Страница 24 из 25
– Но ваша церковь, каноник… Ваша великолепная церковь. Как, во имя всего святого, вам удалось ее получить? Я ведь прекрасно знаю ирландцев и Ирландию. Такую церковь не построишь на те жалкие гроши, что может дать Килбаррак.
– Твоя правда, приятель. Ее и за десять лет не построить, даже если собрать все гроши из всех кружек для пожертвований по всей стране. – Справившись с десертом, каноник подошел к буфету, достал стоявшую там на самом виду бутылку и налил себе ровно на два пальца янтарной жидкости. – Я всем обязан вот этому и самой чудесной, праведной, милостивой и щедрой женщине во всей Ирландии.
Десмонд, сгорая от любопытства, следил за каноником, который внимательно изучал содержимое стакана.
– Я не разрешаю держать дома спиртное, приятель. Но я старый человек, а это меняет дело. Я позволяю себе выпить только раз в день, причем всегда на два пальца и ни каплей больше, «Маунтин Дью».
Вконец заинтригованный, Десмонд не осмелился донимать каноника расспросами, а тот сделал глоток «Маунтин Дью», с шумом втянул в себя янтарную жидкость и, аккуратно поставив стакан, произнес:
– Самый замечательный, самый чистый, самый отборный и чертовски дорогой солодовый виски в мире. Произведен с добавлением лучшей торфяной воды, разлит по бутылкам на лучшем перегонном заводе Донегала, выдерживается не меньше шести лет и, наконец, продается через дублинскую контору по всему миру тем, кто ценит все самое лучшее. И принадлежит это хозяйство целиком и полностью милейшей даме, которая лично спланировала и на свои деньги построила и украсила нашу замечательную церковь.
Произнеся эту пламенную речь, каноник сделал еще один глоток и ласково посмотрел на Десмонда, который тихо произнес:
– Как замечательно с ее стороны! Она, должно быть, на редкость щедрая старая дама.
При этих словах каноник зашелся в приступе гомерического хохота, к его веселью присоединилась и миссис О’Брайен, которая как раз вошла в столовую, чтобы убрать со стола остатки десерта.
– Ага, очень даже щедрая, – согласился каноник, когда тишина в комнате была восстановлена. – Мне даже страшно сказать, во что все это обошлось. Вот только одно, к сожалению, осталось сделать. И то по чистому недосмотру. Ты заметил перила алтарной преграды?
– Конечно заметил, каноник. Очень старые, деревянные. Довольно неуместные.
– Ты все правильно подметил. Но ничего, приятель, в самое ближайшее время я их заменю на те, что будут достойны такой церкви. Сейчас перила – самая главная моя задача. И я при каждом удобном случае намекаю на это мадам Донован.
– Мадам Донован! – эхом откликнулся Десмонд.
– Тебе что, знакомо ее имя?
– В жизни его не слышал, пока не приехал сюда.
– Ну а теперь ты его часто будешь слышать. Это ведь на ее особняк ты сейчас смотришь из окна. Кстати, у нее имеется еще и прекрасный дом в Швейцарии.
– Но почему в Швейцарии?
– Налоги, – со значением произнес каноник, понизив голос и для пущего эффекта прикрыв левый глаз, видневшийся над стаканом, а потом, после того как Десмонд переварил услышанное, добавил: – Мадам не только чудесная, разносторонняя, талантливая леди, но еще и самая настоящая деловая женщина с крепкой хваткой, каких разве что в лондонском Сити и встретишь. Если бы ты знал ее историю, то понял бы, что я говорю чистую правду. – Каноник замолчал и в полной тишине с удовольствием прикончил стакан «Маунтин Дью», а затем уже другим тоном продолжил: – А теперь вот что, приятель. Когда я тебя ждал, то знал, что меня ждет тяжелый случай. И собирался обойтись с тобой соответственно. Однако, как я вижу, проблема лишь в том, что ты там, у себя в Риме, слишком уж увлекся светской жизнью. Ходил на всякие там вечеринки в обществе богатых, – тут каноник бросил взгляд на миссис О’Брайен, – старых дам. По правде говоря, ты у нас немного повеса. А потому мой приказ будет таков: без моего разрешения никаких приглашений не принимать, и если ты внимательно посмотришь на мое старое уродливое лицо, то сразу поймешь, что я человек, которого надо слушаться беспрекословно.
– Да, каноник.
– Ты все понял.
– Каноник, учитель, которого я встретил в церкви, пригласил меня посмотреть на своего первенца.
– Младенцы – совсем другое дело. Можешь заглянуть к ним, но особенно не рассиживайся. Скажи что-нибудь приятное и сразу уходи.
– Да, каноник.
– Хорошо! Мы здесь привыкли рано ложиться, да и ты, наверное, притомился после путешествия. Так что можешь идти спать. Я буду читать десятичасовую мессу, а ты можешь взять на себя восьмичасовую. Майкл всегда в ризнице. Он там тебе все покажет. Миссис О’Брайен утром тебя разбудит. Ну а теперь спокойной ночи, приятель. И если тебе будет приятно это услышать, то могу сказать, что ты произвел на меня хорошее впечатление. Я доволен.
Когда Десмонд вернулся в свою комнату, то обнаружил, что все его вещи, высушенные и наглаженные, аккуратно сложены, кровать расстелена, а между белоснежными простынями положена бутылка с горячей водой. Десмонд опустился на колени, чтобы прочесть свою обычную молитву, затем, бросив взгляд на знакомые фотографии на бюро, забрался в постель и с чувством глубокого удовлетворения закрыл глаза.
Итак, его первый день в Килбарраке на удивление оказался более чем удачным.
Глава 2
В половине восьмого Десмонд, который после крепкого сна чувствовал себя вполне отдохнувшим, уже был в церкви, где Майкл в ризнице успел приготовить ему облачение на сегодня.
– Обычно на ранней мессе народу у нас немного, ваше преподобие. Но сегодня утром целая толпа.
– Как думаешь, Майкл, это из набожности или из чистого любопытства?
– Думаю, малость того и другого, ваше преподобие.
Теперь и сам Десмонд чувствовал, что ему не терпится посмотреть на благодетельницу, подарившую столь прекрасную церковь.
– Кстати, а мадам Донован часто ходит к восьмичасовой мессе?
– На самом деле да, сэр. Каждый Божий день. А по воскресеньям бывает и на десятичасовой. Вон там ее постоянное место на передней скамье, с самого краю.
– Надо же!
– Но сегодня утром ее здесь не будет. Уехала в Дублин по делам. Говорят, в субботу вернется.
Десмонд всегда знал, когда месса удалась, а когда проходила более вяло вследствие волнения и рассеянности. А потому он вышел из-за алтаря, прочел благодарственную молитву и весьма довольный собой вернулся домой.
Отлично позавтракав, он решил осмотреть Килбаррак. И пока он шел в сторону Кросс-сквер, горожане, к его превеликому удовольствию, приветливо здоровались и раскланивались с ним. Хотя далеко не все были столь любезны. Так, толпа парней, околачивающихся без дела на углу Фронт-стрит, рядом с пивной «У Малвани», молча расступилась, чтобы дать Десмонду пройти, а вслед ему полетели смешки и грубые выкрики. Однако Десмонда такое вызывающее поведение нимало не смутило, так как каноник предупреждал его, что это место самое нехорошее в городе.
Вспомнив о приглашении школьного учителя, он узнал, как пройти на Карран-стрит, где, чувствуя на себе любопытные взгляды соседей, постучался в дверь дома номер двадцать девять. Он специально решил зайти пораньше, чтобы не пришлось принять приглашение остаться на чай и тем самым нарушить предписание, данное ему каноником.
Однако, поскольку на его стук никто не отозвался и только где-то в глубине дома послышался плач младенца, он толкнул дверь посильнее и вошел внутрь. А там, в углу чистенькой гостиной в своей кроватке надрывался от плача прелестный младенец. Ситуация крайне неловкая, но только не для Десмонда.
Он тут же подошел к детской кроватке, взял на руки младенца, дав ему срыгнуть, а потом прижал ребенка к груди и вот так, с ребенком на руках, стал прохаживаться по комнате, напевая ему «Весеннюю песню» Шуберта, что, по его разумению, было ближе всего к колыбельной. Музыка оказала на малыша магическое воздействие. Он свернулся калачиком у Десмонда на груди и тут же сладко засопел.