Баловень

Взглянув на супругу в расчёте увидеть восторг в её глазах, Юрий Алексеевич чуть не крякнул с досады. Вместо ожидаемой благодарности он увидел, как помрачнело лицо Елены:

– Что случилось? Ты меня не расслышала?

– Я тебя услышала и поняла, что ты не собираешься участвовать в судьбе сына.

И всё-таки ему не удалось сдержать тот самый «кряк». Немного смутившись, он тут же взял себя в руки:

– Может, объяснишь мне, тёмному человеку, почему самый престижный и закрытый ВУЗ СССР не является свидетельством моего искреннего, повторяю, искреннего участия в судьбе Пашки? Просвети…

Елена Сергеевна, поняв, что сильно переборщила с упрёками, резко изменила тональность голоса. Продолжая опираться запястьями на край стола, она слегка наклонилась над ним:

– Подумай сам. Если мы отправим Павлика в столицу, то не сможем контролировать его. А характер у нашего с тобою сына… ну, ты сам знаешь, сколько раз нам приходилось вмешиваться чтобы вытащить его из неприятностей. И это в школе! А что будет в Москве, когда он почувствует свободу и прелести столичной жизни? Где гарантия, что он закончит институт? – Чуть слышно переведя дыхание, женщина вновь приняла соответствующую этикету позу. – Допустим, повторяю – допустим, что Павел сможет удержать себя в рамках и закончит МГИМО. Допустим, что даже с отличием. И кем он станет? Каким-нибудь пятнадцатым помощником двадцать первого референта в забытой богом Замбии? Ну, навезёт он импортных шмоток и аппаратуры, и что? И всё? Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы твой сын стал смехотворным подобием дипработника и всю жизнь прозябал на десятых ролях? Дипломат профессия практически династическая, а Сергей Иванович, к сожалению, не вечен и не сможет обеспечить надлежащую поддержку внуку. Или ты не согласен со мной?

Юрию Алексеевичу иногда приходилось выслушивать подобные выволочки от супруги. И если поначалу он возмущался такими вспышками, то со временем понял, что Елена практически всегда оказывалась права. Вот и сейчас ему хватило лишь одной минуты, чтобы признать справедливость её слов. Откинувшись на спинку стула, кивнул, соглашаясь с доводами:

– Продолжай…

Елена Сергеевна вполне оценила реакцию мужа. Окончательно успокоившись, она продолжила почти шёпотом:

– Мы не сможем гарантировать Павлу достойное будущее, если отправим его в Москву. Он должен поступать дома. Или в наш университет, или в политех. Специальность здесь не будет иметь значения, главное – диплом с отличием. Конечно, нам надо будет подобрать факультет с наибольшим количеством соискателей на место. Так будет гораздо солидней и надёжней.

Юрий Алексеевич непроизвольно рассмеялся:

– Ну а дальше по обкатанной и уже отработанной схеме?

Супруга не поддержала веселье мужа. Снова наклонившись над столом, она ответила со всей серьёзностью:

– Ты прав. Как всегда. Наша задача вовремя перевести его на партийную работу. Сам знаешь. Ничто не вечно под луной, кроме учения Маркса и власти КПСС. И это не шутка, это – серьёзная карьера политика. Ну и отец, конечно же, поможет. Здоровье и должность пока позволяют. Кстати, он одобрил такую стратегию.

Лицо супруга слега помрачнело:

– Это он тебе присоветовал?

– Нет. Он просто согласился.

Юрий Алексеевич, зная, что вызовет раздражение Елены Сергеевны, забарабанил пальцами по столу. Немного помолчав, подвёл итог:

– Он согласился, а я утвердил твою «стратегию». Считай, что твой документ завизирован.

Женщина, вопреки ожиданиям мужа, улыбнулась и уже мягким голосом задала вопрос:

– Ты подумал, что мы подарим сыну на окончание школы?

– Да. Мне вручили, уж не упомню по какому поводу, отличные швейцарские часы в корпусе из белого золота. Дорогущая штука, надо сказать, а в глаза не бросаются. Отличный подарок. Окончит первый курс, подарим ему новую модель «Жигулей». До «Волги» он ещё не дорос. Да и ни к чему это молодому парню. Старпёрская машина.

Глава 2. На пороге взрослой жизни. Перед выпускным

Пашка вышел из подъезда цековского дома и, с удовольствием втянув в себя июньский воздух, посмотрел на часы, приятно оттягивающие левую руку. Сегодня утром родители вручили ему этот подарок в знак окончания школы. «Ты не смотри, что выглядят они скромно, – сказал отец, глядя в глаза сына, – дорогущий механизм, швейцарская работа. Корпус из белого золота, чтобы в глаза не бросалось. Мы с матерью специально именно такую модель для тебя заказывали. И год окончания тобой школы – 1984. Красиво получилось. Просто и красиво». И хотя Юрий Алексеевич наперёд знал, что кроме невнятного бурчания, не дождётся от наследника других проявлений благодарности, его неприятно задела реакция Павла. Тот с невозмутимым видом принял из рук матери кожаную коробочку и тут же сунул её в карман джинсов. Правда, родители не знали, что едва за Пашкой закрылась дверь их квартиры, он, завернув за лифт, тут же извлёк подарок и с удовольствием надел часы на запястье. «Вот она, почти взрослая жизнь! – думал парень, шагая в направлении центрального парка, – завтра выпускной и прощай школа!». Отличное настроение распирало грудь, а великолепное летнее утро усиливало ощущение необъятной свободы и необъяснимого счастья. Вчера вечером Елена Сергеевна объявила ему решение семейного совета, которое заочно делало Пашку абитуриентом местного университета, и была несколько расстроена абсолютно безразличным согласием сына. Павел лишь пожал плечами и, буркнув под нос короткое «ладно», прошёл в свою комнату. Елена Сергеевна почему-то с укоризной посмотрела на домработницу:

– Хоть бы возмутился, возразил что ли… Вроде бы и хорошо, что принял как должное, а у меня на душе осадок.

Анна вступилась за юношу:

– И слава Богу, Лена Сергеевна! Другие детки скандалы закатывают и всем недовольны. И всё-то им не так. А наш всё принял как надо. Мужчина растёт!

После таких слов доморощенной адвокатессы хозяйке ничего не оставалось, как только молча согласиться с её доводами. Тихо вздохнув, Елена Сергеевна подошла к телефону, чтобы сообщить мужу о результатах односторонних переговоров с сыном.

Павлу и в самом деле было всё равно, куда поступать по окончании школы и какие науки изучать в ВУЗе. Ему легко давалась учебная программа и свой аттестат, с довольно высоким средним баллом, он получил вполне заслуженно. Просто ни один предмет не вызывал у него интереса. Он бредил боксом и каратэ. Все стены его комнаты были украшены фотографиями Брюса Ли, Сталлоне, Арнольда и Мухаммеда Али. Причём это были не самопальные снимки, а самые настоящие постеры, которые для него привозили из зарубежных командировок подчинённые отца. Заграничные картинки буквально сводили с ума одноклассников, вызывая у них чувство острой зависти. Смеха ради Павел посредине своей галереи разместил афишу «Пиратов ХХ века», как бы подчёркивая своё равнодушие к импортной атрибутике. Впрочем, с боксом у него не сложилось. После четырёхлетних занятий в секции он был изгнан из спортзала за невероятную жестокость к сопернику. Выпроваживая парня, тренер сказал на прощание: «Павел, ты талантливый боксёр и у тебя было бы будущее отличного спортсмена, если бы ты выступал на профессиональном ринге. Твоя беда в том, что Советском Союзе нет профессионального бокса. Вообще нет такой профессии, как спортсмен. Тебе надо поискать себя на другом поприще. Ступай. Да! Даже и не думай подключать своего папашу. Не поможет. Ты меня знаешь». Пашка и не думал просить помощи у отца. Просто на выходе он так врезал по стеклянной табличке с названием секции, что та разлетелась на сотни мелких осколков. На память. Другое дело – каратэ. Это в спальных районах областного центра милиция гоняла неформалов, а в подвале цековского дома в центре города был оборудован вполне легальный спортзал с тренажёрами и настоящими татами. В нём под руководством тренера-азиата занималась молодёжь другого социального слоя. Впрочем, сейчас Павлу было не до воспоминаний о своих спортивных достижениях и неудачах. Войдя через правую арку центральных ворот парка, он направился к памятнику поэта, чьё имя носило городское культурно-просветительское учреждение. Присев на скамейку, стоящую в стороне от тротуаров, парень ещё раз взглянул на часы и с удовольствием расправил плечи. «Верка придёт не раньше, чем через полчаса. Тоже мне! Взяла в моду опаздывать, – мысли текли медленней, чем секундная стрелка дорогих часов, – сейчас бы пару затяжек травкой. Для бодрости». Нет, Пашка, в отличие от большинства одноклассников, никогда не курил и не злоупотреблял алкоголем. И не потому, что боялся родительского гнева, просто ему не нравились послевкусие табака и похмельное состояние, которое ему пару раз довелось испытать. Другое дело – травка. Зачем отказывать себе в небольшом косячке качественной южанки, если после него поднимается настроение, а мысли становятся чёткими и ясными? Тем более, что среди его сотоварищей по подвальному спортзалу и квартирным вечеринкам травка считалась неким символом принадлежности к интеллектуальной элите молодёжи. Вера знала про его грешок и не одобряла, хотя особо и не настаивала на отказе.