Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 83

Я отбежал уже шагов на двадцать, когда услышал за спиной гул. Развернулся на бегу — земля на вершине пригорка раскололась глубокой трещиной и из нее стремительно поднималось что-то светлое, гладкое и большое, очень похожее на яйцо — только раза в два выше меня ростом.

Я отвернулся и припустил еще быстрее. Встречаться с тем, что вылупится из «яйца», не хотелось.

По эту сторону пригорка деревьев стало меньше, зато добавились все более непроходимые заросли кустарников, покрытых цветами.

Цветами?

Я напряг память, выцарапывая оттуда облик Красной Лисовки. Высота кустарника — да. Форма листьев — да. Форма бутонов — тоже да. Значит, и непонятные, но опасные тротаны тоже где-то здесь.

Может, «яйцо» и было тротаном?

Я обернулся — «яйцо» сидело на вершине пригорка с таким видом, будто всегда там находилось, и довольно блестело в лунном свете.

Итак, позади "яйцо", из которого явно скоро вылупится что-то нехорошее, впереди непроходимые заросли Красной Лисовки, которую память советовала мне избегать.

Похоже, пришло время выйти на дорогу.

Я взялся за топорище поудобнее и двинулся к густому пролеску.

Что-то крепко схватило меня за щиколотку и с силой дернуло. Я взглянул вниз — и тут же, не раздумывая, ударил по этому чему-то.

Выглядело оно как человеческая рука — бледная, с тонкими длинными пальцами и узкими острыми ногтями. Топор отсек пальцы от ладони, освободив меня. Правда, ненадолго — из земли тут же высунулась вторая рука и схватила меня за вторую ногу.

Наверное, именно эти руки были тротанами. Неподходящее слово. Я назвал бы их подземными хваталками — легко запоминается и сразу понятно, что к чему.

Быстрым движением отрубив вторую руку — крови из них не лилось, вообще ничего не лилось, — я торопливо огляделся. Руки лезли из-под земли со всех сторон, причем больше всего их было в направлении дороги. Словно говорили: «Не выйдешь. Не выпустим».

Как там ругались воины, преследовавшие меня? «Иштава мерзость»? Я понимал значение только второго слова в этой фразе, но сейчас она казалась подходящей.

Вот ведь иштава мерзость!

Я развернулся и зашагал назад.

Под ногами уже привычно пружинила влажная почва и проминался ковер из многолетней листвы. А потом что-то скользнуло мимо, что-то большое и быстрое. Я дернулся в сторону, одновременно нанеся топором рубящий удар. Попал по этому чему-то, и оно в ответ зло рыкнуло.

Теперь я смог рассмотреть это большое, но уже не такое быстрое. Многоножка — я видел таких в деревне — только длиной в три человеческих роста и высотой мне по пояс. У многоножки было две головы с одинаковыми зубастыми пастями и плоскими вытянутыми мордами, а вдоль тела тянулись наросты, напоминающие когти. Не отпрыгни я — снесла бы мне половину мяса с костей.

Я перехватил топор поудобнее и ударил куда пришлось. Пришлось в середину многоножки. Ударил, тут же отскочил — вовремя. В том месте, где я стоял, клацнули челюсти одной из голов. Я метнулся вперед и снес эту самую голову — она отлетела на вершину пригорка и шлепнулась о «яйцо».

Так, а вот это было зря. Вдруг обитатель «яйца» воспримет шлепок как приглашение «вылупиться»?

Поэтому со второй головой я обошелся аккуратней и ударил так, чтобы она отлетела в противоположную от пригорка сторону.



Обезглавленное тело продолжало метаться по лесной настилке. Многоножке явно никто не рассказал, что лишившись головы — или голов — положено умирать. Я разрубил многоножку пополам, а потом еще и каждую из половин — и теперь вокруг меня бестолково бегали уже четыре части. Да уж, похоже многоножка не понимала сам принцип смерти. С варгом и Шептуньей было проще — они понимали.

А еще — я присмотрелся — многоножка, как и подземные хваталки до нее, не истекала кровью.

Может, обитатели леса были изначально неживыми, поэтому и убить их по-настоящему не получалось?

Чувствуя раздражение, я обрубил мелкие мохнатые лапки у каждой части, убедился, что четвертинки твари больше не бегают, и огляделся. Когда меня отвлекла многоножка, до подлеска оставалось шагов пятнадцать.

Подлеска не было.

Вообще не было.

Вот дерево, расходящееся на два ствола — я заметил его еще до появления многоножки. Вот длинная толстая ветка — я помнил, она показывала отломленной стороной именно на дорогу. Но и подлесок, и дорога исчезли.

Иллюзия? Я зашагал вперед. Если выход на дорогу скрывает иллюзия, я не увижу живой забор, но наткнусь на него.

Я прошел сквозь то место, где подлесок должен был начинаться, и вышел туда, где должна была находиться дорога. Но везде меня окружал лишь пустой лес с влажной почвой и обилием прошлогодней листвы.

Несколько мгновений я постоял на месте, потом встряхнулся. Лес оправдывал свою репутацию чем дальше, тем больше. Возможно, предупреждение мастера Стерия относилось не к чудовищам, как я думал, а к магии этого места.

А если вернуться туда, где я вошел в лес, где стоит караулящий меня отряд? Сейчас они уже немного успокоились, вряд ли все еще держат проход под прицелом. Конечно, шанс убить их всех не так уж велик, но попробовать стоит.

Путь назад лежал через тот же пригорок. Я подумал было обойти его, но затем решил двигаться по собственным следам. В этом лесу пространство вело себя странно. Вдруг, стоит мне отдалиться от прежней тропы, и все опять изменится?

Поднявшись, я увидел, что отрубленная мною голова многоножки не просто ударилась о «яйцо», а прилипла отрубленной частью к его «скорлупе». Пасть у головы открылась и зубов в ней виднелся явный переизбыток, треугольных и росших в несколько рядов. Акульих — подсказала память.

Не удержавшись, я провел лезвием топора по их переднему ряду. Звук получился бодрым, ритмичным, почти музыкальным, разве что слишком громким для тихого леса. Нет, не стоит тут шуметь. Лес мог подкинуть такой сюрприз, с которым я не справлюсь.

Опустив руку с топором, я шагнул дальше, и тут «яйцо» треснуло.

Сперва одна широкая трещина прошла по всей его длине. Следом добавилось еще две.

Бежать? Или зарубить «птенца», пока он не пришел в себя и не напал первым?

Я сделал шаг назад и встал так, чтобы удобнее было нанести удар.

Вот упал верхний кусок «скорлупы», вот откололся боковой, а вот разом, как лепестки цветка, отвалились аж четыре мощные пластины.

Внизу, внутри того, что еще оставалось от «яйца», лежал человек.