Страница 4 из 160
Тут хитрозадый претендент, надо полагать в силу неопытности и высокомерия, допустил сразу три ошибки. Первая — злоупотреблял вином, а злоупотребив, публично хвастался о своих намерениях. Вторая — непростительная для нормального бретера — поспешил и вместо того, чтобы дождаться вызова, кинул его сам. Третья заключалась в том, что вызов носил подчеркнуто «светский» характер, а не апеллировал к божьему суду и освященному вековой традицией испытанию поединком. Старый воин, против любых ожиданий, выбрал простую, безыскусную перестрелку из луков ибо, как выяснилось, давно упражнялся в метании стрел, чтобы поддерживать слабеющее зрение. А дальше без изысков, а также без всякого благородства и честного боя прикончил юного махинатора, всадив стрелу в шею.
Дело выдалось шумным, победителя стали обвинять в недостойном поведении, обращению к «подлым» уловкам и бесчестному оружию. Говаривали, что как мужика ни одень, низкая натура себя проявит и не место таким среди приличных людей. Другие же утверждали, что если дворянин идиот, не способный перехитрить мужика, туда ему и дорога. А лишать присужденного по всем правилам титула за то, что человек хорошо стреляет из лука — глупость и кривая дорожка. Скандал распространился за пределы графства, мнения людей чести разделились, и в итоге апелла обратилась за экспертизой к признанному толкователю законов. Собственно, как раз обстоятельный, подробный ответ Елена сейчас и писала.
Сначала правовед оценил чисто юридический аспект проблемы и, с многочисленными отсылками указал, что поединок полностью соответствовал букве судебников, как старых Партидов, так и нового Диабала. Если бы юный аристократ оказался вызываемой стороной, он мог выбрать удобные для себя условия и надлежащее оружие. Если бы вызов был организован «по старине», то собрание дворян и церковников установило бы такую форму поединка, чтобы уравнять шансы бойцов. Поскольку ни того, ни другого не случилось, а Пантократор не явил однозначно толкуемого знамения о том, что происходящее Ему неугодно — правила надлежит считать соблюденными. Касательно «мужицкого» характера поединка, без честного схождения лицом к лицу, пешим либо конным, то нет закона, который исчерпывающе перечисляет достойное оружие и способы единоборства. Наоборот, практика испытания поединком знала самые удивительные примеры, скажем драку в смазанных салом кожаных костюмах с простыми дубинками. А насчет того, что лук и арбалет якобы «подлое» оружие, недостойное людей чести, этот вопрос исчерпывающе раскрыл великий Папиниан, отец законодательства Новой Империи, и пересказывать его трактат здесь было бы излишне. Имеющий желание да обрящет мудрость в чтении.
Закончив первую часть опуса, Ульпиан перешел к более сложной материи, то есть обращению не к букве, а духу закона и в целом неписанной традиции. И, опять же оперируя многочисленными прецедентами, заявил письменно, рукой Елены, что тут вопрос более сложный и неоднозначный. Да, формально кавалер не проявил истинно дворянского достоинства, обеспечив себе подавляющее преимущество в бою, а это не соответствует канону. В иных обстоятельствах сие было бы крайне предосудительно и могло стать хорошим основанием для исключения нарушителя традиций из дворянских списков. Однако следует учитывать, что жертва также не была чиста и возвышенна душой, ведь покойным двигали похоть и алчность.
Таким образом, заключил правовед, в данном случае он не видит оснований для каких-либо репрессий и осуждения победителя. Убитый юноша подменил Честь и Богобоязненность жадностью и мирским расчетом, и было ему отмерено его же мерой. Таково квалифицированное заключение глоссатора Ульпиана из Пайт-Сокхайлхея, магистра простых и сложных судебных задач, асессора надворного суда Его Высочества. Кое заключение оный магистр готов при необходимости обосновать и защитить перед любой аудиторией, будь то собрание людей чести, королевский либо императорский суд или же коллегия цеха правоведов.
К «телу» письма магистр добавил приписку, уже неофициальную, оформленную как частное мнение. В ней Ульпиан порекомендовал апелле предать забвению прискорбное событие и не упоминать о нем более в силу того, что подобные казусы, будучи явленными граду и миру, смущают нравы черни, побуждают низы общества к ненужным размышлениям о природе дворянства. Однако имеет смысл учитывать прецедент в дальнейшем, потому что наступают тяжелые времена, когда недостойные умы пытаются шатать устои, повергать традиции, в общем безобразничать. Освященный веками институт судебного поединка все чаще подменяется низменной дуэлью, в которой оппоненты не передоверяют себя Господу в атрибуте Судьи всех судей, а словно презренные бретеры ищут возможность совершить безнаказанное убийство. Это недопустимо по законам людским и Божьим.
Елена поставила точку, убрала трубочку-стилос подальше, избегая финальной кляксы, осторожно подула на пергамент, чтобы чернила быстрее подсыхали. Мэтр достал очки, похожие на складной лорнет с короткой рукоятью (хотя возможно это и был настоящий лорнет, Елена плохо разбиралась в таких нюансах), внимательно перечитал послание, размеренно кивая на каждой строчке, морщась и шевеля губами. Затем надиктовал несколько уточнений, дополнил пару формулировок и указал:
— Теперь перепиши.
— Надо скребок, — деловито сообщила женщина. — И бумагу. Перенести правленый текст, очистить пергамент и записать набело.
Ульпиан глянул на нее как на умалишенную и протянул новый лист пергамента. У Елены отвисла челюсть при виде такого шика
— Это Закон, юница, — назидательно вымолвил правовед, отчетливо проговорив «Закон» с большой буквы. — А Закон и Правила следует уважать даже в малости. Этот лист мы используем после для чего-нибудь иного.
С точки зрения Елены все это звучало как-то непоследовательно, с другой стороны — почему бы и нет? Хозяин барин, если у него много пергамента и денег, значит, может тешить свои комплексы как сочтет нужным. Пока женщина водила трубочкой-тростинкой, чуть прикусив от усердия язык и думая, как следует понимать это «мы», Ульпиан расхаживал у нее за спиной, что-то тихо бормоча себе под нос. Затем проверил текст в последний раз, красиво подписал, заняв сложнейшим росчерком все свободное пространство листа, сложил, запечатав сургучом престижного и дорогого цвета «зеленый папоротник», наиболее близкого к тому, которым имели право пользоваться лишь дворяне и привилегированные цеха. Приложил складную печать, на которой было вырезано то ли ведро с ручками, то ли стилизованная чернильница — и дело завершено.
— Пойдешь ко мне писцом? — отрывисто спросил мэтр. — Прошлого я выгнал. Рука легкая, но пьянь и дурак. Нужен другой.
Елена добросовестно задумалась и вдруг обнаружила, что нет ни единой причины для отказа. Более того, было бы интересно и весьма полезно глянуть, что из себя представляет закон Ойкумены. С местным правосудием женщина сталкивалась регулярно и часто, но вместе с тем крайне однобоко, в качестве тюремного лекаря. А вот как люди попадают в тюрьму, Елена представляла смутно.
— Я из «Смешной армии», — честно уточнила она. — Мы не властны над своей судьбой. Могу служить, пока не вмешаются обстоятельства.
— Сгодится, — кивнул мэтр. — Приемлемое условие. Жалованье две копы в неделю без кормления.
О, подумала Елена, а хорошо быть юристом! Две серебряные монеты это зарплата приличного каменщика и больше чем получает хороший паж, которому платят за неделю от силы полторы копы, чаще всего одну. Хотя, с другой стороны, господин обязан пажа кормить и одевать.
Они быстро обговорили дополнительные условия, то есть протяженность рабочего дня, возможность Елены отлучаться для тренировок и так далее. В результате размер жалованья похудел до «пажеского», зато график оказался более чем льготным. Женщина рассудила, что голод ей пока в любом случае не грозит и потому не следует пренебрегать учением Пантина.
— Договорились, — с этими словами Елена взяла серебряную трубочку, демонстрируя готовность начать прямо сейчас.