Страница 7 из 25
Экзамены уже были позади, результаты вывешены на доске объявлений. Как и ожидалось, Десмонд прекрасно сдал все экзамены, завоевав половину наград, тогда как вторая половина досталась мне, скромному трудяге. Более того, на доске висело официальное сообщение из университета о том, что я получил, к превеликой радости моей дорогой мамы и моей тоже, стипендию Маршалла. И наконец, на доске объявлений висело приглашение мальчикам из старшего шестого принять участие в ежегодном танцевальном вечере, который устраивали старшеклассницы монастырской школы под строгим контролем матери настоятельницы. Такой обычай, заведенный для двух соседних школ, был направлен, вне всякого сомнения, на организацию встреч мальчиков и девочек, принадлежащих к католической вере, хорошо образованных и обладающих высокими моральными качествами. Считалось, что подобные встречи могут возыметь спасительное и даже благотворное воздействие на подрастающее поколение именно теперь, когда молодым людям, незащищенным и неподготовленным, предстояло столкнуться лицом к лицу с мирскими соблазнами. Мы, естественно, восприняли приглашение как потрясающую шутку.
День решающей финальной встречи неотвратимо приближался. Матч был назначен на пять часов вечера и должен был состояться в Хэмпден-Парке, всемирно известной игровой площадке, и для события школьного масштаба зрителей оказалось на удивление много. Даже сейчас мне трудно без боли описывать то событие, воспоминание о котором до сих пор ранит мне сердце. Начали мы очень даже неплохо и полностью владели мячом, так что в течение примерно семи минут вели в игре и чуть было не забили два гола. А затем произошел неприятный инцидент.
Наш левый защитник, мальчик лет пятнадцати, не больше, имел неприятную привычку бегать – и даже ходить, – растопырив локти, и вот сейчас, во время игры, он случайно блокировал одного из нападающих противника. Локоть нашего игрока лишь слегка коснулся корпуса того мальчика, который, увы, тем не менее поскользнулся и упал. И сразу же раздался свисток судьи. Пенальти!
Удар по мячу, гол в наши ворота – и наша молодая команда утратила контроль над игрой. А потом пошел дождь, и мы промокли до нитки, порывы ветра неумолимо стегали по лицу, из-за безжалостного ливня поле преждевременно окутало тьмой, так что практически не было видно ни разметки, ни самого мяча. Нашим соперникам было не легче, чем нам, но на их счету ведь уже был забитый гол. Время неумолимо бежало вперед. На последних минутах игры я получил мяч на боковой линии, вне зоны пенальти. И я предпринял отчаянную попытку вслепую забить гол в ворота противника. Мои усилия должны были увенчаться успехом, так как мяч летел прямо в верхний угол ворот, но неожиданно, подхваченный сильным порывом ветра, он изменил траекторию, ударился о стойку ворот, взмыл в воздух и исчез.
И тут же прозвучал финальный свисток, мы были разгромлены, причем ни за что ни про что. В раздевалке бедный отец Йегер, пепельно-серый от волнения и внутреннего напряжения, тотчас же пресек поток наших проклятий в адрес судьи.
– Мальчики, вы сделали все, что могли. Нам помешал ливень и… – с горечью произнес он, – тот факт, что на нас были зеленые футболки[11]. А теперь живо переодеваться, автобус ждет!
Мне не хватило душевных сил присутствовать на организованном для нас обеде, и я спрятался в душевой, покинув ее, только когда шум мотора нашего автобуса стих где-то вдалеке. Тогда я взял свою сумку и вышел под дождь, прекрасно понимая, что мне предстоит сначала долго плестись до трамвайной остановки, а потом еще дольше трястись в трамвае.
Неожиданно я почувствовал чью-то руку на своем плече.
– Дорогой Алек, нас ждет такси. Мне удалось поймать его за воротами стадиона. Дай мне свою сумку. Я не буду комментировать игру и доставлю тебя домой в лучшем виде.
Он подвел меня к машине и помог забраться внутрь. И в этом был весь Десмонд, который в очередной раз продемонстрировал свои лучшие качества. Я благодарно откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Когда мы выехали из ворот и уже направлялись к дому, Десмонд прошептал:
– Алек, ты спишь?
– К несчастью, нет.
– Я не собираюсь обсуждать игру, Алек, но хочу, чтобы ты знал, что я весь матч молился, как сумасшедший, и чуть не умер, когда сорвался твой гол.
– Рад, что тебе удалось выжить.
– Послезавтра я уезжаю в Торрихос, в семинарию, – немного помолчав, произнес Десмонд.
– Так скоро?
– Да. Мама жутко расстроена. Она поедет со мной в Мадрид, но я смогу увидеть ее только тогда, когда приму духовный сан.
– Как жестоко!
– Да, насколько я понимаю, у них там ужасно строгие правила. – В салоне такси снова стало тихо, но затем Десмонд наклонился ко мне и прошептал: – Алек, ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
– Десмонд, слово «любить» звучит слишком категорично.
– Ну тогда я очень-очень люблю тебя и хочу, чтобы ты обещал мне не терять со мной связь. Там, где я буду, письма не запрещены, и я собираюсь часто писать тебе. Не возражаешь?
– Вовсе нет, и я постараюсь отвечать тебе, если, конечно, меня вконец не доконает анатомия Куэйна.
– Спасибо, спасибо тебе, дорогой Алек!
Итак, соглашение было заключено. И именно благодаря этому я могу продолжить свое повествование, не упуская даже малейших деталей, несмотря на тот факт, что иногда мы с Десмондом не виделись годами.
Такси остановилось. Мы подъехали к моему дому.
– Десмонд, спасибо тебе, что ты такой хороший! Иначе я добирался бы сюда больше часа, – сказал я и пожал ему руку; мне показалось, что, когда я вылезал из машины, он хотел поцеловать меня в щеку, но не успел. – Спокойной ночи, Десмонд. И еще раз большое спасибо!
– Спокойной ночи, мой дорогой Алек.
Глава 5
Я так вымотался – и морально, и физически, – что на следующее утро встал очень поздно и даже пропустил привычную пробежку по парку. И хотя вручение школьных наград должно было состояться только ближе к вечеру, мама отпросилась с работы на весь день. Чтобы побаловать меня, она принесла мне завтрак в постель; на подносе, кроме обычной овсянки, были горячие тосты с маслом и тарелка яичницы с беконом. Она ни словом не обмолвилась о вчерашнем матче, хотя я без труда догадался по ее лицу, что она огорчена, хотя и пытается замаскировать свои истинные чувства нарочитой веселостью.
Пока я расправлялся с завтраком, она сидела рядом, а потом со словами: «Дорогой, у меня для тебя сюрприз» – вышла в прихожую и вернулась с большой картонной коробкой в руках. Она сняла крышку, и я увидела новый, чрезвычайно красивый темно-синий костюм.
Не веря своим глазам, я уставился на костюм:
– Где ты его раздобыла?
– Не имеет значения, дорогой. Ты ведь понимаешь, что в университете тебе понадобится приличный костюм. А теперь вставай и быстренько примерь его.
– Где ты его раздобыла? – уже строже повторил я свой вопрос.
– Ну… помнишь мою дурацкую серебряную брошь…
– Ту, что с жемчужным ободком.
– Мне она не нужна. И вообще она мне надоела, бесполезная старая вещь… Я продала ее… очень приличному маленькому еврею, которого знаю по своему району.
– Но ты ведь любила эту брошь. Ты еще говорила, что она досталась тебе от матери.
Мама пристально на меня посмотрела и, немного помолчав, сказала:
– Пожалуйста, дорогой, не стоит поднимать столько шума по пустякам. Тебе необходим новый костюм для церемонии награждения и особенно для танцев, которые будут после.
– Не хочу я идти ни на какие танцы. Мне там не понравится.
– Ты обязательно должен пойти, обязательно… У тебя совсем нет ни развлечений, ни светской жизни, – грустно улыбнулась мама и добавила: – Сегодня утром школьный служитель принес письмо, которое касается тебя. От отца Йегера.
– Покажи мне письмо.
– Не покажу. Письмо адресовано мне, и я оставлю его у себя. Кроме того, я вовсе не собираюсь еще больше раздувать твое самомнение. – Она замолчала, и мы уставились друг на друга, с трудом сдерживая смех. – Он только упомянул, что ты, как он очень надеется, жив и здоров, поскольку тебя не было на обеде. И он хотел бы, если у тебя найдется минутка, чтобы ты заглянул к нему до его отъезда в понедельник.
11
Намек на враждебное отношение шотландцев к ирландцам; зеленый цвет является символом Ирландии.