Казанова в Петербурге

– Пойдешь со мной к мессе,– велел он Гансу, который собирался его побрить.

– Сегодня нет мессы,– буркнул тот.

– Нет мессы в воскресенье? Ганс насмешливо фыркнул:

– Сегодня понедельник. Вы проспали двое суток.

– Как так, бездельник? Позвать Риго.

– Французишка был таков,– презрительно отмахнулся Ганс.– Он и не скрывал, что в Петербурге сразу уйдет.

Выйдя из номера, кавалер обратился по-французски к приличного вида старичку-постояльцу с вопросом, какое сегодня число.

– Пятнадцатое декабря,– ответили ему.

– Что такое? – изумился он.– Ведь сегодня Рождество.

– До Рождества еще далеко. Пока идет Пост.

Кавалер растерялся. На его возбужденный голос показался хозяин и, затаив усмешку, невольно появившуюся на его упитанном лице при воспоминании о ночном шуме, объяснил кавалеру, что в России другой счет дней, русское Рождество наступит почти через две недели, а европейское Рождество действительно наступило, но это было вчера.

Пораженный, кавалер вернулся к себе. Ну и страна! Весь мир отмечает Рождество, а у них 15 декабря. И он-то хорош: проспать самый замечательный праздник в году. Впервые в жизни он потерял день – и какой! Первый день в этой варварской, льдистой стране, где все не как у людей и даже календарь перепутан!

ПРОГУЛКА

Неистребимая любознательность – одна из главных страстей кавалера – погнала его на улицу, несмотря на сильный мороз. Натянув охотничьи сапоги герцога Карла, доходившие ему до колен, накинув на плечи герцогскую шубу, он вышел на набережную с целью осмотреть город и поглядеть на проживавших в нем женщин.

Он увидел город, выстроенный в подражание европейскому, но весь засыпанный снегом и заполненный дикарями. Улицы удивляли шириной, площади – громадностью. Дома терялись в окружавших их заснеженных пустырях; – возведенные из непрочного материала, они были грязны, обшарпаны и неухожены. Вывески лавок, большей частью немецкие и французские, свидетельствовали, что в России население, за исключением простонародья, говорило на этих языках.

Через Неву было протоптано множество тропинок, по которым сновал народ, бегали собаки, ехали экипажи и груженые возы. Решив перебраться на другую сторону, кавалер спустился на лед. На Петербургском острове он побывал в деревянном домике немногим больше собачьей конуры, где якобы жил император Петр; рядом, в городской крепости, служившей тюрьмой, он был погребен благодарными потомками. Странный повелитель странного народа, невольно подумал кавалер. Что за мысль строить флот в сухопутной стране! Много лет народ напрягал все силы, чтобы его властелин мог ввозить из Европы в обмен на лес, хлеб и пушнину – единственное достояние отсталой страны – шелка и бархат, зеркала и картины, духи и бриллианты для своих приближенных. Московиты называют это прогрессом. Вместо того чтобы навести порядок в своей несуразно громадной державе, сей монарх приказывает с такого-то года сделаться ей Европой, а не то голову с плеч. Как надо ненавидеть все российское, отечественное, чтобы даже столицу назвать на чужом языке!

Но более всего заморского гостя поразили туземцы. Они имели совершенно азиатский вид. Мужчины, за исключением проезжавших в каретах, были сплошь косматы и бородаты, в нагольных шубах из бараньих шкур либо в грязных ватных кафтанах и в нелепых головных уборах самых разных фасонов. Что касается прекрасного пола, тут кавалера постигло жестокое разочарование: изредка встречавшиеся на улицах женщины оказывались на редкость безобразными, с сердитыми красными лицами и сиплыми голосами, причем сплошь старухи. Одежда их не поддавалась описанию: какие-то салопы, тулупы, замотанные грязными платками головы, неряшливые подолы, метущие снег. Каждая из горожанок что-то несла: то корзину с провизией, то узел непонятно с чем, а то и коромысло с бидонами. Кавалер приуныл. Вряд ли в этом обледенелом городе судьба расщедрится на приятные знакомства.

Вернувшись в гостиницу и предвидя унылый вечер, он решил разобрать рекомендательные письма и срочно начать делать визиты. В конце концов он приехал в Петербург по делу, и нечего разглядывать невзрачную раковину, когда важна жемчужина. Однако его ждал приятный сюрприз. Герр Бауэр предложил ему билет на костюмированный бал, назначенный для всех желающих в новом зимнем дворце императрицы. Обрадованный кавалер тут же заплатил немалые деньги и за билет, и за домино, любезно предоставленное ему предусмотрительным немцем, и, плотно перекусив, в сопровождении лакея направился на бал.

БАЛ В ЗИМНЕМ ДВОРЦЕ

Добрались они быстро: «Золотой якорь» от дворца был не очень далеко. Уже стемнело, и кавалер, полный нетерпения, не очень-то разглядывал дворцовый фасад, отметив невольно его большую длину. Перед подъездом сгрудилось множество саней и карет. Тут же на снегу горели костры, возле которых грелись возницы. Окна дворца были ярко освещены, а некоторые даже распахнуты несмотря на мороз. Легко выпрыгнув из шубы и наказав Гансу стеречь ее, кавалер взбежал по ступенькам, в нетерпении перепрыгивая их длинными, сильными ногами, и вошел в огромный, полный гостей вестибюль.

Дворец был роскошен; пожалуй, даже слишком, по-азиатски чрезмерно роскошен; везде танцевали пышно разодетые гости. Он шел и шел по залам, от пола до потолка покрытым золотыми узорами. Зеркала еще увеличивали блеск золота и свечей. Казалось, золото просачивалось сквозь стены и струилось по ним, свиваясь в прихотливые завитки. «Эта страна очень богата,– думал кавалер.– Почему я не приехал сюда раньше? Молодая страна, сколько возможностей для острого ума и смелого духа…» Толпы в масках: тафта, атлас, парча, сверкающие бриллианты. Запах – по-лошадиному потом и несвежим дыханием. Впрочем, так пахло от толпы во всем мире. «Но где же хозяйка всех этих богатств, где Екатерина? Такая же самозванка, как и я. У нее на имя Екатерины не больше прав, чем у меня, Казановы, на имя кавалера де Сенгальта. Присвоившая чужое имя, она должна быть снисходительна и ко мне. Где же она?»

Те, кто не танцевал, толпились возле буфетов. Они красовались всюду, ломясь от такого количества снеди, которое можно увидеть разве что на полотнах голландцев. Каждый гость брал сам что хотел и тут же поглощал с завидным аппетитом, ничуть не заботясь о манерах. Кавалеру оставалось только пожалеть о своей недавней трапезе. Впрочем, внимание его было направлено на другое. Тут было множество женщин, иные в масках, иные с открытыми лицами, молодых и привлекательных, так что у него разбегались глаза. Откуда они взялись и где прятались днем? Он ходил по раззолоченным залам, любуясь все новыми и новыми красотками: каждая была достойна любви. К сожалению, все они уже располагали ухажерами и веселились от души, не замечая в толчее великолепного иностранца; впрочем, он был в маске. Охотничий инстинкт вел его из зала в зал; нынче вечером он был намерен обязательно завладеть женщиной, и он неторопливо выбирал цепким, опытным глазом, подстерегая добычу, как отощавший за зиму волк беспечную овечку. Ему хотелось подстеречь овечку пожирнее: среди всяческой мелкоты, наполнявшей в этот вечер дворец, скрывались, наверно, и знатные дамы, бывшие в состоянии ввести любовника в высшее общество и щедро снабдить его деньгами, как всегда поступали парижанки.

В одной из зал он приметил очаровательную юную особу, нарядно одетую и окруженную поклонниками; лицо ее скрывала маска. Поскольку разговор шел по-французски, кавалер прислушался. Мужчины сыпали комплименты, дама изящно отшучивалась. Без сомнения, это была какая-нибудь русская княгиня. Обрадовавшись, кавалер постарался не упустить ее из вида и целый час следовал за прелестной незнакомкой по пятам. Счастливый случай представился, когда, послав спутника за лимонадом, дама удалилась к оконной нише и, желая отдохнуть, сняла маску. Кавалер остолбенел: перед ним была крошка Барэ, чулочница с парижской улицы св. Гонория. Семь лет назад он свел с нею короткое знакомство: помнится, сначала она примеряла ему в лавке чулки, потом они перешли в заднюю комнату и предались любви, потом он гулял на ее свадьбе, счастливо с нею развязавшись. Каким образом она в Петербурге? Все та же ослепительная кожа, прелестные зубки, томные глаза. Кавалер стремительно приблизился, но плутовка тотчас надела маску