Гиперандрогения

– Зовите меня… Соколова Варвара Михайловна, – ответил он ей, даже не обернувшись.

– Кто это? Кто?!

Но он уже спускался на первый этаж.

ххх

Пока суд да дело, как говорится, время уже клонилось к двум часам. Но суть в том, что суда-то пока и не предвиделось: зацепки были, но результата ещё не предвиделось. Но сам Глазов молчал, не звонил, поэтому время ещё, определённо, было.

Конечно, вряд ли студенты университета замешаны в убийстве, это да. Но вот вдова… Явно темнит. С кем-то она весело проводила время, и это ещё предстоит узнать, но пока предстояло ехать в офис: если Игоря-водителя отпустили уже, он растрезвонил всем в «Красной Греции», что произошло и что будет дальше.

Ехать пришлось очень долго. Хоть солнце стало и выглядывать, теплеть не начало, и Собакин по-прежнему наблюдал людей по тротуарам, снующих в тёплых куртках. Он знал, что на Паршутов проспект можно было ехать и по другой дороге, вот он и поехал по ней – через мост. Пусть дорога и длиннее, но зато он не поедет мимо места преступления… Почему-то ему не хотелось опять туда возвращаться, это могло сбить его со следа, опять пустить все размышления по кругу. Нужен был свежий взгляд.

По мосту сновало много внедорожников, седанов, пикапов, фургонов. Даже попалась парочка бензовозов, бесшумно мигающих своими оранжевыми «мигалками»… После моста начиналась обширная стройка – целый район там возводили, движение было чуть заторможено… По сторонам от дороги стояли треугольные красные знаки, сновали строители в оранжевых касках, стояла большая замызганная цементом бетономешалка… Возводили тут новый элитный район, несомненно… Пока ещё был сезон, но скоро окончательно похолодает, ударят первые морозы, и вся стройка встанет окончательно.

«Что-то затянули они», – думал он, разглядывая строителей. Кто-то курил, кто-то потирал лоб грязной перчаткой.

Может, подрядчик был недобросовестный. Может, заказчик с оплатой опоздал. Может, ещё что-то.

«Склизякин, – подумалось ему. – Или Склизняков».

Да, хоть вдова и пьяна была, но Собакин не думал, что она врала в этом вопросе… Пьяные часто рассказывают, что у них на уме. А если хотят соврать, то получается это у них крайне развязно и фальшиво.

«Склизякин – бывший партнёр Жирова. Стало быть, к нему тоже надо заехать на «огонёк». Но – позже. Сейчас предстоит беседа с подчинёнными Жирова. С бывшими».

Хоть Паршутов проспект и горел сами разными вывесками, «Красную Грецию» Собакин заметил сразу, как выехал на него – приземистое одноэтажное здание с красной, кричащей крышей. Как петушиный гребень. Или бычье сердце. Что-то такое.

Забавно, но и здешний охранник тоже был дядечкой в возрасте, и тоже сначала не хотел впускать Собакина, мотал своей маленькой головкой, посаженной на тонкую шейку, утопавшую в белом воротничке. Дескать, иди отсюда, господин хороший! Закрыты мы сегодня…

«Я что, так плохо выгляжу? – подумал с усмешкой Собакин, потрясая «корочкой».

– Открывай, охранитель! Открывай, полиция! Видишь?

Тот видел и всё же открыл.

Холл «Красной Греции» действительно был почти красный, но наполовину – верхняя часть стен была выкрашена в кремовый, но не в белый, а такой цвет, каким бывает крем с примесью шоколада, а вот нижняя – в красный, но в тёмный. Справа у входа была пристройка для охранника, у противоположного угла – стол секретарши с бледной лампой.

К ней-то Собакин и направился, поднимая на ходу удостоверение.

Высокая блондинка в бежевом пиджачке и коротенькой бежевой юбочке начала подниматься на своём месте, открыв испуганно рот. Она вся побледнела так, будто Собакин поднимал пистолет (или нож), а не документы.

– Кто на месте? – спросил он, но блондинка начала запинаться растерянно. – Успокойтесь! И отвечайте, как Вас зовут и кто на месте?!

– Светлана меня зовут. Светлана Камышова, – пролепетала она. – А на месте никого и нет… Все разъехались. Только Игорь приехал. Ну… То есть… Он приехал, а они разъехались, это буквально сейчас вот было… Они всё расспрашивали его, а он ничего толком…

«Конечно, кто бы мог подумать», – пронеслось в голове Собакина.

– Давайте, звоните им. И пусть все придут и приедут обратно. Сейчас же. Так и скажете: оперативник уголовного розыска по делу об убийстве Жирова.

Блондинка не просто побледнела; она даже побелела.

– Где кабинет начальника был?

– Вон он. Самый последний… Крайний по коридору.

– Теперь можно говорить «последний», – бросил Собакин без улыбки и пошёл туда, готовясь раскрыть коричневую лакированную дверь, на которой вальяжно сверкала позолоченная дощечка с надписью «ДИРЕКТОР». – Как не босс-то?

Собакин открыл дверь и изумился. Он думал, что Игорь приехал и где-то находится, но он приехал и стоял здесь; не просто стоял, а припал к жидко-кристаллическому компьютеру, испуганно, застуканно глядя на вошедшего.

– Вот так встреча, – невесело буркнул Собакин. – Чегой-то Вы тут делаете, Игорь Николаич?

Тот не отвечал, но опер видел, что металлические ящички рабочего стола и небольшого шкафа, вывернуты. Что на полу лежит куча каких-то бумаг. Что водитель вцепился в мышку и клавиатуру компьютера и теперь так смотрит, так смотрит!..

– Я даже не знаю, как Вы это сейчас всё будете объяснять, – продолжал Собакин, подходя к свободному серому стульчику с металлической спинкой. Он стал снимать свою чёрную куртку, оставшись в очень тёмно-зелёной водолазке и обнажив коричневую кобуру, из которой поглядывала рукоять табельного. – Жарко у вас тут, душно… Скоро сюда все придут и будет ещё жарче… Присаживайтесь… Эй, ручки-то уберите от компьютера, уважаемый!

Игорь хлопал глазами и беззвучно открывал и закрывал рот: по лицу его катились большие капли пота… Неизвестно, о чём он думал, но руки от компьютера всё же отлепить смог. И поднял их, но не над головой, а как-то посередине. Игорь Николаевич был довольно крупным мужчиной, упитанным, но сейчас испугался и выглядел как-то совсем уж по-ребячески, будто сбросил лет десять.

– Я ещё раз повторяю, – тихо начал Собакин. – Что Вы тут делаете? Что Вы тут… Рыскаете? Отвечать!

С последним словом он хлопнул по столу так обеими ладонями, что где-то далеко ойкнула секретарша, а сам Тарасов Игорь Николаевич отскочил назад с самым что ни на есть скорбным видом.

Собакин поднялся и пошёл к компьютеру сам, думая, что ничего больше вспотевший водитель ему не скажет… Настало время самому посмотреть.

Собакин развернул экран к себе и увидел, что на стандартном рабочем столе было очень уж много всяких документов и папок. «Договор за номером первым»; «договор за номером вторым»; «третьим, четвёртым, двадцатым». «Налоговикам». «Тэцэшка». «Срочно». «Важно».

Бумаги, цифры. Ничего особенно существенного. Собакин краем глаза поглядывал на реакцию Тарасова, но тот будто бы как-то даже успокоился и, опустившись на кресло на колёсиках, на котором когда-то каким-то чудом восседал сам Жиров, отодвинулся чуть дальше.

Собакин напрягся и стал медленно водить мышкой по ярлыкам, продолжая наблюдать периферийно за движениями водителя. Тот, впрочем, продолжал пыхтеть, хоть больше почти и не суетился, но как-то изменилась его поза, когда он дошёл до папки «Благотворительность».

Собакин повернул голову и увидел, как водитель смотрит на него во все глаза, чуть ли не затаив дыхание. Оперативник кивнул и, больше ничего не говоря, вошёл в эту папку. Там было много всяких документов, конечно, но было и ещё кое-что… MP4. Видеоролик на двести с лишним мегабайт.

– Что это, интересно? Футбольный матч? Репортаж о Склизнякове? Что там?

Когда Собакин открыл этот видеоролик, он помрачнел куда больше прежнего. А в следующее мгновение почувствовал, как лицо его багровеет – от злости. Казалось бы, убеждённейший флегматик, а может так психануть…

На ролике была комната с приглушённым светом. Спальня. На кровати лежала девушка, даже девчушка, очень молоденькая, лет восемнадцати, не больше. Блондинка. Руки её были пристёгнуты к изголовью кровати, а острые локотки беспокойно шевелились… Беленькое же личико её переваливалось со стороны на сторону, она была то ли в беспамятстве, то ли под сильно действующими веществами. Но и это было не самое страшное.