Война все спишет

Но даже того, что Фок рассказал о грядущих событиях, что произойдут в течение пятнадцати лет, хватило с лихвою. Евгений Иванович сильно испугался за судьбу страны — две войны, одна другой страшнее, и три революции, что стали закономерным итогом и привели империю к позорным поражениям. И, как следствие, к бесславному финалу — гибели самодержавия. Расстрел царя Николая Александровича и его семьи, убийство великого князя Михаила Александровича, пока еще цесаревича — все это последняя точка. Та самая, нанесенная кровавыми чернилами, и закончившая повествование трехсотлетнего царствования Дома Романовых, начавшегося со Смуты и завершившегося ВЕЛИКОЙ СМУТОЙ!

Смерти Евгений Иванович не боялся — кто пережил немало штормов на море, относится к ней как к обыденному явлению. К тому же он уже дважды побывал в бою, видел смерть в глаза. Причем в недавней схватке едва остался жив, когда от сотрясения, вызванного попавшим в рубку снарядом, его швырнуло на броневой пол. И еще опалило огнем лицо, хорошо, что успел зажмурить глаза и прикрыть лицо.

Но вот позор был куда страшнее, особенно тот, что выпал на его голову в той истории, которая уже может и не состоятся. Иначе пошел ход событий — победный бой Фока у Бицзыво оказался тем самым камушком, который начав движение с верхушки горы, вызывает необратимую лавину. Именно в ту ночь он вывел крейсера в море и добился пусть маленького, но осязаемого успеха. А затем последовало победное сражение у Дальнего, которое в газетах, причем и в европейских, сравнили с легендарным Синопом. Правда, только он знал, что те два японских броненосца должны были погибнуть на минах, но чуть раньше.

Так что история начала изменяться, и как яростно надеялся Алексеев, в лучшую для России сторону. Победа в войне была настоятельно нужна, а потому он был готов не только на смерть, но даже на возможное унижение, ради пользы дела. С утра предстояла еще одна беседа с командующим Маньчжурской армии, и вчерашний бой, данный контр-адмиралом Матусевичем, тут оказался совсем кстати.

— С утра я расскажу Алексею Николаевичу о победном сражении, — негромко произнес Алексеев, и, поймав удивленный взгляд Витгефта, решительно закончил, надавив.

— Именно так, и вы должны это хорошо понимать, Вильгельм Карлович, как начальник штаба. Ведь 5-й отряд японского флота вице-адмирала Катаоко полностью выбит. Сами посудите — броненосец «Чин-Йен» и флагманский крейсер «Ицукусима» тяжко повреждены, им теперь требуется долгий ремонт, с постановкой в док. Причем еще нужно довести эти корабли до японских берегов, а ведь на море бывают шторма. Еще две «симы» повреждены — все же они вели бой с «Полтавой» и «Севастополем», а потом с нашими бронированными канонерками. И вы сами должны понимать, что мы стреляли отнюдь не в морские волны!

— Так оно и есть, ваше высокопревосходительство!

— И не забывайте — мы потопили «Хэйен» и «Сайен». Боевая их ценность сомнительна, мы с вами это хорошо понимаем, как моряки. Но броненосец береговой обороны и бронепалубный крейсер, и неважно, какого они водоизмещения, самый наглядный результат нашей победы. И это при том, что мы таких потерь не имеем, а о повреждениях речь не идет!

Алексеев чуть поднял голос, чтобы начальник штаба проникся. Это ему удалось — Витгефт был скептиком по своей натуре, и редко когда удавалось сломить его упрямство, как сейчас.

— Целый отряд японского флота выведен из войны на несколько месяцев — это однозначный успех, о котором мы должны немедленно телеграфировать государю-императору Николаю Александровичу! Эта наша очередная победа нужна стране! Пожалуй, больше, чем нам самим!