Чемпион

Зато самое здание больницы успели достроить — двенадцать этажей, все возможные отделения и сотни сотрудников спецов ещё советской закалки. Ах да, вторым достроенным зданием оказался двухэтажный морг... ходили слухи, что дельцы из БСМП смывали в речушку использованный формалин. И эти слухи, судя по цвету воды в водохранилище, мягко скажем смахивали на правду. Что, впрочем, не мешало купаться на «пляже» местным жителям... бывшему владельцу тела — тоже.

Саня поёжился при этой мысли и зашёл в тамбур.

Скрипнула дверь.

Пахнуло нафталинном. И смесью кучи лекарств.

На «ресепшене», коим оказался небольшой ободранный стол, сидела бабуля в желтоватом халате (белом по умолчании, но не выдержавшем 100500 стирок хозяйственным мылом). Бабулька разложила на столешнице газетёнку, большую кружку с чаем и горку семечек.

Вещал радиоприёмник, установленный рядом с телефоном.

Передавали, что прошли первые всенародные выборы главы государства в России и Борис Ельцин избран Президентом РСФСР.

Охренеть себе новости с утра пораньше.

— Ой-ой-ой... — запричитали бабка. — Алкаша во власть пустили. Теперь страну такую пропьёт.

Саня уже собирался пройти мимо, но бабулька завидела Пельменя, высыпала семечки на газетку, отряхнула руки.

— Куда? Стоять, молодой человек! У нас не проходной двор.

Пельмень остановился, думал ответить. А потом понял — хрен его знает куда. Он то понятия не имеет, где пацанёнок лежит.

— К другану, бабуль, Сёма звать, — сказал Пельмень. — Мелкий такой, тощий. С травмой поступил — под замес попал... Фамилия Тимофеев. Где то в вашей больничке отдыхает.

Бабулька прищурилась — понятное дело че за Сёма не припомнила, поди таких целых 12 этажей молодцев. И каждый второй под замес попал. Время такое началось — неспокойное.

— Сегодня не приемный день. В понедельник приходи.

— Мне бы пройти бабуль, можно же исключения сделать? Договоримся.

— Исключения... — бабуля фыркнула. — Этому исключение сделай, тому. А кто ж будет без исключений жить?

— Я ж хрен его знает, бабуль, — ответил Пельмень. — Много без исключений не наживешь.

— Вон доделались исключений, что алкаш теперь управляет страной. Ему бы вместо красной кнопки рюмку... эх! — она махнула рукой: пропади оно все пропадом. Союз развалили. — Пятьдесят копеек давай.

— Чего? — приподнял бровь Саня.

— Пятьдесят копеек и зайдёшь. Без записи, — бабулька подломала ладонью по журналу, куда видать записывала посетителей в приемные дни. — Ну или приходи в понедельник к своему Тимофееву.

— Ясно, — Саня пожал плечами.

Похлопал по карманам — свезло, что соседка сдачу после похода на базар отсыпала. Там чуть меньше рубля как раз осталось.

Достал горстку мелочи, отсчитал 50 копеек, сунул бабке. Интересные, конечно, у старой суждения — про исключения в смысле. Делать их не надо, а бабки все равно давай. Ну ну.

Бабуля — раз и денюжку себе в карман медицинского халата смела за милу душу.

— Как там твоего сорванца зовут? Напомни.

— Сёма Тимофеев. С сотрясом.

— Понятно, невралгия.

Бабка сняла трубку с телефонного аппарата, поднесла к уху, взглянула на лежащий на столе под стеклом списочек с номерами телефонов отделений. И набрала короткий внутренний номер.

— Аркадий Степаныч!

Говорила бабка с такой важностью, как будто звонила как минимум заведующему, а то и главврачу.

— У тебя лежит некий молодой человек Семён Тимофеев, на днях с сотрясением поступил?

Выслушала, что ей ответят. Положила трубку.

— Идите, молодой человек, вас ждут — двенадцатый этаж, как я и сказала он в невралгии, — с важным видом и чувством собственной значимости сказала она.

Глава 16

«На победу Перестройки

Горби массы собирает.

Между массами и Горби

гордо реет Боря вестник,

черной мельнице подобный.

То в мешке с моста бросаясь,

то стрелой летя на Запад,

он мычит...И массы

слышат радость в смелом рыке Бори.

В этом рыке — жажда власти.

Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе

слышат массы в рыке-мыке Бори...».

Песня о Боре Вестнике.

Пельмень думал подняться по лестнице — че нет то? Калории надо сжигать в большом количестве, а за такой подъем уйдёт сотня калорий как минимум. Но потом смекнул, что Аркадий Степаныч не станет его ждать. Ну и поехал на лифте.

Зашёл в небольшой закуток, где располагались два лифта, оба грузовых. Вызвал.

Оба сразу — какой первым приедет.

Лифты в больничке, что понятно были старого советского образца — с обитыми деревом кабинами. Пожжеными и истертыми кнопками.

Пельмень зашёл в кабину, повернувшись боком, нажал двенадцатый этаж и дверцы затарахтели, закрываясь. Там, в будущем, таких вот лифтов почти не осталось — после тридцатилетнего срока эксплуатации их заменяли на новые кабины. А здесь они как бы ещё новенькие, правда также дребезжат и тарахтят. Но надёжные, что куда главнее внешнего лоска.

Кабина поднялась на двенадцатый этаж, на котором размешалось отделение невралгии. И не успели двери расползтись, как в проёме вырос тот самый Аркадий Степаныч. Мужичок лет пятидесяти, крепкий, но пузатый — настолько, что медицинский халат не застёгивался на животе. Правда на самом халате, по желтизне не уступавшем халату бабки с первого этажа, пуговицы отсутствовали в принципе — а в местах пуговиц просто торчали нитки.

— Здравствуйте, вы к Семушке? — улыбнулся санитар.

Пельмень отрывисто кивнул. Интересно этому надо бабки давать? Так то ещё по мелочи осталось.

Но нет Аркадий Степаныч лишнего не попросил. Видать в доле с бабкой.

— Вам же в двадцать третью палату к Ярмолову? — уточнил санитар.

Саня замялся — ну наверное ж. Хотел ответить, что пришёл к Тимофееву, но не успел — опередили.

— Да, ему в двадцать третью! — раздался из-за спины знакомый ангельский голосок.

Зоя, блин!

Какого лешего она делает здесь?

Тоже по башке получила?

Девка выглянула из-за плеча в своих огромных увеличительных очках. Расплылась в улыбке и скривила для Пельменя личико, корча одну ей понятную гримасу.

Аркадий Степаныч посмотрел на Зою, на Пельменя, сначала напрягся, а потом облегченно вздохнул. Посещение то по выходным официально закрыто, но слава богу подростки знакомы, а значит не будет жалоб и разборок. Проблемы то никому не нужны.

— Соизволил он видите ли друга в больнице навестить. Ты бы ещё на выписку пришёл! Пф... Если что, то это — местный хулиган, доктор! Вот из-за него Семушка в больницу попал.

Зоя протиснулась в кабину и нажала на первый этаж.

— Я, Пельмененко, между прочим, уже второй раз его навещаю! А это на секундочку твой друг, а не мой!!

Дверцы сомкнулись и лифт уехал.

— Аривидерчи, — бросила напоследок Зоя.

Пельмень облегченно выдохнул — от девки можно ожидать, что угодно. Вопрос — что она делает здесь? И на хрена к Семе пришла? Зоя его вообще знает в принципе, если че так.

Впрочем, долго ломать голову Саня не стал.

Аркадий Степаныч проводил его до искомой палаты. По пути Пельмень обратил внимание, что в больнице «перегруз» — мест в палатах для всех не хватало и несколько человек расположились на каталках вдоль стен в коридоре.

— Проходите, только ноги тщательно вытрите, — санитар указал на серого цвета тряпицу у входа в палату за номером двадцать три.

Саня ноги вытер.

И зашёл.

Сёма лежал на больничной койке, один одинёшенек в целой палате — ещё три койки пустовали. Странно учитывая, что несколько человек не имели своей палаты и лежали в коридоре, но «Д» — демократия, и животворящая сила русского рубля. Не трудно догадаться, что папа Сёмы дал на лапу заведующему невралгией, чтобы сынка поместили в особые условия.

Малой занимался, тем что наматывал сопли на кулак, а заодно стрелял козюльками по стойке с капельницей. Другими словами — сходил с ума от скуки. Понятно, что ни телевизора, ни другого способа развлечься в палате не имелось.