Шоссе Линкольна

– Не понимаю, – сказала она. – Куда уехал?

– В Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк, Нью-Йорк?

– Да. Нью-Йорк, Нью-Йорк.

– А ты в Льюисе?

– Около.

– Я думала, ты едешь в Калифорнию. Почему ты около Льюиса? И почему Дачес едет в Нью-Йорк?

Эммет уже жалел, что позвонил Салли. А кому еще?

– Слушай, Салли, все это сейчас не имеет значения. Главное – надо вернуть машину. Я позвонил на вокзал в Льюисе. Поезд на восток делает остановку здесь сегодня, попозже. Если успею на него, попаду в Нью-Йорк раньше Дачеса, заберу машину и вернусь в Небраску в пятницу. А почему звоню – надо, чтобы кто-то в это время присмотрел за Билли.

– Так бы и сказал сразу.

Объяснив Салли дорогу и положив трубку, Эммет посмотрел в окно и почему-то вспомнил день, когда его приговорили.

Перед тем как отправиться с отцом в суд, Эммет отвел брата в сторонку и объяснил, что отказался от права на защиту. Объяснил, что не хотел причинить сильный вред Джимми, но поддался гневу и готов заплатить за свой поступок.

Пока Эммет объяснял все это брату, Билли не качал головой в знак несогласия и не говорил, что Эммет совершает ошибку. Он, казалось, понимал, что Эммет поступает правильно. Но если Эммет собирается признать себя виновным без слушания, тогда Билли хочет, чтобы он пообещал одно:

– Что пообещать, скажи?

– Если рассердишься на кого-то и захочешь ударить, посчитай сперва до десяти.

И Эммет не только пообещал – они закрепили это рукопожатием.

Тем не менее Эммет подозревал, что если бы Дачес оказался сейчас здесь, сосчитать до десяти было бы мало.

Когда Эммет вошел в столовую, там стоял галдеж – шестьдесят мальчиков говорили одновременно. В любой такой столовой с мальчиками бывает шумно, но тут, наверное, было шумнее обычного: они обсуждали утреннее происшествие, появление загадочного союзника, который запер сестер в комнатах и раздал банки с вареньем. По своему опыту в Салине Эммет знал, что ребята не просто дают выход возбуждению, заново переживая утреннее. Они создавали предание, устанавливали ключевые подробности легенды, которая будет передаваться в этом приюте из поколения в поколение.

Билли и сестра Агнесса сидели рядом у середины длинного монастырского стола. Тарелка с недоеденными гренками была отодвинута в сторону, чтобы освободить место для толстой красной книги.

– Мне кажется, – говорила сестра Агнесса, наставив палец на страницу, – что твой профессор Абернэти мог бы включить сюда Иисуса Христа вместо Ясона. Ведь Он был одним из самых неустрашимых путешественников на свете. Согласен, Уильям? А! Вот и твой брат!

Эммет сел напротив сестры Агнессы – стул напротив Билли был занят его мешком.

– Эммет, можно предложить тебе гренков? Или яичницу и кофе?

– Нет, спасибо, сестра. Я сыт.

Она показала на вещмешок.

– Кажется, вы не успели рассказать мне, куда направлялись и как очутились в нашем обществе.

«Очутились в нашем обществе» – нахмурясь, подумал Эммет.

– Мы везли Дачеса… то есть Дэниела… и еще одного друга на автобусную станцию в Омахе.

– Ах да, – сказала сестра Агнесса, – кажется, ты об этом упомянул.

– Но поездка на станцию – это просто крюк, – пояснил Билли. – На самом деле мы едем в Калифорнию.

– В Калифорнию! – воскликнула сестра Агнесса. – Как увлекательно! А почему вы ехали в Калифорнию?

И Билли объяснил сестре Агнессе, что мама уехала из дома, когда они были маленькими, что их папа умер от рака, рассказал об открытках в ящике бюро, которые мама присылала им из разных городов на шоссе Линкольна по пути в Сан-Франциско.

– И там мы ее найдем, – закончил Билли.

– Понятно, – с улыбкой сказала сестра Агнесса. – Кажется, вас ждет большое приключение.

– Насчет приключения не знаю, – сказал Эммет. – Но ферму банк отобрал. Нам надо начинать с нуля, и, наверное, разумно начинать там, где я смогу найти работу.

– Да, конечно, – уже серьезнее сказала сестра Агнесса.

Она внимательно смотрела на Эммета, потом обратилась к Билли:

– Ты уже кончил с завтраком? Давай, убери за собой. Кухня – там.

Сестра Агнесса и Эммет наблюдали, как Билли складывает приборы на тарелку, ставит на нее стакан и осторожно уносит. Тогда она обратилась к Эммету:

– Что-то не так?

Эммета немного удивил этот вопрос.

– В каком смысле?

– Минуту назад ты как будто немного расстроился, когда я поддержала энтузиазм твоего брата насчет вашей поездки на запад.

– Наверное, не стоило его подбадривать.

– Почему же?

– Мы восемь лет не получали от матери вестей и не представляем себе, где она. Вы, наверное, заметили, что у брата сильное воображение. Я, когда могу, стараюсь уберечь его от разочарований, а не добавлять поводов.

Сестра Агнесса пристально смотрела на Эммета, и он чувствовал, что ерзает на стуле.

Эммет никогда не любил пастырей. В половине случаев казалось, что проповедник хочет впарить тебе то, что тебе не нужно, а еще в половине – впаривает то, что у тебя и так уже есть. Но сестра Агнесса как-то особенно его нервировала.

– Ты обратил внимание на окно у меня за спиной? – спросила она.

– Да.

Она кивнула и бережно закрыла книгу Билли.

– Когда я приехала сюда в тысяча девятьсот сорок втором году, я почувствовала, что этот витраж действует на меня каким-то таинственным образом. Что-то в нем захватило меня, но я не могла понять, что именно. После обеда, когда все затихало, я иногда садилась здесь с чашкой кофе – примерно там, где ты сидишь, – и смотрела на него, вглядывалась. И однажды я поняла, почему он на меня так действует. Это разница в выражении лиц апостолов и детей.

Сестра Агнесса повернулась и посмотрела на окно. Эммет тоже посмотрел, почти неохотно.

– Если присмотреться к лицам апостолов, ты заметишь, что они весьма скептически относятся к тому, что им открылось. «Ясно, – думают они про себя, – это, наверное, какой-то обман или галлюцинация: мы же своими глазами видели Его смерть на кресте и своими руками отнесли Его тело в пещеру». Но если посмотришь на лица детей, в них нет и намека на скепсис. Они смотрят на это чудо с благоговением и удивлением, да, но без недоверия.

Эммет понимал, что намерения у сестры Агнессы самые лучшие. И учитывая, что ей седьмой десяток и что она посвятила себя не только службе Церкви, но и службе сиротам, Эммет понимал, что ее рассказ заслуживает полного внимания. Но, пока она рассказывала, он успел заметить, что желтые, красные и голубые пятна света от витража переместились со стены на стол, свидетельствуя о перемещении солнца и потере еще одного часа.

– … Потом он пошел наверх с сумкой Эммета и разбил окно на кухонной двери!

Как и мальчики из сиротского дома, Билли взволнованно описывал утренние события, а Салли тем временем маневрировала на загруженной дороге.

– Он разбил окно?

– Потому что дверь была заперта! А в кухне он набрал ложек и понес наверх в спальню.

– Зачем он набрал ложек?

– А ложки затем, что принес им клубничное варенье!

Салли посмотрела на Билли с изумлением.

– Он дал им банку моего клубничного варенья?

– Нет, – сказал Билли. – Он дал им шесть. Эммет, ты ведь так сказал?

Оба повернулись к Эммету, смотревшему в окно.

– В общем, так, – ответил он, не обернувшись.

– Не понимаю, – вполголоса произнесла Салли.

Она наклонилась к рулю и прибавила скорость, чтобы обогнать легковую машину.

– Я дала ему как раз шесть банок. Ему могло хватить до Рождества. Почему он отдал все чужой компании?

– Потому что они сироты, – объяснил Билли.

Салли подумала.

– Да, конечно. Ты прав, Билли. Ты совершенно прав. Потому что они сироты.

Салли кивнула, одобряя логику Билли и отзывчивость Дачеса, а Эммет отметил про себя, что она была гораздо больше возмущена потерей своего варенья, чем похищением его машины.