Страница 2 из 8
И Муза Мордехаевна, развивая подобие дружбы, вечерами подолгу сюсюкала с Наримановой по телефону, перебирая косточки всем сотрудникам.
Особенно доставалось Хвостову и Быстровой, двум ближайшим «соратникам» Музы Мордехаевны и столь же давним ее знакомым.
Первому – за инертность, слабость и флегматичность, второй же – наоборот, за смелость, оперативность и повышенное чувство собственного достоинства.
Вероника Быстрова была полной противоположностью Модесту Хвостову.
Эта весьма яркая, симпатичная и веселая женщина средних лет с весьма гордым и независимым характером, безусловно, не очень устраивала Застенкер, культивировавшую в сотрудниках подхалимаж и подобострастие.
Но Застенкер весьма ценила в Быстровой, как, впрочем, и в Хвостове, привитые им родителями с детства кристальные честность и порядочность.
Эти их раритетные в бизнесе качества и помогали Застенкер мириться с отдельными недостатками характеров своих двух особенных подчиненных.
Что же касается Арзыгуль Наримановой, то при встречах Муза Застенкер смотрела на нее восхищенными глазами и восторженно улыбалась, как будто увидела нечто чудесное, чем придавала ускорение и без того стремительным действиям бесшабашной бухгалтерши по найму, не знавшей до знакомства с Застенкер комплиментов.
Вот эта-то Арзыгуль и доводила несчастного Хвостова почти до приступов, потому, что, словно обезьяна с гранатой, скакала по холмам 1С и просторам финансовых отчетов, чтобы доставить экономическое удовольствие Застенкер, подставляя при этом «под статью» инертного Модеста.
Но, деваться Модесту Полуэктовичу было некуда, Застенкер решительно не желала праведно делить свои барыши с налоговиками, и за демарш могла выкинуть Модеста Полуэктовича на улицу, откуда, собственно говоря, его и взяла.
Хвостов это прекрасно понимал и доверился, что называется судьбе-копейке (в прямом и переносном смысле). И, кажется, выиграл…
По крайней мере, зарплата у него стала в разы больше, а супруга – в разы спокойнее, и даже маман не так часто теперь вила из него веревки, потому что могла теперь иногда позволить себе скатать за границу.
В принципе, экономическое положение супруги Модеста Полуэктовича с легкостью давало ему возможность вообще не ходить на работу, особенно такую нервную, и наслаждаться воспитанием детей дома.
Но именно это его и не устраивало, Хвостов не хотел совсем уж переходить на положение няньки-гувернера у собственного потомства, по какой-то необъяснимой причине возомнив себя мужчиной-добытчиком…
Со временем работа у Застенкер даже стала нравиться Хвостову. Муза Мордехаевна приучилась мириться с его недостатками, а Модест Полуэктович при помощи неких успокоительных напитков слегка пообвыкся с ролью «Фунта».
А в часы сладостного ничегонеделания в офисе, когда Муза Мордехаевна улетала во Францию (а, надо сказать, делала она это частенько), где у нее был пожилой супруг-француз и благоприобретенная вместе с оным небольшая вилла, Модест, сидя в своем кабинете, с наслаждением потягивая пиво и болтаясь по интернет-просторам, буквально растекался мыслью по древу.
И если бы кто-то случайно оторвал Хвостова от этих дивных мечтаний и спросил бы, о чем именно он думает в эти минуты, то Модест Полуэктович, наверное, даже не смог бы сформулировать, о чем именно.
Главное – в эти мгновения он был абсолютно счастлив, он жил в эти минуты, был самим собой и понимал, что недосягаем ни многочисленными родственниками, ни даже строгой Застенкер (по типу старого анекдота о Ленине : «Жене скажу, что к любовнице, любовнице – что к жене, а сам на чердак – и учиться, учиться, учиться»).
При этом Модеста убаюкивала мысль о том, что семья считает, что он буквально погибает на работе, завален делами и поэтому с трудом доплетается по вечерам домой…
Надо отдать должное воспитанию Модеста Полуэктовича: внешне неприязнь его к Застенкер ничем таким не проявлялась.
Наоборот, некоторые из сотрудников даже считали, что Хвостов какой-то дальний родственник Застенкер, так преданно и подобострастно он на нее смотрел в те минуты, когда она давала ему очередное задание, всегда старался даже всем корпусом своим показать, как он ее уважает и ценит. А кто-то даже подозревал возможный адюльтер…
Вынуждены разочаровать читателей.
Хвостов был семьянином-христианином, что называется, до мозга костей, и никогда бы не позволил себе отважиться на адюльтер, и не столько потому, что боялся исполнения угроз супруги. Просто так он понимал свое предназначение…
Главная же загвоздка была в том, что Музу Мордехаевну он, безусловно, считал своей спасительницей от нищеты, интеллигентным человеком и «бизнес-партнером»… Но как женщину, увы, ее не воспринимал…
Именно поэтому он так и боялся Застенкер.
Дело в том, что Муза Мордехаевна была уже давненько в пенсионном возрасте, но, как говорится, душой еще витала в девушках.
И, к вящему ужасу Модеста, окружала его постоянной и неусыпной заботой, а также своей женской харизмой, с ее точки зрения, вполне еще прелестной (по крайней мере, это ей внушил ее престарелый француз-супруг).
Капканы для Модеста Муза Мордехаевна расставляла с методичностью и ловкостью старого индейца.
То предложит Хвостову починить какую-нибудь мелочь, принесенную из дома; то попросит повесить в ее кабинете картину или календарь; то подвезет на своем автомобиле до метро; то, заботясь о его здоровье, пригласит позавтракать или поужинать к себе домой (ведь он так много работает с документами, что не всегда успевает даже покушать), а то и просто, встав за его спиной, словно трехмачтовый фрегат в бурю, нависнет над его креслом, свесив на него свои темные шали и длинные пряди невероятно густых волос, похожих на парик, и диктует очередные задания, наводя на бедолагу-Хвостова безысходные тоску и ужас.
Отказать Застенкер Хвостов по определению не смог бы, поэтому молил Бога о том, чтобы она однажды на него не прыгнула бы с криком «Товарищ Бендер!», подобно мадам Грицацуевой из «12 стульев».
И сидел с «палкой в спине» у нее на кухне, словно спаниель, с дрожащими лапками, с нетерпением ожидая возвращения в офис или домой…
***
…Проходя мимо пункта с разливным пивом, Хвостов на секунду задумался было, не прикупить ли ему немного этого замечательного напитка, как вспомнил вдруг, что именно сегодня Муза Мордехаевна ждет его на совещание по поводу дальнейших планов фирмы.
Он инстинктивно вздрогнул, приуныл и, бросив печальный взгляд на дверь пивного магазина, вздохнул пару раз и поплелся по дорожке, ведущей в офис.
Подходя к офису, Хвостов увидел машину скорой помощи, полицейский форд и небольшую толпу, состоящую в основном из сотрудников «Шиш-Традиции», бурно обсуждавших какую-то новость.
В центре толпы, буквально подпрыгивая от возбуждения, метался начальник смены водителей, Терентий Карлович Каркотуб, уже получавший пенсию по возрасту, но все еще работающий.
Нервно сжимая в руках серую кепочку, он все время что-то выкрикивал, наклоняясь к улыбчивой симпатичной полноватой дамочке, менеджеру фирмы, Эльжбете Петровне Овечкиной, а та, как бы отмахиваясь от Терентия Карловича, со значением переглядывалась с очень высокой худощавой молодой женщиной с короткой стрижкой и что-то тихо той говорила.
Молодая женщина, в которой Хвостов сразу узнал старшего менеджера Звениславу Задумкину, скрестив руки кренделем, как-то неопределенно поводила плечами, хмыкала и оглядывалась на дверь офиса, словно опасаясь чего-то или кого-то…
Хвостов непроизвольно занервничал, шаги его ускорились.
Неужели налоговая проверка? – запульсировала в его голове страшная мысль. – Вот, блин, я так и знал, что эта ненормальная Арзыгуль до добра нас не доведет, ведь говорил же я Музе…
И Модест Полуэктович неправедно и смачно выругался…
Долговязую фигуру генерального директора толпа заметила сразу.