Страница 4 из 10
– У тебя нет старшей сестры. У тебя есть только младшая сестра, и та ушла в гости к подружке.
– Ты это почуял? - спросил я в изумлении.
– Тролли могут учуять радугу, и тролли могут учуять звезды, - печально прошептал он. - Тролли могут учуять сны, которые тебе снились еще до рождения. Подойди поближе, и я съем твою жизнь.
– У меня полны карманы драгоценностей, - сказал я ему. - Возьми их вместо меня. Гляди.
И я показал ему оплавленные самоцветы, которые собрал по дороге.
– Шлак, - сказал тролль. - Отходы из паровозной топки. Не нужны.
Он широко открыл рот. Острые зубы. Запах гниющей листвы и изнанки вещей.
– Съем. Сейчас.
На моих глазах он становился все более плотным, все более настоящим, а мир вокруг уплощался и бледнел.
– Погоди, - я потоптался по сырой земле под мостом, пошевелил пальцами ног, пытаясь ухватиться за уходящую реальность.
– Тебе не нужна моя жизнь. Еще рано. Я… мне всего семь лет. Я же и не жил еще. Я прочел еще не все книжки. Я ни разу не летал на самолете. Я даже свистеть не умею - ну, чтобы по настоящему. Может, отпустишь меня? Когда я стану старше, подрасту, когда меня будет больше, я вернусь.
Тролль уставился на меня глазами, похожими на фары.
Потом он кивнул.
– Тогда до встречи, - сказал он. И улыбнулся.
Я повернулся и пошел обратно по пустой тропе, где когда-то лежали рельсы.
А потом пустился бегом.
Я несся по тропе, залитой зеленым светом, свистя и отдуваясь, пока не почувствовал боль под ребрами. Я схватился за бок и, запинаясь, побрел домой.
Я рос, и поля вокруг исчезали. Один за другим, вместо них появлялись дома - улица за улицей, и их называли именами полевых цветов и почтенных писателей. Наш дом - старое, поношенное викторианское строение - продали и снесли. На месте сада тоже появились дома.
Дома строили везде.
Однажды я заблудился в новом районе на месте лугов, в которых знал каждый уголок. Хотя я не сильно переживал из-за того, что луга исчезли. Старое поместье купила крупная корпорация, и тоже построила дома вместо парка.
Прошло восемь лет, прежде чем я вернулся на старую тропу, а когда я вернулся, я был не один.
Мне было пятнадцать; я уже два раза переходил из школы в школу. А ее звали Луиза. Она была моей первой любовью.
Я любил ее серые глаза, легкие русые волосы, неуклюжую походку (словно олененок, едва вставший на ноги, учится ходить; звучит глупо, но вы уж меня простите). Я увидел ее с жевательной резинкой за щекой, когда мне было тринадцать, и я ринулся в свою любовь, как самоубийца - вниз головой в реку.
Вся проблема с тем, чтобы любить Луизу, была в том, что мы были друзьями, и у каждого из нас были свои, другие романы.
Я никогда не говорил ей, что люблю ее, и даже просто - что она мне нравится. Мы были просто друзья.
В тот вечер мы сидели у нее дома: мы слушали «Раттус Норвегикус», первый альбом «Стрэнглерз». Как раз зарождался панк-рок, и перспективы были самые захватывающие: и в музыке, и во всем прочем. Потом я собрался идти домой, а она решила меня проводить. Мы шли, взявшись за руки, совсем невинно, по-дружески, и через десять минут дошли до моего дома.
Ярко светила луна, мир был явственен и бесцветен, а ночь - тепла.
Мы подошли к дому, увидели свет в окнах, остановились на крыльце и заговорили о группе, которую я как раз собирал. В дом мы не пошли.
Потом как-то вышло, что теперь я пойду ее провожать. И мы пошли обратно, к ее дому.
Она рассказывала мне о ссорах с младшей сестрой, которая таскала у нее косметику. Луиза подозревала, что ее сестра уже занималась сексом с мальчиками. Луиза еще ни разу не занималась сексом. И я тоже.
Мы стояли на дороге у ее дому, под натриево-желтым светом фонаря, в свете которого наши лица были бледно-желтыми, а губы - черными.
Мы улыбнулись друг другу.
А потом мы просто пошли куда глаза глядят, выбирая улицы потише и тропки побезлюднее. За одни из новых кварталов тропа вела в лес, и мы пошли по ней.
Тропа вела прямо вперед, было темно, но окна домов вдалеке были похожи на звезды, спустившиеся на землю, и луна светила довольно ярко. Один раз мы испугались, когда кто-то впереди вдруг зафыркал и засопел. Мы прижались друг к другу, увидели, что это просто барсук, посмеялись и пошли дальше.
Мы говорили всякую чушь про свои мечты, желания, мысли.
И все это время я хотел поцеловать ее, тронуть ее грудь, обнять ее, позволить ей обнять меня.
Наконец я улучил подходящий момент. Над тропой проходил старый кирпичный мост, мы остановились под ним, и я прижал ее к себе. Ее губы открылись навстречу моим.
И вдруг она застыла.
– Привет, - сказал тролль.
Я выпустил Луизу из рук. Под мостом было темно, но эта темнота была заполнена троллем.
– Я ее заморозил, - сказал тролль, - чтоб нам поговорить. Так вот: я съем твою жизнь.
Сердце мое часто билось и я чувствовал, что весь дрожу.
– Нет.
– Ты сказал, что вернешься. И вернулся. Свистеть научился?
– Да.
– Это хорошо. Никогда не умел свистеть.
Он принюхался и кивнул.
– Приятно. Ты вырос. Больше жизни, больше опыта. Мне больше есть.
Я схватил Луизу, словно неподатливого зомби, и вытолкнул ее перед собой.
– Не ешь меня. Я не хочу умирать. Ешь ее. Она точно вкуснее меня. И на два месяца старше. Какая тебе разница?
Тролль молчал.
Он обнюхал Луизу снизу доверху: ноги, промежность, грудь, волосы.
И взглянул на меня.
– В ней нет вины, - сказал тролль. - А в тебе есть. Она не нужна мне. Мне нужен ты.
Я посмотрел из-под моста на свет звезд в ночи.
– Но я столько всего не сделал, - сказал я, скорее себе, чем троллю. - То есть… я еще… Ну, я ни разу не был с девушкой. И не был в Америке. Я еще…
Я запнулся.
– Я ничего не сделал. Пока еще…
Тролль молчал.
– Я могу придти еще раз. Когда буду старше.
Тролль молчал.
– Я вернусь. Честное слово.
– Вернешься? - спросила Луиза. - А куда ты собрался?
Я обернулся. Тролль исчез, а девушка, в которую, как мне раньше казалось, я был влюблен, стояла в тени под мостом.
– Пора домой, - сказал я ей. - Пошли.
Мы пошли домой, и по пути не сказали ни слова.
У нее был роман с ударником из панк-группы, в которой я играл, а потом, много позже, она вышла замуж еще за кого-то. Уже после ее замужества мы однажды встретились в поезде, и она спросила, помню ли я ту ночь.