Багул

Только Лукас, единственный, кто был способен нормально функционировать. Мальчик вызвался помогать с готовкой. Он увлеченно нарезал салат, пока остальные сидели в полной тишине. Лесли держалась, каждые пару минут, говоря себе, что они справятся, что они одна семья, а значит если смогла она жить после всего, что видела, то смогут и они. Она отведет мальчишек к мозгоправу, как и родителей, если так будет нужно.

Закипели макароны на плите. Лукас бросился помогать, забирая прихватки из её рук. Не будь она так слаба, то удивилась бы его бойкости. Мальчик принялся раскладывать скромную еду по тарелкам, разлил еще чая. Лесли потрепала его по голове и прижала к себе.

— И часто такое случается? — спросил отец.

Лесли не сразу поняла, что он имел в виду, а потом села на стул, шаркнув старыми ножками. Мать смотрела исподлобья, но была так же внимательна. Лесли перевела дух, она все же продолжала надеяться, что родные каким-то образом все забудут и не будут лезть дальше. Снова забыла, что они были похожи.

— Что именно? — уточнила она, смотря в свою тарелку.

— Ты поняла.

Поднять взгляд на отца оказалось сложнее, чем она могла представить. Никогда она еще не видела его таким разбитым, потерянным, и в то же время, впервые он смотрел на неё с… уважением? Она могла бы поклясться, что это было именно это выражение лица. Много лет, приходя с охоты в очередной вонючий мотель, Лесли представляла, какого оно, это самое уважение, она размышляла о том, как бы могла заполучить его, доказать, что она куда лучше, чем просто отбившаяся от рук идиотка. Сейчас же она не испытала ничего. Не хотела окунуться в долгожданное поощрение, не расправила плеч, не подняла подбородок.

Лесли ткнула вилкой в макаронину.

— Не с моей семьей, — она пыталась есть, чтобы заполнить паузы, успеть подобрать слова, — Обычно, это другие люди, которых я не знаю. Я прихожу, спасаю кого могу, и уезжаю, чтобы не напоминать им о том ужасе, что они пережили.

— Кого можешь? — отец сидел ровно, разглядывая дочь, словно никогда прежде не видел её, изучал каждую черту, каждый синяк, — и часто…?

— Я… я проверю Маркуса, — мама поднялась, отряхнула бока и повела за собой Лукаса, который покорно поплелся следом.

Она не хотела этого слышать, и Лесли понимала её. Ей бы стоило замолчать, как положено охотнику, многозначительно пожать губы и закончить разговор, но нет. Слова так и просились наружу, она хотела быть услышанной, так же как и отец хотел понять её. Она прокашлялась и сделала пару глотков чая.

— Да, — они встретились взглядами, — У охотников есть древнейшее правило. Нельзя спасти всех. Мы повторяем его из раза в раз, себе, друг другу. Но никто в него на самом деле не верит, и у каждого за плечами кладбище. Как и у меня, — из горла вырвался хрип, перед глазами возникла дымка непрошеных, неуместных слез, — я не хотела, чтобы вы стали частью этого. О некоторых вещах лучше не знать.

Лесли не успела понять, не заметила, как отец встал и обнял её, прижимая, гладя по волосам. По щекам покатились слезы, беззвучные рыдания сотрясали тело, а она цеплялась за его кофту, пока он утешал её так, как положено только отцу. Он не говорил ерунды, просто был рядом, пока мать сидела рядом с сыновьями, обнимая их и смотря телевизор. До семейной идиллии было далеко, но в потрепанном дешевом отеле, она чувствовала себя дома.

Успокоилась она не сразу, отец похлопал её по плечу, давая пространство. Она улыбнулась ему, стирая с лица слезы, и помогла убрать остатки ужина, вылив свой едва тронутый чай. Они перекидывались ничего не значащими фразами, подбадривая друг друга, улыбаясь. Лесли уже собиралась мыть бокалы, когда Лукас подскочил за чаем для Маркуса. Он взял уже остывший напиток, довольно посмотрел в пустую кружку в её руках, и пыхтя понес его брату.

Проходя мимо, она потрепала братьев по голове, и скрылась в ванной. До момента, когда за спиной закрылась дверь, оставляя её в одиночестве, она не осознавала насколько устала. Глаза слипались, ноги уже начинали подкашиваться. Собственное отражение казалось чужим, совершенно не похожим на неё, словно всего за пару дней она состарилась на пару лет. Она умылась, прикрыла глаза, делая глубокий вдох, не сразу поняв, что падает на кафельный пол.

Никогда ей еще не было так тяжело моргнуть. Красная пелена постепенно отступала, и она уже смогла различить очертания потолка мотеля и тихие детские шаги. Тело онемело, отказываясь подчиняться, только голова завалилась на бок, стукнувшись виском. Её тошнило, перед глазами плыло.Она не сразу различила свет от светильников, желтыми пятнами, покрывающий пол, и не сразу поняла, что темные пятна перед глазами, это тела, разложенные по кругу в гостиной. Она видела Маркуса, беспомощно раскинувшего руки, смотрящего мутными глазами, куда-то за неё. Отца, чуть дальше, со сложенными на животе руками, и Мать, которую она едва могла видеть со своего места.

Сбоку раздались тихие шаги, и ей не нужно было видеть, чтобы знать, кто стоит над ней, рассматривая плоды своих трудов. Лесли хотела закричать, но издала только хрип, в котором едва не задохнулась. Лукас перешагнул через нее, держа в руках старую камеру, с мотком пленки. В полумраке он казался больше, лицо его заострилось, а в глазах была пустота.

Воздуха не хватало, легкие горели. Она не могла ничего сделать, парализованная, распластанная на полу. Не могла и отвернуться, прекратить смотреть. Беспомощность сводила с ума, мысли лихорадочно проносились в голове, пока отравленное тело могло лишь наблюдать за тем, как по-хозяйски младший брат, тот ради которого она бы умерла без раздумий, поправляет тела, а после наводит включенную камеру на лица родных.

В комнате было очень холодно, но внутри она горела, собственный разум отказывался воспринимать происходящее как что-то настоящее. Ей казалось, что все это очередной кошмар, навеянный неудачной охотой, и она вот-вот проснется, одна в номере отеля, и будет ходить из стороны в сторону, переводя дух. Но реальность отказывалась поддаваться. Она пыталась зажмуриться, отгородиться, но не могла.

Она фокусировалась на звуке тихих шагов, на свисте ветра, бьющего в окна, пыталась зацепить за что-то вне, но сознание упрямо возвращало в действительность. Лукас прошелся с камерой мимо каждого, критично сняв со всех ракурсов, и наконец подошел к ней. Мальчишка был совершенно не здесь, его интересовало только то, что он видел в глазке камеры. Он увлеченно снимал, подбирая лучший ракурс, пока наконец не кивнул довольный сам собой, и, снова потеряв интерес к родне, ушел куда-то за спину Лесли, где она не могла его видеть, но прекрасно слышала стук ящиков, недовольное пыхтение и скрежет стула о пол, но куда громче прозвучал лязг ножей в ящике со столовыми приборами.

Через закрытые окна не проглядывало солнце, Лесли не могла понять, сколько прошло времени. Она могла очнуться через пару часов, а может это было сразу. Как давно уехал Винчестер, и как скоро вернется? Он не знал, не мог знать, что здесь что-то происходит, что они не победили, не смогли перехитрить Багула. Если бы она только могла добраться до телефона… Хватило бы и одной попытки, она была уверена, что Дин примчался сразу, стоило бы ему увидеть пропущенный. В груди заколола слабая надежда, что он уже что-то заподозрил, может, пытался дозвониться?

Через неё вновь перешагнул Лукас, держа в руках большой нож для мяса, непонятно зачем оставленный постояльцам, и в этот миг хрупкая надежда угасла, с первым ударом ножа в грудь отца. Тот дернулся, на мгновение, придя в себя от боли, но тут же его припечатало к полу размашистым ударом под горло.

Мальчишка сел на него, уперевшись коленками в бока и воткнул нож в живот. Даже в темноте она видела, как остекленели распахнутые в ужасе глаза отца, и кровь тонкой струйкой стекала по подбородку, и как младший брат вспарывал еще теплого отца, пыхтя себе под нос, прилежно прорезая до паха. Закончив он отложил нож, вытер рукавом пот со лба.

За годы охоты Лесли привыкла думать, что видела все, что ничего не сможет лишить её рассудка, но то, что случилось дальше, превратилось в одно кровавое месиво. Лукас как по книжке, с видом опытного мясника вынимал внутренности, выкладывая на грязный пол. На его лице не были ни грамма сострадания, только ледяное удовольствие.