(Не) идеальный отец

— Ты в чат не ходила?

— Нет, мне там нечего делать, с кем мне там общаться? Я там половины не понимаю, да и люди мне незнакомы.

— Я держусь там, чтобы быть в курсе событий универа, — объясняет Ася, — так вот твой браслетик стал главным событием лета! Тем более что учеба еще не началась и местной публике скучно. Накинулись как коршуны и давай выяснять, почему это главный красавчик универа ищет обладательницу простенького браслета.

— Зачем он ищет ее? Да и откуда у него браслет? — непонимающе хлопаю глазами.

— Не ее, Варь, а тебя! — поправляет подруга. — А откуда браслет, это ты мне скажи.

Молчу, закусив губу, рискуя обидеть подругу. Тайна так глубоко в меня въелась, что я просто физически не способна ее из себя вытолкнуть. Уверена, что не смогу сформировать слова и выпустить их из себя наружу. Это так постыдно, ужасно, запретно.

— Расскажу, Асенька, расскажу, обязательно, — тараторю, ощущая небывалую, долго сдерживаемую потребность выговориться и извиниться, — ты меня прости, что сразу не рассказала, это не так просто всё в голове уложить…

Договариваемся встретиться завтра, и я кладу трубку.

Сижу какое-то время на своей постели, глядя в одну точку. В голове рой мыслей, на душе раздрай. Желудок сосет от голода, и я прихожу к мысли, что надо все-таки начинать нормально есть. Трудно привыкнуть к пониманию, что я больше не одна. Во мне уже есть маленькая частичка, которая будет расти и станет моим малышом. Кладу руку и глажу его. Совсем еще плоский. Ничего не свидетельствует о том, что он растет.

— Маленький мой, — шепотом зову его, чувствуя трогательную нежность. Представляя крохотные ручки, ножки, сморщенное личико, почти прозрачную кожу. Я как-то видела младенца соседки. Он был таким беспомощным, крикливым, но успокаивался, как только мама приживала его к груди. Ворковала нежно.

Я слышала, что ребенок в утробе слышит голос мамы, привыкает к нему. Надо и мне с ним разговаривать, чтобы в тот момент, когда он появится на свет и испугается, мой голос стал той ниточкой, что успокоит и свяжет с миром. Я же теперь за него ответственна, и значит, надо заботиться о себе. Высыпаться, спать, гулять, питаться. Не нервничать.

Спускаюсь в кухню, чтобы найти себе какую-то еду. В огромном пространстве обнаруживается домработница, перекладывающая продукты.

— Варвара, хорошо, что вы спустились, а я уже хотела подняться и позвать вас.

От ее вежливого и услужливого тона смущаюсь. Никто еще обо мне здесь так не заботился. Складываю руки, опустив голову, и присаживаюсь за узкую барную стойку.

— Спасибо…

— Вы за стол садитесь, а хотите, в столовую пройдемте?

— Нет, зачем? Не надо, — мотаю головой, — я одна за столом… Зачем?

— Хорошо, если вам удобно там, то я подам туда.

Передо мной оказывается густой наваристый суп-пюре.

— Суп с куриной грудкой и шпинатом, полезно и вкусно. Пока не будем нагружать желудок. Приятного аппетита! Я пойду, не буду вам мешать. В доме Нонна Аркадьевна и Вероника. Они в бассейн пошли, — докладывает, и я киваю, немного чувствуя себя хозяйкой.

Суп очень вкусный. Я даже не заметила, как съела всё до последней ложки. Жаль, что Алевтина Юрьевна ушла. Хотелось бы поблагодарить. В то же время вряд ли бы мне понравилось есть под ее взирающим на меня оком. Интересно, с чего она решила вот так индивидуально обо мне позаботиться? Наверное, просто не о ком особо, все же почти разъехались. Или Эляна распоряжение дала.

Убрав за собой тарелку, пускаюсь на прогулку вокруг дома, но жара загоняет меня в дом. На ум приходят слова домработницы про бассейн. Может, спуститься к новой родне? Попробовать хоть краешком коснуться их жизней? Не могу же я вечно прятаться. Да и не могут быть все такие, как Тимофей. Еда придала сил, энергии, я бы даже с удовольствием поплавала, ведь это полезно.

Поднимаюсь в свою комнату и нахожу купальник. Эля выкинула много моих вещей, в том числе купальник, поэтому я держу в руках что-то модное и стильное. Впрочем, мне не суть важно, какой он, лишь бы был закрытый. А этот именно такой. Фигура у меня довольно-таки худощавая, правда, сейчас грудь увеличилась. Рассматриваю себя в зеркале и трогаю выступающие косточки.

Вдох-выдох. Надо быть смелее…

Иду на голоса, звонкий Вероники и немного капризный — Нонны. Их хорошо слышно, так как они еще не принялись купаться, а только вошли в бассейн. Невольно слышу всё, что они говорят.

— Он взял эту девочку под свою ответственность и поручил твоему брату за ней присматривать. Конечно же, он зол, что Тимофей не углядел, подвел его. А теперь еще и сбегает, прячется, не хочет отвечать за то, что натворил, — ворчит бабушка.

— При всем желании он не мог проконтролировать… хмм… чтобы Варя не забеременела, — слышу слова сестры Тимофея. — А эта девушка, она же сестра Эляны. Кто знает, под кого она легла, чтобы чего-то добиться в этом городе?

Оба голоса затихают, как только они понимают, что я стою практически позади них. В проходе. Смотрим друг на друга. Я слышала каждое слово. Теперь у меня нет иллюзий по поводу того, что думает обо мне сестра Тимофея. Ничего хорошего!

Кусая губы от обиды, вылетаю из помещения бассейна, рискуя переломать ноги на крутой лестнице, несусь к себе, падаю на кровать и утыкаюсь лицом в подушку. Слезы душат. За что? За что меня так все не любят? Кому я что плохое сделала? В универе судят по обложке, считают тенью, за человека не считают. Родители никогда не любили. Здесь считают приживалкой и ушлой лимитой. А Тим так и вовсе презирает!

Стук в дверь меня не трогает. Не открою я, кто бы ни стучал!

Вообще из комнаты не выйду! Буду затворницей.

Да уж, «подружилась» с новыми родственниками!

Тимофей

— Во что ты меня втянул? — ворчит Ян, поправляя рукава пиджака и тугой ворот рубашки. Явно неудобно себя в этом наряде чувствует. Я тоже не особо рад, что запихнулся в эту «кольчугу». — Сегодня театр, завтра — музей и цирк? Ты решил нас окультурить по полной?

— Угомонись, это разовое мероприятие. Ради бабули. Да что ты паришься, Гор? — тычу его в бок локтем, озираясь. — Смотри, сколько тут зато дам…

— Вот именно, что дам, Иса, — закатывает он глаза, морщась при виде девушек и женщин в длинных платьях, с накинутыми сверху мехами и шалями, выходящих под ручку с привезшими их мужчинами в строгих костюмах. — Я как на приеме у королевы, но при этом никаких принцесс не наблюдается. Слушай, а твоя сестричка ничего такая…

— Ты что, опух? — смотрю на него глазами по пятаку. — Этой страхолюдине ничто не поможет.

Говорю, а сам мимоходом прохожусь взглядом по тонкой фигурке навязанной родственницы. И правда, бабуля постаралась привести ее в божеский вид. Какие-то бантики на шее завязала, платье светло-зеленое, облегающее, и кажется, черт, что она без одежды почти. Хрупкие косточки выступают из-под тонкой ткани, но теперь, когда платье ее обтягивает, понимаю, что не такая она и тощая. Стройная, скорее. И волосы не такие мышиные. Покрасилась, что ли? Светлые прядки сделали ее лучше. Симпатичнее. Хотя бы можно смотреть и не морщиться, думая о том, какая же она уродина. И зачем я на нее смотрю? Что за черт? Еще не хватало пялиться на эту убогую. Заметит и подумает еще что-то не то, возомнит о себе невесть что, мне оно не надо.

— Смотри, что у меня есть, — отвлекает меня Ян, что-то пихает в руку.

Оглядываю бинокль, маленький, почти крохотный. Ржу.

— Ты бы еще подзорную трубу притащил, пират!

— Ты у меня еще попросишь еще, когда поймешь, что с балкона ничего не видно.

Гляжу на него как на психа.

— Зачем мне туда смотреть?

— Да что ты будешь два часа делать? Придется смотреть, — нудит под ухо.

— Я лучше посплю!

Отмахиваюсь, не намереваясь уделять внимание спектаклю. Хватит и того, что я сюда приперся. Большего от меня не дождутся…

Проходим по вычурному залу, зрители рассаживаются по местам, везде люстры, бархат и прочая помпезность. Все говорят приглушенно, причем не сговариваясь. Мне и самому хочется понизить голос почему-то. Бабуля степенно шагает в сторону нашей ложи. Сестра переживает, что мама не пришла. Должна была, но я бы на ее месте тоже не пошел. А всё из-за папенькиной новой женушки, будь она неладна. Так бы и придушил за тонкие шеи обеих сестер. Видеть их не могу, слышать, на дух не переношу. Скорее бы свет погасили.