Тайна и откровение

Она выскочила из кухни, вытирая руки об пушистое полотенце. Она выглядела взволнованной, растерянной и немного испуганной. Поджимала губы в неуверенности и хмурила брови. Перебирала в руках мягкую ткань полотенца.

В комнату ввалился Оливер. Он тут же замер, казалось, даже прекратил дышать, упершись взглядом в Артура. В комнате повисло напряжение.

Оливер и Артур неотрывно глядели друг на друга. Мужчина был расслаблен, его ладони в карманах. Изучал Оливера взглядом. Отмечая, что он выглядит лучше, чем мужчина этого ожидал. Он раздался в плечах, вытянулся. Его рост был около метра и восьмидесяти сантиметров. Крепкий, с золотящейся кожей. Темными волосами и цветом глаз, как у него.

– Что он здесь делает? – нахмурив темные, густые брови, хрипло и сердито спросил парень. Линия его челюсти четко очертилась от того, как крепко от сцепил зубы.

Оливер словно был готов к сражению. Выровнялся, старался выглядеть больше. Сжал кулаки до боли, до побелевших костяшек и уставился немигающим взглядом на раздражающе расслабленного мужчину.

– И тебе здравствуй, Оливер, – с долей веселья бросил Артур, криво усмехнувшись.

– Мам! – повернувшись к женщине, которая все ещё теребила в руках полотенца и стыдливо тупила взгляд, воскликнул парень. – Мам, что он здесь делает?

– Оли, понимаешь… – неуверенно и негромко начала Хелен. Сделала несколько шагов к сыну и протянула к нему руку.

– Ты простила его? – воскликнул, распахнув глаза, все ещё сжимая кулаки. Отступил от руки матери, будто даже мысль о её прикосновении обжигала его кожу. Рука Хелен упала. Словно кто-то перерезал шарниры, как-то безвольно и отчаянно. Она с болью глядела на своего сына, Оливер же отступал от неё, бросая взгляд то на женщину, то на своего отца. – Ты простила его? – ещё раз воскликнул.

– Мы решили попробовать ещё раз, – обреченно ответила Хелен.

– Попробовать ещё раз… – с неверием шепнул парень, с непритворным ужасом глядя то на одного родителя, то на другого, – ты не можешь говорить серьёзно. Ты не могла просить его! Он бросил нас! И ты просто опять…

Оливер замолчал, а после с горячностью воскликнул: «Поверить не могу!», отрицательно закачав головой.

– Это дело взрослых – сходиться или расходиться, – сурово вмешался Артур. Оливер обжег его яростным взглядом вновь сцепив зубы, заиграв желваками. Бушевал в безмолвной ярости.

– Оли, твой отец хочет наладить с тобой отношения. Дай ему шанс, – подходя к сыну и положив ладонь ему на предплечье, мягко сказала Хелен, заглядывая в глаза. Едва ощутимо погладила парня по руке.

– Поздно! – яростно воскликнул Оливер, вновь бросив взгляд полный злости на мужчину. – Я буду в своей комнате, – как приговор холодно сказал, отойдя от прикосновения матери, едва не отмахнулся от него, и пошагал, шумно топая, вверх на второй этаж. Дверь в его комнату запахнулась так громко, что звук разлетелся эхом и рамки на стене задрожали.

Хелен стояла неподвижно, опустив голову, и крепко сжимала в руке полотенце. Она выглядела так, будто была в полушаге от слез или же словно её мир рухнул. Артур несколько секунд безучастно глядел на неё, думая о том, что должен ощущать жалость или же сочувствия, видя свою женщину такой несчастной и потерянной. Но осознание, что он должен ощущать это не гарантировало, что он это ощущает.

Он был полон раздражения на Оливера за его вольности и на слабость Хелен. Его раздражала вся эта ситуация. Впрочем, он не ожидал, что при первой встрече Оливер бросится на него с объятиями.

Артур подошел к Хелен и положил руку ей на плечо, сжал пальцы, пытаясь дать утешение. Дать то, за что можно держаться. И Хелен навалилась на него, вздохнув и в этом был отголосок всхлипа.

– Ему просто нужно время, – сказал.

Хелен подняла на него взгляд, болезненно улыбаясь. Её улыбка дрожала, а глаза были влажны. Когда она заговорила её голос был несчастным, тихим и надломленным.

– Это я должна тебя успокаивать, а не ты меня, – болезненно сказала, ища в нем утешения, – тебе должно быть больно. Твой сын… – покачала головой, все ещё болезненно улыбаясь, – он так зол на тебя, – шепотом, будто это был великий секрет, сказала последнее.

– Я в порядке, – отрезал, – я ожидал этого.

– Ему нужно остыть, – в скупой попытке утешить то ли его, то ли себя, сказала, – давай поедим. Завтрак почти готов.

Не отходя далеко от Артура, пошагала на кухню. В его прикосновениях искала умиротворение. Напоминала себе от чего обрекла себя на злость сына. Напоминала себе ради чего все это.

Оливер громко захлопнул дверь и устало упал на свою кровать. Зарылся лицом в подушку, чувствуя, как тело дрожит от злости. Крепко сжимал челюсти.

Прислушался, стараясь услышать разговор родителей. От чего-то ожидал услышать, как раньше, отчаянные и слезливые причитания матери. Её срывающийся голос. Она никогда не кричала, но её голос ломался, когда она раньше, ещё пять лет назад, пыталась доказать Артуру свою точку зрения.

Оливер прекрасно помнит те времена. Он всегда забивался в угол в своей комнате, подтягивая к себе колени, слушая скандалы родителей. Вслушивался в каждое слово, в надежде, что в этот раз Артур скажет последнее слово, скажет: «Всё, я ухожу!».

Но, в конечном итоге, то на что он так надеялся, так и не прозвучало. Мужчина ушел, практически, молча. Не ушел во время очередного скандала. Не ушел с горяча и в пылу ссоры. Не ушел, хлопнув дверью или разбив тарелку, швырнув обручальное кольцо.

Молча собрал вещи и ушел, оставив недосказанность. Оставив их всех в подвешенном состоянии, оставив Хелен надежду и множество вопросов.

Но Оливер не слышал расчётливого голоса отца. Его слов, которые обжигают арктическим холодом и надрывного голоса матери. Казалось, вокруг них витало понимание и любовь и это раздражало ещё больше.

Оливер раздраженно и резко сел, бросив сердитый взгляд на дверь. Будто та была виновата в чем-то, а после, неловко выкрутившись, полез в карман низко свисающих, свободных джинсов. Те были на размер, если не на два, больше. С потёртостями и изношенные, но яро любимыми.

Достал из кармана телефон в темно-синем чехле и разблокировал.

Нажал на контакт Джейн, желая высказаться. Желая услышать слова поддержки. Прошли года, но, противореча их физическим изменениям, характер их отношений не изменился.

Когда Оливер был меньше остальных детей и настоящей плаксой, Джейн его защищала. Бросала в обидчиков обидными словами и оскорблениями. Теперь же, когда Джейн превратилась в милую девушку, а Оливер в крепкого парня – их отношения остались в основе своей такими же.

Иногда парню было от этого неловко, когда Джейн подходила к учительскому столу и принималась решать его проблемы. Спрашивать от чего и почему её другу поставили такую оценка, а он неловко топтался позади.

– Уже соскучился, Олоф? – едва не пропела в трубку Джей.

Оливер мог слышать, как шуршат какие-то бумаги и ткань одежды. Мог догадаться, что девушка прижимает телефон плечем к уху, а сама увлеченно листает учебники, доклады, рефераты, готовясь к скоро предстоящим экзаменам.

Они должны быть уже совсем скоро, от чего абсолютно все ученики находись в стрессе и недосыпе. Джейн же гордилась своей успеваемостью и утверждала, что: «Это единственное, чем я могу выпендриваться!». Так что она постоянно грызла гранит науки. И вместе с этим сгрызала множество карандашей, задумавшись.

Даже сейчас её слова были немного невнятными. Оливер предполагал, что это от того, что она вновь грызет очередной карандаш.

– Отец вернулся, – быстро, как приговор, выпалил Оливер.

Между ними повисло молчание в несколько секунд. А после что-то негромко упало и вместе с этим раздалось растерянное, немного неуверенное «о» от Джейн. Оливер предполагал, что упал карандаш, который она держала во рту.

– Ага, – ответил парень.

– Черт, это было неожиданно, – вновь зашуршав, на этот раз простынями, плюхнувшись на кровать, ответила Джей. Кровать заскрипела под ней, а девушка навалилась на стену. Дернула ногой, сбрасывая, упирающуюся ей в икру острым краем, папку. Та шумно упала на пол, раскрывшись, – тот самый мудак, который игнорировал тебя все твое детство, а после свалил в туман и ни разу не звонил? Я правильно понимаю?