Страница 30 из 226
— А я повторяю, что ненавижу его, как чуму! — с жаром заявила миссис Сквирс.
— Если он тебе не нравится, моя милая, — отозвался Сквирс, — я не знаю никого, кто бы лучше тебя мог выразить свою неприязнь, и, разумеется, имея дело с ним, нет никакой причины ее скрывать.
— Я и не намерена скрывать, не беспокойся, — вставила миссис Сквирс.
— Правильно! — сказал Сквирс. — А если есть у него капелька гордости — а, по-моему, она есть, — то я не думаю, чтобы нашлась во всей Англии другая женщина, которая быстрее, чем ты, могла бы сбить спесь с человека, моя милочка.
Миссис Сквирс вдосталь похихикала в ответ на эти лестные комплименты и выразила надежду, что в свое время она укротила двух-трех гордецов. Воздавая лишь должное ее характеру, надлежит сказать, что в союзе со своим уважаемым супругом она сломила дух многих и многих.
Мисс Фанни Сквирс старательно запоминала и этот и дальнейший разговор о том же предмете, пока не ушла спать, а затем расспросила голодную служанку обо всех мелочах, касающихся наружности и поведения Николаса; на эти вопросы девушка дала такие восторженные ответы, присовокупив к ним столько хвалебных отзывов о его прекрасных темных глазах, нежной улыбке и стройных ногах,особенно напирала она на это последнее качество, так как в Дотбойс-Холле преобладали кривые ноги, — что мисс Сквирс не замедлила узреть в учителе весьма примечательную особу, или, как выразительно высказалась она сама, «нечто из ряда вон выходящее». И мисс Сквирс приняла решение на следующий же день самолично увидеть Николаса.
Осуществляя свое намерение, молодая леди улучила минутку, когда ее мать была занята, а отец отсутствовал, и как бы случайно зашла в классную комнату очинить перо. Не увидев никого, кроме Николаса, надзиравшего за мальчиками, она густо покраснела и проявила великое смущение.
— Прошу прощения, — пролепетала мисс Сквирс. — Я думала, мой отец здесь… мог быть здесь… Ах, боже мой, как неловко!
— Мистер Сквирс ушел, — сказал Николас, нимало не потрясенный этим появлением, сколь ни было оно неожиданно.
— Вы не знаете, когда он придет, сэр? — спросила мисс Сквирс застенчиво и нерешительно.
— Он сказал, что примерно через час, — ответил Николас учтиво, но отнюдь не показывая, что находится во власти чар мисс Сквирс.
— Никогда еще не случалось со мной такой неприятности! — воскликнула молодая леди. — Очень вам благодарна. Право же, мне так жаль, что я сюда ворвалась. Если бы я не думала, что отец здесь, я бы ни за что на свете… это так неприятно… может показаться таким странным, — пролепетала мисс Сквирс, снова покраснев и переводя взор с пера в руке на Николаса и обратно.
— Если это все, что вам нужно, — сказал Николас, указывая на перо и невольно улыбаясь при виде притворного замешательства дочери владельца школы, — быть может, я могу его заменить.
Мисс Сквирс глянула на дверь, как бы сомневаясь, уместно ли подойти ближе к совершенно незнакомому человеку, затем окинула взором классную комнату, словно отчасти успокоенная присутствием сорока мальчиков, наконец пододвинулась к Николасу и вручила ему перо с соблазнительной и вместе с тем снисходительной гримасой.
— Острие сделать твердым или мягким? — осведомился Николас, улыбаясь, чтобы не расхохотаться громко.
«У него и в самом деле прелестная улыбка», — подумала мисс Сквирс.
— Как вы сказали? — спросил Николас.
— Ах, боже мой, уверяю вас, я в эту минуту думала о чем-то совсем другом, — ответила мисс Сквирс. — О, пожалуйста, как можно мягче!
С этими словами мисс Сквирс вздохнула. Быть может, для того, чтобы дать понять Николасу, что ее сердце мягко и перо должно быть ему под стать.
Следуя этим инструкциям, Николас очинил перо; когда он подал его мисс Сквирс, мисс Сквирс его уронила, а когда он наклонился, чтобы поднять его, мисс Сквирс тоже наклонилась, и они стукнулись лбами; при этом двадцать пять мальчиков громко рассмеялись — решительно в первый и единственнбй раз за это полугодие.
— Какой я неловкий! — сказал Николас, распахивая дверь перед молодой леди.
— Ничуть не бывало, сэр — отозвалась мисс Сквирс. — Это моя вина! Всему виной моя глупая… ээ… Прощайте!
— До свидания, — сказал Николас. — Надеюсь, второе перо я вам очиню получше. Осторожнее! Вы сейчас грызете острие!
— И в самом деле! — сказала мисс…Смирс. — Такое затруднительное, положение, что я, право, не знаю… Простите, что причинила вам столько хлопот.
— Отнюдь никаких хлопот. — ответил Николас, закрывая за ней дверь классной комнаты…
«За всю свою жизнь не видывала таких ног!» — уходя, сказала себе мисс Сквирс.
Дело в том, что мисс Сквирс влюбилась в Николаса Никльби.
Чтобы объяснить, ту стремительность, с какою эта молодая леди воспылала страстью к Николсу, необходимо, быть может, разъяснить, что та подруга, от которой она недавно вернулась, была дочерью мельника, которая, только-только достигнув восемнадцати лет, обручилась с сыном мелкого торговца зерном, проживавшего в ближайшем городе. Года два назад, следуя обычаю, принятому молодыми леди, мисс Сквирс и дочка мельника, будучи близкими подругами, заключили договор, что та, кто первая обручится, немедленно поверит великую тайну сердцу другой, прежде чем поведать о ней кому бы то ни было, и нимало не медля позовет ее себе в подружки. Во исполнение этого договора дочь мельника, когда состоялось ее обручение, прибыла в одиннадцать часов вечера, так как сын торговца зерном предложил ей руку и сердце и двадцать пять минут одиннадцатого по голландским часам в кухне, и ворвалась в спальню мисс Сквирс с приятною вестью.
С той поры мисс Сквирс, будучи на пять лет старше и перешагнув за второй десяток (что также имеет немалое значение), не на шутку беспокоилась, когда она доверит подруге такую же тайну, но либо потому, что она убедилась, как трудно, чтобы кто-нибудь ей понравился, либо потому, что ей еще труднее было прийтись кому-нибудь по вкусу, у нее не было тайн, которые она могла бы поверить. Однако тотчас после короткого свидания с Николасом, которое было описано выше, мисс Сквирс, надев шляпку, отправилась с большой поспешностью к своей подруге и после торжественного повторения всевозможных старых клятв хранить тайну, — поведала о том, что она… не то чтобы обручена, но собирается обручиться… с сыном джентльмена (не какой-нибудь там торговец зерном, а сын джентльмена благородного происхождения)… который занял место учителя в Дотбойс-Холле при обстоятельствах, в высшей степени таинственных и замечательных. В самом деле, намекнула мисс Сквирс, у нее были веские основания полагать, что привлеченный слухами о многих ее чарах, он прибыл, чтобы за ней ухаживать, домогаться ее и жениться.
— Ну, не удивительное ли это дело? — вопросила мисс Сквирс, делая сильное ударение на прилагательном.
— В высшей степени удивительное, — ответила подруга. — А что он тебе сказал?
— Не спрашивай, дорогая моя, что он мне сказал, — отозвалась мисс Сквирс.Если бы ты только видела, как он смотрел и улыбался! Никогда в жизни я не была так потрясена.
— А вот этак он смотрел? — осведомилась дочь мельника, изображая, по мере своих способностей, излюбленное подмигиванье торговца зерном.
— Очень похоже на это… только более благородно, — ответила мисс Сквирс.
— Ах, так! — сказала подруга. — Значит, будь уверена, у него что-то серьезное на уме.
Мисс Сквирс, не совсем уверенная на этот счет, была отнюдь не огорчена, получив поддержку авторитетного лица, а когда в дальнейшей беседе и при сравнении воспоминаний обнаружились многие черты поведения, сходные у Николаса с торговцем зерном, она стала столь доверчивой, что сообщила своей подруге многое, чего Николас ей не говорил, — и все это было весьма лестно и убедительно. Затем она распространилась о том, что беда иметь отца и мать, резко восстающих против ее нареченного; об этом печальном обстоятельстве она говорила очень долго, потому что отец и мать ее подруги не чинили никаких препятствий к замужеству дочери и вследствие этого все ухаживание прошло так гладко, как только можно себе представить.