Проклятие мертвых Богов

Рис нарезал картофель и лук, принес воды и сочувственно выслушал жалобы кухарки на судомойку, потом утешал судомойку, которая уже не знала, чем еще угодить поварихе. Ему нравилось работать на кухне. Ему нравилось горячее время, вроде обеда или ужина, когда нужно было делать три дела сразу, работать, закатав рукава выше локтя и не успевая думать ни о чем, разве что волноваться, готова ли картошка и ровно ли прожаривается мясо на вертеле.

Когда публика рассосалась и двери гостиницы заперли на ночь, Рис наслаждался тишиной и покоем, хотя требовалось еще перемыть горы посуды, отчистить чайники и кастрюли, вымыть пол, принести воду и замесить хлеб на завтра. Простые домашние заботы напомнили ему о жизни в монастыре. Погрузив руки по локоть в мыльную пену, он мыл пивные кружки и размышлял о Маджере, гадая, что делает этот таинственный Бог и для чего он это делает.

Когда все закончилось разбитой кружкой, Рис понял, что до сих пор злится на Маджере и гнев его не уменьшается, потому что его подогревает постоянное упрямое присутствие Бога в жизни Риса. Как избалованный и дурно воспитанный ребенок, которого родители продолжают баловать, как бы плохо он себя ни вел, Рис не желал, чтобы Бог продолжал его опекать, он чувствовал себя виноватым, принимая его заботу и ничего не давая взамен.

Он негодовал из-за возвращения эммиды. Вчера он попытался оставить ее в комнате, но оказалось, что без посоха чувствует себя неловко и странно, словно идет по Утехе голый, и Атту беспокоило отсутствие посоха (она все время останавливалась и озадаченно посматривала на хозяина), в итоге он сдался и вернулся за эммидой.

Его вера подвергалась и другим испытаниям. Время от времени Лаура, если бывала слишком занята сама, отправляла его на рынок за покупками. По дороге он проходил улицу, которая так и называлась – улица Богов. На ней монахи и жрецы строили новые Храмы, приветствуя так долго отсутствовавших на Кринне и наконец-то вернувшихся обратно Богов. Храм Маджере был скромным зданием, стоявшим приблизительно в середине улицы. Рис часто видел монахов, работающих в саду или просто проходящих мимо, и ему очень хотелось зайти в Храм, поблагодарить Маджере за заботу о своем недостойном слуге и попросить у Бога прощения.

Но как только он решался сделать это, как только ноги начинали нести его в направлении Храма, как перед глазами Риса сейчас же возникало видение: его братья по Ордену, лежащие на полу монастырской трапезной, их тела, изломанные мучительной агонией. Он начинал думать о своем родном брате и о братьях-монахах, обманутых и убитых. Даже Зебоим, жестокая, своевольная, ненадежная и вспыльчивая, какой она бывала временами, и та сделала больше, чтобы помочь Рису найти ответы на его вопросы, чем добрый и мудрый Маджере. И Рис отворачивался от Храма и шел на рынок закупать лук.

Пока монах нарезал овощи и спорил со своим Богом, Паслен слонялся по улицам Утехи, высматривая Возлюбленных. Атта составляла кендеру компанию, приглядывая за ним. Делать это собаке было несложно. Паслен был практически не способен к высокому и славному (во всяком случае, таковым его считали кендеры) искусству «одалживания».

«У меня все пальцы большие и две левых руки», – жизнерадостно признавался он.

Паслену так плохо удавалось «одалживание», потому что его не интересовали те вещи, которые в основном интересовали кендеров. Он считал, что нелюбопытен, точнее, его любопытство не распространяется на собственность других людей. Ему были любопытны их души, особенно те, которые еще не перешли на следующую ступень жизненного пути. Паслен умел беседовать с такими душами, даже если они были потерянными, не успокоившимися, злобными, несчастными, завистливыми или агрессивными. И еще он обладал способностью, как Рис и сказал Герарду, видеть истинную сущность Возлюбленных, этих ходячих мертвецов.

Но время от времени руки кендера вроде бы начинали жить собственной жизнью – и тогда они находили способ пробраться с чужой карман и рассеянно опустить в хозяйский что-нибудь ценное или поднести к его рту пирог, который превращался в крошки раньше, чем Паслен успевал сообразить, что не платил за него.

Атте было приказано не спускать с кендера глаз, и каждый раз, когда она видела, что он стоит к кому-нибудь слишком близко или поглядывает на прилавок пекаря, быстро вставала между Пасленом и его потенциальной жертвой и деликатно оттесняла назад.

Так что Паслен мог честно смотреть в глаза помощников шерифа и полностью сосредоточиться на идее найти кого-нибудь из Возлюбленных и заманить в ловушку.

К несчастью, ему это удалось.

Через три дня после их возвращения, в самый разгар рабочего дня, когда Рис нарезал картошку, Герард приоткрыл дверь кухни и просунул в щель голову.

– Брат Рис? – позвал он, вглядываясь в клубы пара. – Ах вот ты где. Если бы Лаура могла тебя отпустить, я был бы рад твоему обществу.

– Ступай, брат, – сказала Лаура. – Ты сегодня уже поработал за шестерых.

– Я скоро вернусь и помогу тебе с обедом, – пообещал Рис.

Герард кашлянул:

– Э-э, гм… нет, боюсь, скоро ты не вернешься, брат.

– Мы и сами справимся, – заверила Лаура. Пока Рис снимал фартук, она, хмурясь, поглядела на Герарда:

– Позаботься о нем, шериф.

– Да, госпожа, – ответил тот, беспокойно переступая с ноги на ногу, пока Рис вешал фартук и раскатывал рукава.

Лаура утерла лицо присыпанной мукой ладонью.

– Я тебя видела, шериф, когда ты шептался с моим братом Палином. Вы затеваете что-то скверное, вы оба, и я не хочу, чтобы вы втравливали монаха в свои делишки.

– Ни в коем случае, госпожа, – сказал Герард. – Мы будем осторожны.

Подхватив Риса под локоть, Герард поспешно вывел его из гостиницы.

– Все готово, – сказал он, когда они быстро спустились по длинной лестнице. Внизу их ждали кендер и Атта. – Паслен нашел кандидата. Ловушку расставим этой же ночью.

Риса пробрала дрожь – он бы с большим удовольствием вернулся к своей работе на кухне.

– А какое отношение к этому имеет Палин Маджере? – резко просил монах.

– Ну, не считая того, что он лорд-мэр Утехи, и, как шериф, я обязан информировать его о любой грозящей городу опасности, он является, то есть являлся одним из самых могущественных магов Ансалона. А до того был магом Ложи Белых Мантий. Я хотел посоветоваться с ним.

– Я слышал, он отрекся от магии, – сказал Рис.

– Это верно, брат, – подтвердил Герард и добавил, подмигнув: – Но не отрекся от тех, кто ее практикует. Так мы готовы, Паслен. Куда ты нас поведешь?

– Туда, к лестнице на мостки, – сказал Паслен. – Мне очень жаль, шериф, но я вынужден сказать, что это один из стражников валлинов. Наверное, ты его знаешь. Его зовут Кэм.

– Кэм! Проклятие! – выругался Герард, помрачнев. – А ты уверен?

Паслен угрюмо кивнул:

– Я уверен. – Он положил руку на голову Атты. – И она уверена.

Герард снова выругался:

– Дело осложняется! – Он хмуро посмотрел на кендера. – Надеюсь, ты ошибся.

– Я тоже на это надеюсь, шериф, – вежливо отозвался кендер и добавил вполголоса себе под нос: – Только я знаю, что прав.

– А что значит «стражник валлинов»? – спросил Рис, чтобы отвлечь Герарда, который принял новость слишком близко к сердцу.

– Эти стражники охраняют лестницы, ведущие наверх, на мостки, – пояснил Герард, указывая на узкие мостики над головой, перекинутые с ветки на ветку. Был разгар дня, и по ним двигались толпы людей; целью одних были жилые дома, построенные на вершинах деревьев, других – расположенные наверху заведения. – Город разрастается очень быстро, и получилось, что по мосткам ходит слишком много народу. Они не были рассчитаны на такую большую нагрузку. Доски расшатывались и падали прямо людям на головы. Один из подвесных мостов едва не обрушился. Несколько канатов сразу ослабели, и мост внезапно перевернулся. Народ держался как мог, спасая свою жизнь.

Мы решили ограничить число поднимающихся наверх. Ты должен либо жить на дереве – тогда ты получаешь пропуск для прохода, – либо доказать, что наверху у тебя дело. А стражники стоят у подножий лестниц и следят за передвижением людей.