Страница 4 из 19
Современник готического романа, де Сад не чуждается романтических декораций, мрачных предзнаменований, нагнетания тревоги («Дорси»). Наследник традиций смешных и поучительных средневековых фаблио, писатель выводит на сцену любвеобильных монахов и обманутых ими мужей («Муж-священник», «Долг платежом красен»).
Но какова бы ни была пружина интриги, раскручивающая действие новеллы, механика развития сюжета почти всегда одинакова: зло выступает против добродетели, последняя торжествует, хотя зачастую ценой собственной гибели, зло же свершается, хотя и терпит поражение. Однако, по словам самого писателя, породить отвращение к преступлению можно, лишь живописуя его, возбудить же жалость к добродетели можно, лишь описав все несчастия ее. Заметим, что именно за чрезмерное увлечение в описании пороков, превратившееся, по сути, в самоцель, книги де Сада были осуждены уже его современниками.
Страсть к заговорам, проявившуюся в повестях, некоторые исследователи творчества писателя объясняют комплексом узника, присущим де Саду. Действительно, проведя взаперти не одно десятилетие, он постоянно ощущал себя жертвой интриг, о чем свидетельствуют его письма, отправленные из Венсенского замка и из Бастилии. В глазах заключенного любая мелочь, любая деталь становится значимой, подозрительной, ибо он не может проверить, что имеет под собой основу, а что нет. Поэтому линейное развитие действия новелл обычно завершается логической развязкой, как в классической трагедии или детективном романе. Но если в хорошем детективе читатель зачастую попадает в ловушку вместе с его героями и с ними же идет к познанию истины, у де Сада читатель раньше догадывается или узнает о причинах происходящего и, в отличие от героя, для которого раскрытие истины всегда неожиданно, предполагает развязку.
Рассказы де Сада дидактичны, что, впрочем, характерно для многих сочинений эпохи. Вне зависимости от содержания в них одним и тем же весьма выспренним слогом прославляется добродетель и отталкивающими красками расписывается порок, а на этом своеобразном монотонном фоне кипят бурные страсти, описанные эмоционально и выразительно. И в этой стройности, четкости построения сюжета, в сдержанности изображения страстей проявляется мастерство автора, крупного писателя XVIII века. Существует мнение, что де Сад неискренен в своих рассказах, что его прославление добродетели есть не более чем маска, за которой на время спряталось разнузданное воображение автора, посмеивающегося над теми, кто поверил в его возмущение пороком. Но как бы то ни было, знакомство с новеллистикой писателя, ранее неизвестной нашему читателю, представляется увлекательным и небезынтересным.
Е. Морозова
Новеллы из сборника «Преступления любви, или Безумства страстей»
Графиня де Сансерр, или Соперница собственной дочери
История, случившаяся при бургундском дворе
Свита мстительного и честолюбивого герцога Бургундии Карла Смелого, заклятого врага Людовика XI, состояла из рыцарей, съехавшихся почти из всех подчиненных герцогу земель. Собравшись под его знаменами на берегах Соммы, они, позабыв радости, ожидающие их на родине, были одержимы одной идеей: победить или достойно умереть за своего повелителя. Бургундские дворы погрузились в печаль, ибо некому стало блистать на некогда многолюдных турнирах в Дижоне и в Отене, а красавицы перестали прихорашиваться, ибо нравиться тоже стало некому – доблестные рыцари покинули их. Трепеща за жизнь милых их сердцу воинов, женщины поникли под бременем печали и тревог, позабыв о том, как прежде с восторгом и гордостью взирали они на смельчаков, являвших ради них свои ловкость и мужество.
Граф де Сансерр, один из лучших военачальников Карла, отбыл в армию за своим сувереном. Перед отъездом он просил жену приложить все силы для достойного воспитания их дочери Амелии и ни в чем не препятствовать нежной страсти, кою Амелия питала к владельцу замка Монревель, обожавшему ее с самого детства. Монревелю исполнилось двадцать четыре года, и скоро ему предстояло стать супругом Амелии. В связи с намечавшейся женитьбой Монревель, проделавший под началом герцога несколько кампаний, получил разрешение остаться в Бургундии. Любовь переполняла душу Монревеля, однако он со всем пылом юности вновь стремился на поле брани, дабы стяжать там воинскую славу. Красивый, любезный и отважный, Монревель умел и любить, и побеждать; ему благоволили и Грации, и Марс, так что чело его стремились увенчать венком своим и Беллона, и Амур.
Амелия, коей Монревель посвящал краткие часы досуга, похищенные им у Марса, была достойна его любви. Чье перо сумеет нарисовать портрет ее? Как описать легкий и гибкий стан, каждое движение которого исполнено невыразимого изящества, точеное и нежное лицо, каждая черточка которого дышит пленительным чувством? А сколько добродетелей украшали это небесное создание, едва вступившее в свою шестнадцатую весну! Чистота души, любовь к ближнему… дочерняя любовь… невозможно определить, чем более всего очаровывала Амелия.
И как могло случиться, что – к несчастью! – столь совершенная дочь вышла из чрева настолько жестокой матери, что ее с полным правом можно назвать кровожадной? Прекрасное как в юности, лицо графини де Сансерр, ее благородный и величественный облик скрывали душу завистливую, властную и мстительную, или, говоря иными словами, способную на преступления, совершаемые под влиянием самых низменных страстей.
Свободный нрав и страсть к любовным похождениям снискали графине при бургундском дворе печальную известность, чрезвычайно огорчавшую ее супруга.
Эта преступная мать с завистью наблюдала, как у нее на глазах расцветает красота дочери, и с горечью убеждалась в нежных чувствах Монревеля. Не имея возможности чинить препятствия обоим влюбленным, она решила запретить дочери сделать признание Монревелю и, вопреки желанию графа, взяла с нее обещание не выдавать своих чувств к тому, кого отец ее предназначил ей в супруги. Воспылав страстью к возлюбленному собственной дочери, коварная женщина утешала себя тем, что предмет ее вожделения пребывает в неведении о чувствах своей возлюбленной. Но, подавляя чувства Амелии, она – вольно или невольно – давала выход собственным чувствам; взоры ее были столь красноречивы, что Монревель, пожелай он внять им, наверняка догадался бы о ее страсти… Но юный рыцарь не замечал обжигающих взглядов графини. Его любовь принадлежала Амелии, и остальных женщин он просто не замечал. Для графини же невнимание его казалось оскорбительным вдвойне.
Исполняя приказание супруга, графиня принимала молодого Монревеля в замке и каждый раз старалась сокрыть чувства дочери, выставив напоказ собственные. Амелия держалась сдержанно, но Монревель догадывался, что распоряжения графа де Сансерр не были ей неприятны, и надеялся, что появление иного претендента на ее руку вряд ли доставит ей удовольствие.
– Ах, Амелия, – вопрошал Монревель свою прекрасную повелительницу, когда им удавалось избавиться от ревнивых взоров госпожи де Сансерр, – отчего вы молчите? Ведь не секрет, что нам суждено принадлежать друг другу! Так неужели вы не скажете мне, любезен ли вашему сердцу замысел отца вашего, или же, напротив, он вызывает у вас отвращение? Разве влюбленный, помышляющий лишь о том, как сделать вас счастливой, не вправе узнать, смеет ли он надеяться на ответное чувство?
Но Амелия лишь нежно смотрела на Монревеля, вздыхала и, трепеща, возвращалась к матери. Графине удалось убедить дочь, что любое слово, идущее из сердца, все погубит. Поэтому нежные чувства, владевшие сердцем Амелии, принуждали уста ее хранить молчание.
Однажды утром в замок де Сансерр прибыл гонец и сообщил о гибели графа под стенами Бове, случившейся в тот день, когда с города сняли осаду. Люсенэ, приближенный графа, заливаясь слезами, вручил графине письмо от герцога Бургундского. Герцог приносил извинения за краткость и сообщал, что, не имея возможности исправить случившееся несчастье, он велит графине без промедления заключить желанный ее супругом союз и выдать дочь замуж за Монревеля. А через две недели после свадьбы юному герою надлежало прибыть к герцогу, ибо после смерти графа герцог не мог более обходиться без своего отважного воина.