Страница 17 из 63
Ярмо с вожжами, паровой двигатель, электричество, возникающая ядерная энергия, надо это признать, нарушили и изменили инфраструктуру общества. Было бы тщетным ожидать сегодня, что новые производственные силы радикально изменят способы производства. Расцвет технологии стал очевидцем рождения супертехнологии синтеза, возможно настолько же важной, как и социальная община, этот первый технический синтез, основанный на заре времён. Даже ещё более важной; поскольку, отнятая у своих хозяев, кибернетика освободила бы человеческие группы от труда и социального отчуждения. Именно таким был проект Шарля Фурье, в эпоху, когда утопия всё ещё была возможной.
Но между Фурье и кибернетиками, которые контролируют эксплуатационную организацию технологий, пролегает расстояние от свободы до рабства. Несомненно, кибернетический проект претендует на то, что он уже достаточно усовершенствован для того, чтобы разрешить весь свод проблем, поставленных появлением новой технологии.
1° Нечего больше ждать от производственных сил в их постоянной эволюции, нечего больше ждать от потребительских товаров в их постоянном умножении. Больше дифирамбов и од в сторону музыкальных кондиционеров, больше гимнов новой солнечной печи! Вот, новая усталость, и уже настолько явно присутствующая здесь, что она рискует рано или поздно превратиться в критику самой организации.
2° Вся гибкость кибернетического синтеза никогда не сможет скрыть, что он является лишь высшим синтезом различных форм правления, осуществлявшегося над человечеством; и их последней стадией. Как он замаскирует отчуждающую функцию, которую ни одна власть не смогла защитить от вооружённой критики и от критики оружия? Платить ей, это всё равно, что делать крокодилов умнее. Закладывая основы совершенной власти, кибернетики стимулируют только совершенствование отрицания. Их программирование новой технологии разобьётся об эти самые технологии, подорванные другим типом организации. Революционной организацией.
Технократическая организация поднимает техническое посредничество до его высшей точки последовательности. Уже давно известно, что рабовладелец овладевает объективным миром с помощью раба; что орудие труда отчуждает работника только с того момента, как оно начинает принадлежать его хозяину. Точно так же, в потреблении, товары не имеют ничего отчуждающего в самих себе, однако обусловленный выбор и идеология, в которую они завёрнуты, определяют отчуждение их покупателей. Инструмент в производстве, обусловленный выбор в потреблении становятся опорой лжи, посредничеством, которое, побуждая человека, производителя и потребителя, действовать иллюзорно в реальной пассивности превращает его в существо в корне зависимое. Узурпированное посредничество отделяет личность от самой себя, от своих желаний, своих снов, своей воли к жизни; так, что люди начинают верить в легенду согласно которой ничто не может миновать его, или той власти, которая ими правит. Там где власти не удаётся парализовать путём ограничений, она парализует предложением: навязывая всем костыли, которыми владеет и которые контролирует она одна. Власть как универсальное посредничество дожидается лишь кибернетического крещения, которое приведёт её к состоянию тотальности. Но нет тотальной власти, есть лишь тоталитарная власть. Организация не может стать священной благодаря смехотворности своих попов.
В силу своей постижимости через отчуждённое посредничество (орудие труда, мысль, фальсифицированные потребности) объективный мир (или природа, по желанию), оказался в итоге окружённым неким экраном, который, парадоксальным образом, отчуждает человека в той мере в какой он изменяет его и изменяется сам. Вуаль общественных отношений нерасторжимо оплетает собой царство природы. То, что сегодня называется «натуральным» является таким же искусственным как «натуральная» парфюмерия. Инструменты практики не принадлежат тем, кто осуществляет практику, рабочим, и это происходит явно из—за того, что зона туманности, отделяющая человека от самого себя и от природы стала частью человека и природы. Нет природы, которую можно заново открыть, но есть природа, которую можно переделать, перестроить.
Поиск истинной природы, естественной жизни яростно противостоящий общественной идеологии, является одной из наиболее трогательных наивностей революционного пролетариата, анархистов, и таких замечательных фигур, как молодой Вильгельм Райх, например.
В царстве эксплуатации человека человеком, реальное преобразование природы происходит только через реальное преобразование общественной лжи. Никогда в своей борьбе друг с другом, человек и природа не сталкивались реально лицом к лицу. Посредничество иерархичной общественной власти и её организации видимостей объединяет и разделяет их. Преобразовать природу, означало обобществить её, но природа была обобществлена плохо. Нет другой природы кроме общественной потому что история никогда не знала общества без власти.
Является ли землетрясение естественным феноменом? Воздействуя на людей, оно воздействует на них исключительно в сфере общественного отчуждения. Что такое землетрясение само по себе? Если, в тот момент, когда пишутся эти строки происходит сейсмическое сотрясение безвозвратно изменяющее рельеф Сириуса, но проигнорированное всей Вселенной, кому до него будет дело кроме метафизических остатков в университетах и других центрах чистой мысли?
И смерть, она также наносит удар по людям в общественном измерении. Не только потому что энергия и богатство, поглощённые военной горячкой и капиталистической или бюрократической анархией предлагает научной борьбе против смерти особенно востребованный пункт, но в первую очередь из—за того, что бульон культуры, в котором развиваются бактерии смерти варится, с благословения науки, в гигантской лаборатории общества. (Стресс, нервное истощение, обусловленность, заколдованность, болезненная терапия). Только животные всё ещё имеют право на естественную смерть, и ещё…
Отделяясь от высшего животного состояния путём истории, дойдут ли люди до того, что начнут сожалеть об утраченном животном контакте с природой? Это, я полагаю, инфантильный смысл, удобно применимый к поиску естественного. Но обогащённое и повёрнутое вспять, подобное желание означает преодоление 30000 лет истории.
Задача, в настоящее время заключается в том, чтобы сотворить новую природу, как достойного противника, что означает вновь обобществить её, высвободив технический комплекс из отчуждения, отобрав его у руководителей и специалистов. Природа не примет значение достойного противника без социального разотчуждения, в лоне цивилизации «тысячекратно превосходящей» нынешнюю, в которой созидательность человека не будет наталкиваться, как на первое препятствие для своей экспансии, на самого человека.
Техническая организация не поддаётся давлению внешней силы. Её падение станет эффектом внутреннего распада. Далёкая от наказания за прометеевскую волю, она зачахнет наоборот оттого, что так никогда и не освободилась от диалектики хозяина и раба. Даже если они когда—то придут к власти, кибернетикам всегда будет слишком трудно править. Их самые многообещающие перспективы уже содержатся в следующих словах чернокожего рабочего, сказанных белому шефу[4]: «Когда мы впервые увидели ваши грузовики, ваши самолёты, мы подумали, что вы были богами, но затем, через несколько лет, мы научились водить ваши грузовики и скоро мы научимся управлять вашими самолётами, и мы поняли, что больше всего вас интересует производство грузовиков и самолётов с тем, чтобы получить за них деньги. Что же до нас, то, что нас интересует, так это их польза. Так что вы наши кузнецы».
4
Presence Africaine, 1956