента.

Брюнетка вот-вот должна была утопить свою дорогую обувь кое в чём.

Да, я могла знатно посмеяться тем же вечером, рассказывая друзьям эту историю, но лицо девушки… Оно выглядело потерянным, уязвимым и несчастным, что ли. Богатые тоже плачут? Именно об этом я и подумала, срываясь с места, чтобы уберечь туфли девчонки.

Нет, я не удивилась, когда она сначала посмотрела на меня свысока, дескать, какого хрена ты ко мне прикасаешься, да и ещё смеешь при этом дергать?

Я бросила выразительный взгляд на то, от чего её спасла, и девчонка тут же поменяла настрой. Присмотрелась ко мне внимательнее и через полминуты обескуражила вопросом:

– Ты здесь с кем-то? Не против моей компании?

Тот день эта сумасшедшая девчонка провела со мной и братом. И знаете, мы очень быстро нашли, о чём нам говорить, невзирая на разницу в социальном положении.

– О! Круто, что и ты здесь, друг, – возвращает меня в реальность появление Стаса.

Я озадаченно улыбаюсь, спрыгивая с подоконника, и подхожу к парте, за которую он усаживается. Сажусь рядом и спрашиваю: