По местам стоять

— От кого если не секрет?

— От контр-адмирала Медведева, бригадного замполита, если ты забыл. Но ты я вижу честно служить не хочешь?

— А у меня, что есть выбор?

— Ты стармос не борзей, съебаться с этого корабля тебе не удастся. Сам знаешь почему. А вот осложнить тебе жизнь я могу. И на ДМБ тебя спустить в мартобре в моих силах. Поэтому молчи, слушай и думай. Есть у меня к тебе деловое предложение. Тебя поставят на должность старшины команды ВТМ, в которой ты со своими годками-распиздяями наведёшь там порядок, а я постараюсь закрыть глаза на твои фокусы.

— А как же лейтенант Лупашин? Ему же наверное это не понравится?

— Лейтенант Лупашин только из училища, вчерашний кадет, который не знает флотской жизни и искренне думает, что здесь можно жить по уставу. Не понимая того, что честный ребенок любит не маму с папой, а трубочки с кремом. Честный матрос хочет не служить, а спать. По этому, его надо принуждать к службе. Его не любят матросы и ни во что не ставит старший помощник, а корабль идёт на боевую службу, где такие разногласия могут неизвестно к чему привести. Ну что я тебе разжевываю прописные истины, тебе же и так всё в бригаде растолковал контр-адмирал Медведев.

— Не имею понятия о чем вы говорите, — напрягся Дигавцов, который действительно получил конкретные полномочия от контр-адмирала Медведева — со своей командой не допустить захвата ККС «Березины» офицерами. Вплоть до полного их физического устранения. Особенно вызывали подозрения в бригаде молодые лейтенанты и политруки.

— Да ладно тебе, хочешь скрывать — скрывай, — продолжал Полянин, — но помни я не иуда Саблин, я сибарит — люблю баб и жизнь во всех её проявлениях и голову в петлю не суну. Я на твоей стороне. Я понятно объяснил?

— Вполне.

— Ну, вот и ладненько. Так, что будем делать дальше Дигавцов? Предложение моё принимаешь?

— Я давно в деле. Ещё с тех пор, как заканчивал ДОСААФ. Так что послужим политрук.

— Ну ты, стармос, не борзей-то особо. Хотя пока мы одни можешь называть меня Игорь Андреевичем.

— Разрешите идти, Игорь Андреич?

— Иди и держи рот на замке.

— Слушаюсь.

Дигавцов вышел из каюты замполита и задумался. Хитрый старый лис политрук откуда-то пронюхал о его договорённости с контр-адмиралом Медведевым. Можно было ожидать от него любой подлости. Надо было предупредить членов своей команды и решить, что делать с политруком. Выйдя на шкафут он в задумчивости налетел на какого-то мыршавенького лейтенанта. Не просто налетел, а впечатал того в переборку. От неожиданности тот онемел, а потом завизжал, как резанный:

— Равняйсь смирно!! Ты что матрос себе позволяешь!!

— Что надо, то и позволяю. — сказал Лёха, развернулся и исчез в лабиринте коридоров корабля.

В шхере его с нетерпением ждали сослуживцы. Они пили шило и подпевали игравшему на гитаре Яше Слизькому, за ту палубу вскрытую суриком, которую просили пожалеть матроса служившего по последнему году.

— Ну что, Лёха, поручкался с Поляниным? — спросил Бакин.

— Угу, поручкался.

— Ну и как? — не унимался Бакин.

— Гнида редкая. Там на шкафуте я столкнулся с недомерком лейтенантом. Случайно не знаешь кто такой?

— Случайно знаю — командир ВТМ Лупашин. Неплохой офицер, но жлоб редкий. Спирта у него на протирку контактов не допросишься. Зато сам каждый вечер бухой.

— Бухает говоришь… То-то мне показалось, что от него перегаром разило.

— Разило перегаром говоришь… Сейчас мы организуем ему небольшой концерт с фокусами по заявкам военных моряков. Малахов, ты слышал — Лупашин опять нажрался.

— Ну, так это же праздник души. Сейчас мы этого козла протрезвим, — обрадовался Витёк Малахов и подойдя к телефону, набрал номер и дождавшись ответа сказал в трубку: «А Лейтенант Лупашин опять пьян. Кто говорит? Да как обычно — честный советский матрос».

Только успел Малахов повесить телефонную трубку, как по громкоговорящей связи прошла команда:

«Лейтенанту Лупашину, срочно прибыть в каюту помощника командира корабля!»

— С мылом, — хохотнул Малахов.

— Ну всё на полчаса летёха будет занят. Пошли, Лёха, проведаем его каюту. У него в сейфе должен быть спирт.

— Вопрос конечно не мешало бы провентилировать, но мы ведь не в парламенте, а потому пошли.

Двухместная каюта лейтенанта Лупашина разительно отличалась от каюты Полянина. Две койки, два рундука, стол, умывальник, пара баночек и стоящий на столе небольшой сейф.

— Откроешь? — показывая на сейф спросил у Лёхи Дигавцова, Вася Бакин.

— Ногтём, — успокоил его Лёха и вставив отмычку в простенький замок, так же быстро открыл этот допотопный сейф, как до этого и входные двери каюты.

В сейфе валялся пистолет в кобуре, папка с бумагами и стоял почти полный трёхлитровый бутылёк со спиртом. Спирт тут же перелили в грелку, а в бутылёк налили воды. Пистолет не тронули, только забрали патроны. «Чтобы не застрелился спьяну ушатый». После чего покинули каюту.

Пока они проделывали свой фокус, начало темнеть. Пора было идти в город. В шхере годки переоделись в гражданскую одежду и, взяв с собой грелку со спиртом, вышли на верхнюю палубу. У трапа стоял дежурный мичман и вахтенный матрос. Надо было искать другой путь схода с корабля. Недолго думая они спустились по швартовочным концам и по стенке подошли к КПП на котором дежурили их годки с ПМ-9 старшина первой статьи Вася Батюсь и Толик Лосев, отлив им чекушку спирта, братва с «Березины», неторопливо поднимаясь по крутому склону, пошла в город.

4

Воздух свободы пьянил. Необычно было почувствовать себя снова свободным. Пусть не надолго, пусть на одну ночь, но свободным ни от кого не зависящим Человеком. Только в самоходе матрос начинает понимать, что у него украли. Загнать молодого человека на три года в ржавую коробку, которая до того же чуть ли не по самый клотик напичкана оружием и не выпускать даже в увольнение, не то что в отпуск, до этого не могли додуматься даже американцы, у которых поход в море продолжался не больше четырёх месяцев, а шлюх иногда даже привозили на корабль. Советский же военный моряк был всего этого лишен, он военкоматом был приговорен на три года каторжных работ на ржавой коробке, иногда без нормальной пищи и пресной воды — отдавал священный долг родине. Той самой родине, которая его раненого и искалеченного потом не признавала на гражданке, рассказывая, что его туда никто не посылал. И он, защитник, выброшенный на нищенскую пенсию побирался по мусорникам и свалкам, потому, как инвалидов в стране Советов не особо брали на работу. Лучше сказать — вообще не брали. Живи как хочешь.

Но всё это будет потом, когда контуженного матроса Лёху Дигавцова комиссуют с нищенской пенсией, а сейчас имея у себя целую грелку спирта, они держали госпожу Удачу за хвост и отпускать просто так не собирались. Было решено зайти к жене одного из офицеров ПМ-138, гле когда-то служил Вася Бакин и которая была не против скоротать вечерок с милыми её сердцу матросиками, пока её муж в Сирии отдавал родине свой долг на боевой службе и зарабатывал своей супружнице валюту и бонны, чтобы потом отоварить их дефицитом в боновом магазине.

Взобравшись на гору, матросы-самоходчики проверили имеющиеся в наличии деньги, у троих защитников родины нашлось всего что-то около пяти рублей. Отыскав на стене дома телефон-автомат, Вася Бакин бросил двушку в щель, набрал номер какого-то телефона.

— Алло. — сказал он через какое-то время в трубку. — Привет Клава! Привет любимая! Ты дома? Что делаешь? Играешь с соседкой и кумой в карты? Это хорошо. А я вот соскучился и решил тебя проведать с двумя своими друзьями. Приютишь? Нет подруг спроваживать не надо. Мои друзья не монахи. Будешь ждать? Хорошо через полчаса приедем. До встречи.